AVE     МАРИНА

                                                 (  ЦДЛ, 25 октября   1982 )

                                                            1.     МАРИЯ

     Сегодня в ЦДЛ    цветаевский   вечер.  Ни наш единственный знакомый ,член  союза, ни его соседи по лестничной  площадке приглашений не получили. Последняя  надежда  Инна – она все еще не сдается. Два часа дня ,еще раз звоню ей.

           —….…Нет, не получили… Но сосед  выпросил…Полседьмого ,один  на папину  фамилию… Длинненький коридорчик  налево…Администратор…

    Разговор прерывают ,я не успеваю  поблагодарить. Набираю  номер вновь и раскланиваюсь ,раскланиваюсь…

   Спешу обрадовать Марию – в половине  седьмого  мы встречаемся у ЦДЛ.

    Немедленно приступаю к сборам — как-никак выход в свет. Беглый осмотр  смокингов ,но ансамбль составить так и не удается. Иду к сыну. Недавно по случаю он обновил свой гардероб :  летом  возгорелась его комната и поджог был таким искусным ,что исчез только шкаф ,но вместе с содержимым.

  Минут через пять у меня в руках  выглаженная пара нежно-коричневого цвета.В пару облекаюсь почти без напряжения — приседать рискованно ,но садиться ,наверняка, можно…За своего ,конечно , не примут ,но пальцем показывать  тоже не будут…

    Выезжаю с большим запасом. Звонки  звонками , но за билетик ,видимо, придется  побороться.  Надо настроиться ,а самое надежное  средство – это прогулка по центру и булочная на улице Герцена.

   Замечательный  маршрут! Двести  метров неторопливым брассом  где –нибудь  под Сухуми в начале сентября… Лыжная прогулка от Мичуринца до Переделкина в обществе  члена Союза писателей…Два-три  авторских листа прозы Юрия Нагибина…Не знаю ,с чем и сравнить этот эффект…

      Выходишь на Маяковской. Взгляд на памятник. Самое  удачное в нем — крутой выгиб шеи. Это первый аккорд. Сейчас он  несколько утратил   свое звучание. Но раньше…На  торце дома , что напротив  зала Чайковского, висел громадный портрет Алексея  Максимовича. Их взоры встречались , и памятник не просто  вписывался в площадь — он вторгался в улицу. И всегда  вспоминалось :

       Я ушел ,блестя  потертыми  штанами,

       Взяли Вас  международные рессоры…

    Итак ,первый взгляд на Маяковского ,второй  - на стайку ожидающих около метро. В ней начало лирической темы…

  Это  —   лучшее   в Москве место  свиданий .Всем хороша  площадь Революции, но там суетно ,толчея — Казанский   вокзал …Здесь же гордое спокойствие поз и взглядов , редкое скопление запахов тончайших духов в воздухе да  изысканных нарядов в толпе —  заповедное  место Москвы…

      Два первых аккорда  и вот улица Горького —  несколько минут  спокойной ходьбы до бульваров. Поворот на бульвар  и резкая  смена ритма. Стремительное  скерцо московского центра  уносится  вниз , к  Манежу ,клокоча, рвется влево ,к «России» ,к  Елисееву. Тебя же ждет десятиминутное адажио  Тверского бульвара.  Под сенью затихающего взгляда  Пушкина ,мимо  МХАТ’ а и Литературного института , разглядывающих друг друга   пристально ,жестко ,почти в упор  ,  к пышущему   здоровьем ТАСС’у,  в окнах которого с кроткой печалью отражается белая, чуть грузноватая церковь .

   Конечный пункт  близок .Но если сегодня осенний день ,пасмурно ,то не стоит рисковать хрупким ощущением покоя ,подаренным прогулкой. Лучше — направо, на Герцена и  мимо посольств – бегом к свету и теплу  второго этажа булочной , где лучший в Москве  кофе и коньяк без наценки.  В дни иные ,что светлей и наряднее , можно повернуть за бульваром, нырнуть в  гоголевский дворик и затем вдоль  Мерзляковского , в Хлебный, по Скатерному…

   И только в особо светлые дни позволишь  себе забраться  вглубь  Арбата ,добрести до Борисоглебского…  Тихо  умирающий дом.  Ее Михайловское ,Тарханы ,Шахматово…Неужели он обречен , и еще одна  табличка  суждена ей :

    « В этой стороне  улицы Писемского похоронен  дом  Марины  Цветаевой»…

       25 октября  1982  года  был пасмурным днем – я повернул на улицу  Герцена.  Прекрасный коньяк ,изумительный   кофе… великое это благо : русская булочная у турецкого посольства…

     В половине  седьмого я подплыл к дому литераторов и , зная повадки Марии , не стал дожидаться , а сберегая  тепло , мягкость манер и жажду общения ,приобретенные в булочной , направился в узенький коридорчик , к администратору. Уверенность в успехе творила чудеса: я пропускал вперед женщин и не пытался ,тайно напрягая правое  плечо , придерживать  мужчин .

    Какое  это блаженство  вот так  наклониться к окошку  и ,растягивая  слова, сказать «Добрый вечер»…Назвать фамилию-пароль и почувствовать в пальцах твердую бумагу конверта. И закончить утонченным : « Благодарю Вас».Администратор не пикнул – трудно сопротивляться уверенным манерам и запаху качественного коньяка. А ведь ее глаза ,наверняка, помнили смятение юного  Евтушенко, волнения начинающего Бондарева…

     Мария появилась минут  через десять .Известие о том ,что билет ,увы , на одно лицо  , она выслушала  на редкость спокойно  —  лишь усмехнулась слегка. Должен заметить ,что , когда  Мария  в ударе, ей под силу  буквально все – даже  организация  небольшой революции в государстве средних размеров . Сегодня  она была в ударе – я это чувствовал .

     На часах было  18  45  —   собравшаяся у ЦДЛ  публика   устремилась к первому кордону .Его опорой был  плотный майор в выцветшей форме.  Он занимал процентов семьдесят дверного  проема и без труда мог бы полностью пресечь поступление публики. Но он был почему-то вял ,и примитивный прием «билеты сзади»  сработал —  мы ворвались в коридорчик ,под раззолоченный  кров…

     Шесть   метров  коридорчика…В нем  оседали слабые духом ,видя прекрасно организованную оборону вахтеров ,блестящих профессионалов. Мы же пока упрямо проталкивались  вперед. Но на каждом     сантиметре  оставляли по шансу —  вахтеры  спокойно   пересчитывали и билеты и входящих… И тут первый раз блеснуло вдохновение Марии —  она доверилась  ему в до секунды  выверенный миг.

    Мы уже вплотную приблизились к вахтерам ,они пересчитали наш билет и взялись за нас. И в этот  момент из другого конца коридора  донесся крик : «Пропустите Таривердиева !» Такая фраза в такой ситуации равна входному  билету, и Мария  не упустила этот шанс.

   Крик —  общий вздох  изумления —   сжал толпу, давление на кордон  усилилось ,и   вахтеры начали сбиваться  со счета...Мне трудно описать  тот жест ,которым  Мария ,проскочив через кордон ,  передала мне  свой  билет.  Но это несомненно был  гениальный  жест - из тех ,которым  ,наверное , опытный тореадор и оставляет у себя  за спиной летящего на него быка…

    Итак , мы в фойе .Обстановка  штурма  исключает  выдворение ,но темп прорыва терять нельзя — впереди   на лестнице к залу  третий  кордон , непреступный  как  государственная  граница. Маневрируя,  мы  отходим на подготовленные позиции (в буфет ). Чуть помятые ,но не сломленные. Первая же встреча в фойе даже ,кажется ,  прибавила сил.

   На малой лестнице  там  стоял живой Солоухин .Стоял раскрасневшийся ,довольный ,счастливый .Он улыбался , превращая  фойе в уютную гостиную .Окажись на его месте кто-либо другой  - реакцию не предсказать. Увидев Маркова ,я ,наверное , бросился бы  назад с криком : «Пустите ,я безбилетник !».  К Суровцеву   подошел бы и ,покорно вытянув руки, оголил запястья…  Вид же   Владимира Алексеевича  вселял веру в жизнь : « Жми ребята !  Где наша ни пропадала ! Не помрут  сказки…»  -    такое  было у него любопытное состояние   в тот день...

   В буфете мы встаем в очередь ,чтобы собраться перед новым броском.  Стоим ,крутим головами ,но  все  конструктивные  идеи  благополучно облетают нас. А нужна  ,ой как нужна была такая идея.   Третий кордон  на приступ взять и нечего пытаться – там безлюдно ,как при подписке на «Политическое  самообразование»…

     Мы по-прежнему переминаемся с ноги на ногу в конце очереди ,когда мимо нас  проходит группа из пяти-шести человек. Все в верхней одежде. Среди них дама в светло-серой замше. Они круто поворачивают направо – тайная дверь. Она распахивается  — лифт.  «Хм» , —   вырывается у Марии : конструктивная идея забилась на крючке…

   А  теперь представьте…

     Прозрачный июльский  полдень. Холмистая  распаханная местность .Редкие пятна заблудившихся рощ.  Слева направо   проселок – петляет ,летит . струится к горизонту.  Женщина  верхом. Длинное платье ,короткий   галоп…  Поймали ощущение раскованности?  Запомните его.

     Москва. Ленинградское шоссе. Половина девятого утра .  Плотный косяк тружеников  ,застывший у перехода . Гаснет красный свет ,косяк вздрагивает и начинает расплываться.  Улюлюкание  милицейской машины .По левой         стороне к центру несется что-то длинное и голубоватое. Публика тушканчиками  выскакивает на обочину.  Вот , и ощущение лихой , уверенной в себе стремительности…

 И наконец. Заброшенное  сельское кладбище .Красный кирпич разрушенной ограды .Взлетевшая над деревьями и застывшая в последнем вздохе  колокольня храма .Покой и воля.…

В тот вечер мне не нужно было взнуздывать   свое воображение. Раскованность ,уверенная стремительность и безмятежное спокойствие —

Мария отделилась от очереди ,пересекла площадку и вошла в лифт…

      В зал она спустилась со сцены. Спустилась так ,как будто родилась и провела за кулисами  лучшие годы. Так она выходит из ванной, пьет кофе, грызет яблоко …  И неудивительно ,что в девятом ряду оказались свободные места. Сумочка и пакет  размещены на них ,и я вижу  ладонь ,зависшую над головами — меня зовут.

   Все, вечер можно начинать. Но они там ,за кулисами ,кажется тоже никак не могут придти  в себя , и у меня  еще есть  время ,чтобы оглядеться. А  ведь ,пожалуй,  еще утром  она  наверняка  знала ,что билет будет… И как оделась…Я только теперь  замечаю:  красная кофта и этак небрежно брошенный на нее свитерок-безрукавка.  Да-а-а…

      Однако  вечер  все-таки  начинается  - на сцену выдвинулся Роберт Рождественский …

      Сейчас ,перебирая  свои впечатления , я никак не  могу отделаться от ощущения ,что режиссерам вечера очень хотелось создать на сцене атмосферу будничности .  Отсутствовал ,например , президиум – сцена не  скалилась  ровными рядами ,а улыбалась уголками губ : несколько    стульев слева и справа. В центре вольготно пасся рояль. Портрет Цветаевой был смещен вправо  и вглубь — ее  явно оттесняли от главных событий.  Во лбу же  сцены   мерцал  транспарант :  выполним   и еще что-то …

    Давно  затих  ее  голос , многое  изменилось с тех пор .Но  по-прежнему  пугает, дышит угрозой   неукротимая  самобытность ее  гения .  И  робеют ,  осторожничают   секретари…

                                               2.   М А Р И Н А

  Чортом  ворвалась она в поэзию –ЧОРТОМ  ИЗ ЧЕРНЫХ ЧАЩ! НА   ЛЕБЕДИНУЮ   ШЕЮ  ЛИРЫ легла  таинственная рука : ЗАВОРОЖЕННАЯ  И  ВОРОЖАЩАЯ…

И  приоткрылся  удивительный ,  причудливый  мир. И с  языческим  трепетом  потянулась к нему русская  душа  —  мучаясь ,  обжигаясь , прозревая

Эта  великая женщина    СМЕЛА  И  МОГЛА  все .Преданной  СВОРОЙ   неслась за ней   ВСЯ    РАТЬ  ВЕТРОВ. Ее  воображение  разграбило и опустошило поэтические  тайники — после нее  трудно   писать стихи .

Безгранична  ее самобытность. Ее не сумела обуздать и подчинить  себе  даже великая   революция.

ПЛЕНЕННЫМ   ЛЬВОМ   предстала она и послеоктябрьской  Москве , и эмиграции. И ответила  гневным ,дерзновенным , ОГНЕННЫМ   бунтом  слова и духа. ЖЖЯ ,  А   НЕ  СОГРЕВАЯ , РВЯ  ,А  НЕ  ВЗРАЩИВАЯ.

В свой  ЧАС  ДУШИ ,  ЧАС  БЕДЫ    она  ответила  БОЯРЫНЕЙ  МОРОЗОВОЙ   НА  ДРОВНЯХ.  Вонзенные в небо два  пальца. Мука  пытки.  РОТ ,  ЗАКУШЕННЫЙ  ВКРОВЬ. ОХЛЕСТ ВСЛЕД   ОКРИКУ.  ЗАКИПАНИЕ  ВСКИПЕННЫХ ДВУХ  КРЫЛ.  ВПЕРЕД,  НА ОГНЕННЫЕ  МУКИ…

Богоборческая   неукротимость   духа…

В строках ее  отлилась  страшная в своем  величии и гневе  душа. ВЗЫГРАВШАЯ  С  ЦЕПИ , ВОССТАВШАЯ   СТИХОМ.  Вместившая   ТЕМНУЮ , ГРОЗНУЮ ТОСКУ  И  ЖЕСТКИЙ  МЯТЕЖ , рвущее все   СЕТИ     СВОЕВОЛИЕ  и   ЗВЕРИНУЮ ПЕЧАЛЬ , НЕУТАЕННУЮ  НЕЖНОСТЬ и С  КОРНЕМ   ВВЫСЬ   СОРВАВШИЙСЯ   ЛЕС, царственную строгость , философскую глубину  и   НЕНАСЫТНЫЙ   РАЗГУЛ    КАТОРЖНЫХ   СТРАСТЕЙ .

Могли ли   канонические  строки ,синтаксис , судьба   вместить и удержать  этот  смерч?.. И она  без пощады   СЖИГАЕТ  свои    РУКИ  И   СЕРДЦЕ…

ТАК   ВНЮХИВАЮТСЯ  В  ЦВЕТОК :  В ГЛУБЬ , ДО  ПОТЕРИ  ЧУВСТВА , ТАК  ВЧУВСТВЫВАЕТСЯ  В КРОВЬ  ОТРОК ,  ТАК  ВЛЮБЛИВАЮТСЯ В ЛЮБОВЬ , ТАК  ВГЛАТЫВАЮТСЯ  В  ГЛОТОК,  ТАК  ВПЛАКИВАЯСЬ  В  ПЛАЧ,   ВШЕПТЫВАЮТСЯ  В ШОПОТ , ТАК  ВПЛЯСЫВАЮТСЯ ,  ТАК  ВКРИКИВАЮТСЯ В КРИК , ВМАЛЧИВАЮТСЯ  В ТИХОСТЬ, ТАК  ВБАЛИВАЮТСЯ  В  ЛЮБОВЬ : ВПАДЫВАЮТСЯ  В :  ПАДАТЬ… 

Образы ввинчиваются в строки, круша и растерзывая  глаголы — до  изнеможения ,до боли ,до обморока : НАС  РАССТАВИЛИ, РАССАДИЛИ, НЕ  РАСКЛЕИЛИ .РАССЛОИЛИ ,НЕ РАССОРИЛИ — РАССОРИЛИ,РАССЛОИЛИ ,РАССЕЯЛИ  НАС, НЕ РАССТРОИЛИ  —  РАСТЕРЯЛИ , РАССОВАЛИ  НАС…

Равель  написал одно  болеро , она —  десятки.

ГОЛОС ей был   ДАН , все остальное она взяла. Не позволила встать на горло своей песни ,а ВЗМЫЛА  — ВЫДЫШАЛАСЬ  В    СТИХ  .  Она действительно   ЧИСТА  НА  СТРАШНОМ  СУДЕ  СЛОВА .

Разруха ,голод ,застывшая в судороге смертельной  схватки страна и —  старый дом  в арбатском  переулке. Рвется неистовое пламя святой души — НЕ ОБЩИПАННОЙ , НЕ КУПЛЕННОЙ ,  ШЕСТИКРЫЛОЙ.

ВЫРВАННЫЙ  ДАР  У БОГОВ :  БЕГ, БЕГ  ЕЕ   И БЕГ ЕЕ  СУМАСШЕДШЕЙ  ТЕНИ. БЕГ  ХЛЕСТОМ ХЛЕСТАННЫХ  ТАБУНОВ…Этот   мужественный   ЛЕБЕДЕНОК  знал   цену слова   ВПЕРЕД.  Всегда.  И  там в Елабуге , где    СХВАТИЛА ЗА ВОЛОСЫ  СУДЬБА, где   ОТЦАРСТВОВАЛА , ОТПЛАКАЛА ,   ОТГОРЕВАЛА  ее  ДУША ,  РВАНУЛАСЬ  В НЕБО , ВЫДЫШАЛАСЬ  В СМЕРТЬ.

Ее  называли певцом белого движения. И  до сих пор  кривят губы ,вспоминая    «Лебединый стан», эту ЦАРСКУЮ  РОСКОШЬ В ВЕК ПЛОЩАДЕЙ —любовь  великой женщины ,не преданную  ей  и на дыбе  революции.  МУКУ  СТОЙКИХ   ДУШ , ДОБРОВОЛНУЮ  ВОЛЮ К СМЕРТИ ,ПОСЛЕДНИЙ СОН  СТАРОГО МИРА    видела  она в белом движении.  Ясным умом  —  видела , своим  верным и страстным   сердцем  —  любила. Велика доблесть тех ,кто рванулся в Испанию, еще не остыв от последней атаки под Перекопом. Втройне – тех ,кто шел туда через Константинополь , Берлин , Париж …

От нее  доставалась  всем :  трещали лбы царей , ЛЕДЯНЫМИ  ГЛАЗАМИ  БАРСА глянула она      на революцию. Для нее не существовало готового застывшего  мира ,не существовало  готовых застывших  мер. Она создавала свою меру мира. Дерзновенностью  духа, дерзновенностью чувств , дерзновенностью  мысли. ДВЕРЬ —  НАСТЕЖ — В НОЧЬ — С  ПЕТЛЕЙ , ВВЫСЬ  ПОТОЛОК . Только так! ДУША ГОРЧИ ,ГОРЧИ  И ОМРАЧАЙ :  РАСТИ ,ВЕРШИ. Так  и только  так !  А потому ОДНА ИЗ ВСЕХ —  ЗА ВСЕХ — ПРОТИВУ   ВСЕХ…

«Нет выпростаю руки , стан  упругий

Единым  махом из твоих пелен,

Смерть, выбью — Верст на тысячу вокруг

Растоплены снега — и лес спален.»

Но ее вдохновение  знало и другие  минуты . Минуты  высочайшего смирения гордой  ЧЕРНОКНИЖНИЦЫ , когда она не сжимала ,не рвала , а  НЕЖНО  СТЯГИВАЛА ГОРЛО  СВОЕЙ  ПЕВЧЕЙ  НЕГОЙ.

« Я рук не ломаю ! Я только тяну их – без звука !

Как дерево машет — рябина— в разлуку , во след  журавлиному  клину»

Душа освобождалась от огня смуты, уносилась в ВЕЛИКИЙ  ПОКОЙ  МХОВ  И   СТРУЕНИЯ  ХВОЙ ,ВЫПЛЕСКИВАЛАСЬ   ШЕЛЕСТОМ ШЕЛКА ВОКРУГ КОЛЕН ,ЗАПЛАКАННЫМИ  РАДУГАМИ .

ПОДКРАДЫВАНИЯ И ЗАБОРМАТЫВАНИЯ  этих  минут величайшего покоя и ясности ,когда  могла   ЗАЛЕПЕТАТЬ И ВСПЫХНУТЬ , И  КРУТО  ПОТУПИТЬ ВЗГЛЯД. И ВСПЛАКИВАЯ , ЗАТИХНУТЬ. Когда  опускалась  НА КОЛЕНИ  В СНЕГ.

 Мало кому еще удалось возвысить женщину в щедрости и бесконечности ее чувства так ,как Марине Цветаевой  – воистину  ПОСЛЕДНЕМУ  ВИДЕНИЮ  КОРОЛЕЙ.  И это  был еще один ГИГАНТСКИЙ  ШАГ ее  гениальной ДУШИ ,  ШАГ В НОЧИ.

ПОЛ ЖИЗНИ? ВСЮ   ТЕБЕ ! ПО  ЛОКОТЬ ? ВОТ  ОНА !  Так  любила сама. Так  звала  любить…

НЕЛЕПЕЙШАЯ  РОСКОШЬ —  страсть , пожалуй, не знала  такого искреннего и бесстрашного  певца.

Ты  В ТАЙНАХ , как  В ШАЛЯХ ДЛИШЬСЯ.  Тебе ли смирять  ВОСПАЛЕННУЮ КРОВЬ?  И  затихать  пред   ЕРЕСЬЮ  ВЗДОРНОЙ — ДУШОЙ?И НЕ ЛГАТЬ, коль ГОЛОС  НЕЖНЕЕ, КОГДА ТЫ ЛЖЕШЬ?

Тебе ли распутывать СТАРЫЙ  УЗЕЛ  ГОРДИЕВ: СТРАСТЬ И ДОЛГ —  ТЯГОЮ К ПРОПАСТИ   вымерен   УРОВЕНЬ  ГОР . БЫЛА  СЧАСТЛИВОЙ , так останься ею :  ГРЕШИ КАК ГРЕШИЛА , СО СТРАСТЬЮ. ЖИЗНЬ — НОЖИ ,НА КОТОРЫХ ПЛЯШЕТ  ЛЮБЯЩАЯ – ТЫ ЗАЖДАЛАСЬ  НОЖА… БЫТЬ В АДУ НАМ, СЕСТРЫ ПЫЛКИЕ!

ОКАЯННАЯ И ОСИЯННАЯ   Марина…

Поколениям  женщин вчитываться  в твои стихи. Восстанут  их души, стремясь отринуть жуткую и терпкую сладость твоих строк. И , узнавая  себя ,в праведной ненависти они отбросят  эти строки. Чтобы потянуться к ним вновь и вновь…

И  затихать в оцепенении пред этой кипящей бездной  поколениям мужчин  .Слепнуть и  прозревать. 

                                             3.    Б Е Л Л А

Зал этот   в тот вечер ,увы ,  не взмыл в мир Марины. И лишь на двадцать  минут спускалась на   сцену   ее  душа…  Ахмадулина…  Белла…

Я   не видел ее  почти  год ,  с вечера грузинской поэзии в зале Чайковского . Тогда — изысканный туалет , беззаботность ,легкость , сидела на сцене в последнем ряду  и , увлеченная разговором с Окуджавой, стихов почти не слушала . И только иногда ,вскинув  подбородок  пристально всматривалась в читающего.  Сегодня она была совершенно иная:  напряженная сдержанность, отрешенность. Лишь изредка ,скашивая  красивую шею, скользит взглядом по   рядам. Чуть  свысока.

А вечер тем временем длился. Уже Рождественский  прожевал  свою заметку из ЛГ. Уже отчитал  стихи  Казаков —  спокойно профессионально ,привычными жестами заманивая зал в мир своего восприятия Цветаевой ,а может , разбрасывая по крохам это мир – не разобрать, слишком опытен и спокоен.  Уже трижды улыбнулась  Сильва  Капутикян .Уже потерялся ,нашелся и сгинул вновь легкий и светленький пианист . Уже  Таривердиев прицелился взглядом в рояль —  не разладил ли его ненароком тот светленький…

  А она  все сидела – отрешенное , замкнутое лицо.   И  ждал  полусонный  зал…

А когда вышла  на середину  сцены – были двадцать  цветаевских минут .  И  зал очнулся овацией.  Ее  благодарили за  Марину ,за память ,за верность ,за Беллу Ахмадулину…

Одиноко  алел   на сцене букет под портретом Цветаевой — чуда не случилось .Но клянусь, я вставал ,шел через зал и дарил Вам  девять гвоздик. Почему Вы не заметили этого? Почему этого  никто не заметил ?..

Она прочитала эссе и два стихотворения… Не каждому  дается это умение – вытягивать ввысь собственные  стихи . Когда  дар исполнять  подчиняется  стихотворению всецело — развивается под  властным влиянием   каждого из них , становясь неотъемлемой  его частью. Настолько ,что чужой голос  почти всегда  оказывается  разрушительным .

Не представляю  е е   стихов  вне  е е   исполнения.  Да и  кто  рискнет   коснуться этой ажурной ,нерукотворной   вязи , созданной самим дыханием .

Я несколько раз  слушал «Уроки музыки» ,но не помню такой ,почти религиозной   иступлённости  . Звучала не только  гортань – все тело. Она — светилась .Голос сбивался, рвался из слов…

На том же пределе  сил ,  обожания , отчаяния читается  «Клянусь».

Эссе    же она  исполнила с таким эмоциональным подъемом  ,что    мозг  отказывался принять все это     — пасовал , отстранялся , бледнел… О  чем говорила  — не помню. Осталось лишь ощущение силы, свободы и беды … Здесь можно было бы  говорить о причудах  личного восприятия .Но через  пару дней  я услышал и  от Марии : «Никак не могу вспомнить , о чем  говорила  Белла»…

  Она   приняла овацию. В пояс  поклонилась  залу, ушла на свое место и вскоре — со сцены.

  Вечер покатился к концу. Встреченный едкими хлопками  вышел Евтушенко.  Читал  блистательно — свое об Елабуге и несколько цветаевских . Особенно «Читатели  газет» —  надо было слышать и видеть это : со скрежетом , перекошенным ртом  вбитое куда-то в середину зала —«писатели  газет». Его и проводили теплей…

  Волна ,поднятая Беллой , постепенно стихает —  звучати два таривердиевских  романса —, и вот она уже покорно  плещется у ног  Рождественского.  Он потянулся было ,чтобы ставить последнюю точку ,но тут  легкий ветерок пронесся по сцене —  из-за кулис выкатился Давид Самойлов : «Я  только что из Дома актера —  там тоже  цветаевский вечер…»  И еще что-то ,еще —  наскоро ,на бегу. И в конце : « У нас сегодня  привычное для России дело —  чествование  умершего  поэта»…  И заторопился к стулу…

Точка расплылась —  выросла в вопросительный знак. Рождественский смущен ,пытается шутить. Транспарант  над сценой багровеет… Кажется ,это действительно  конец.

Нам не хочется уходить домой. Мы спускаемся  в  буфет. Нет , сходим в него как в ад —  я тащу  Марию за руку в клубы  дыма ,к забитым  столикам.

Мы пьем вино. Мы разговариваем ,улыбаемся. Едим бутерброды ,вщуриваемся в знаменитостей и их легкокрылых  подруг ,злословим  и снова пьем вино. Нам весело и хорошо.

Но в дымном  смраде, над бутылками и обглоданными   раками ; над полупьяным гвалдом и глухим звоном дешевых стаканов ;  над модными прическами ,бородами ,усами ;  над пиджаками с красной подкладкой ; над черными ,светлыми ,седыми, лысеющими , мохнатыми головами  бьется   нехмелеющая  тревога — куда же мы все-таки  идем…

                              П Р И Л О Ж Е Н И Е

(Стихотворения   прочитанные  Беллой Ахмадулиной )

УРОКИ МУЗЫКИ

Люблю, Марина, что тебя, как всех,

что,- как меня,-

озябшею гортанью

не говорю: тебя - как свет! как снег!-

усильем шеи, будто лед глотаю,

стараюсь вымолвить: тебя, как всех,

учили музыке. (О крах ученья!

Как если бы, под богов плач и смех,

свече внушали правила свеченья.)

Не ладили две равных темноты:

рояль и ты - два совершенных круга,

в тоске взаимной глухонемоты

терпя иноязычие друг друга.

Два мрачных исподлобья сведены

в неразрешимой и враждебной встрече:

рояль и ты - две сильных тишины,

два слабых горла музыки и речи.

Но твоего сиротства перевес

решает дело. Что рояль? Он узник

безгласности, покуда в до диез

мизинец свой не окунет союзник.

А ты - одна. Тебе - подмоги нет.

И музыке трудна твоя наука -

не утруждая ранящий предмет,

открыть в себе кровотеченье звука.

Марина, до! До - детства, до - судьбы,

до - ре, до - речи, до - всего, что после,

равно, как вместе мы склоняли лбы

в той общедетской предрояльной позе,

как ты, как ты, вцепившись в табурет,-

о карусель и Гедике ненужность!-

раскручивать сорвавшую берет,

свистящую вкруг головы окружность.

Марина, это все - для красоты

придумано, в расчете на удачу

раз накричаться: я - как ты, как ты!

И с радостью бы крикнула, да - плачу.

           КЛЯНУСЬ

Тем летним снимком: на крыльце чужом,

как виселица, криво и отдельно

поставленном, не приводящем в дом,

но выводящем из дому. Одета

в неистовый сатиновый доспех,

стесняющий огромный мускул горла,

так и сидишь, уже отбыв, допев

труд лошадиный голода и гона.

Тем снимком. Слабым остриём локтей

ребенка с удивленною улыбкой,

которой смерть влечет к себе детей

и украшает их черты уликой.

Тяжелой болью памяти к тебе,

когда, хлебая безвоздушность горя,

от задыхания твоих тире

до крови я откашливала горло.

Присутствием твоим: крала, несла,

брала себе тебя и воровала,

забыв, что ты - чужое, ты - нельзя,

ты - Богово, тебя у Бога мало.

Последней исхудалостию той,

добившею тебя крысиным зубом.

Благословенной родиной святой,

забывшею тебя в сиротстве грубом.

Возлюбленным тобою не к добру

вседобрым африканцем небывалым,

который созерцает детвору.

И детворою. И Тверским бульваром.

Твоим печальным отдыхом в раю,

где нет тебе ни ремесла, ни муки,-

клянусь убить елабугу твою.

Елабугой твоей, чтоб спали внуки,

старухи будут их стращать в ночи,

что нет ее, что нет ее, не зная:

"Спи, мальчик или девочка, молчи,

ужо придет елабуга слепая".

О, как она всей путаницей ног

припустится ползти, так скоро, скоро.

Я опущу подкованный сапог

на щупальца ее без приговора.

Утяжелив собой каблук, носок,

в затылок ей - и продержать подольше.

Детёнышей ее зеленый сок

мне острым ядом опалит подошвы.

В хвосте ее созревшее яйцо

я брошу в землю, раз земля бездонна,

ни словом не обмолвясь про крыльцо

Марининого смертного бездомья.

И в этом я клянусь. Пока во тьме,

зловоньем ила, жабами колодца,

примеривая желтый глаз ко мне,

убить меня елабуга клянется.

 П Р И М Е Ч А Н И Е

Это  эссе  было написано по свежим впечатлениям .В тут осень исполнилось 90  лет со дня рождения   Марины Цветаевой. Вечер в ЦДЛ пытались ,видимо ,  «заиграть» — во всяком случае тянули с ним почти месяц.

 Получилось  так ,что эссе   было написано на сломе эпох:   25  октября 1982 года еще был жив Брежнев .Заканчивалось же оно под блестящую классическую музыку ,которая на четыре  дня после 10 ноября  полностью заполнила эфир .

Текст слегка отредактирован . Исключительно по части  стиля.   Все же  оценки остались неизменными.

«Публикую»  в связи с юбилеем (  10 апреля  2002 года )   Беллы  Ахатовны  Ахмадулиной..

     

ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ		ПОИСК  ПО САЙТУ на сайте  в интернете
НАПИСАТЬ  АДМИНИСТРАТОРУ                САЙТА	Рассылки Subscribe.Ru Советую прочитать	©ВалерийСуриков