С А Й Т         В А Л Е Р И Я     С У Р И К О В А 

                               "П О Д      М У З Ы К У     В И В А Л Ь Д И"

                                ЛИТЕРАТУРА , ФИЛОСОФИЯ, ПОЛИТИКА

                                          Классический и неклассический типы рефлексии 

 
ГЛАВНАЯ   
ДНЕВНИК ПОЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ       
ДНЕВНИК ЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ     
ДНЕВНИК ФИЛ. КОММЕНТАРИЕВ                             
МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ
 


 

        

 Классический  и неклассический  типы  рефлексии

                                     ( из   переписки с г. N)

                                                    

  У  М. Хайдеггера    достаточно  четко зафиксирован   один примечательный  переход, имевший  место в    истории развития  отвлеченного  мышления:    система  Ницше, со  всеми ее  претензиями  на преодоление метафизики, увы,  не двинулась  дальше  «поверхностности и туманности» его последователей. Но хайдеггеровский   вопрос, отчего «ницшевская метафизика привела к пренебрежению мыслью при апелляции к “жизни”?»  остался  по существу без  ответа.  Вряд ли  один только    «ореол художественности», да шопенгауэровские насмешки  спровоцировали эту   переориентацию  отвлеченного  мышления   на  поверхностное  проскальзывание,  на туманное проборматывание

Хайдеггер в оценке  Ницше, похоже принимает во  внимание лишь  рациональную(хорошо тематизированную и проблематизированную )   составляющую его мышления,  а  в   иррациональной(  интуитивной, подсознательной )  составляющей готов  видеть исключительно  « литературный  феномен».  Но возможно, что именно   двойственная  природа ницшевского мышления  (ореол  рациональности   в сочетании с  исключительно выразительной, страстной — не философской, а  литературной   —формой  представления)    и обеспечила столь  стремительное  и устойчивое  при-живание  в   европейском  отвлеченном  мышлении   как  «поверхностности», так и   «туманности».   Может  быть,  как раз  рационализация  иррационального  (или иррационализация  рационального )   и     явилась  тем экспериментом  над истиной,  которым Ницше,   и не без надежды  на  грядущий  успех,  погрозил человечеству.  Мы проводим эксперимент над истиной! Возможно, человечество от этого погибнет! В добрый час!”»)

Использование таких  понятий   как  рациональное  и иррациональное  не делает здесь,  конечно, ситуацию  более ясной. Представление М. Мамардашвили о рациональности  классической  и неклассической    несомненно  будет вызывать  меньшее  раздражение, поскольку за  этими, скажем  так, эвфемизмами рационального  и иррационального   вместо достаточно  туманных «хорошо проблематизированное»   и «интуитивное»,  проступают уже   конкретные системы  мышления—последекартовская  до-феноменологическая  и феноменологическая. И Ницше    предстает  мыслителем пограничным,  мыслителем  распутья — уже расставшимся  с классикой, но еще не ставшим  неклассическим.  Или:  в полной мере  ощутивший влияние субъективного мышления  на  его  предмет (а  значит на  истину)— в этом неклассичность, «иррациональность»,— но  не  признающий объективного характера этого  влияния.

Оправдывает  подобный    терминологический  переход   и   то,   что он снимает с  иррационального неотступно следующее  за ним подозрение в   некачественности, суррогатности.

 

Но  представление о классической  и  неклассической   рациональности, видимо, требует иного   представления   и  о рефлексии. Классическую  рациональность  вполне можно  связать   с  рефлексией  как отражением   в   плоском  зеркале  с  его расположенным  в  бесконечности   фокусом.  Во  всяком случае,  отражение в таком  зеркале совместимо   и  с «предельным  пониманием»,  заключенным  в  законах( «лучи предельного понимания»,    о  которых  говорит М.  Мамардашвили  как  раз  и должны сходиться  в  бесконечности), и  с  «абсолютизацией  наблюдения».Этот  тип  отражения обеспечивает  соединение объективных  законов и  субъективного  восприятия их действия,  поскольку  его  можно рассматривать как  предел, к которому постепенно сходится  множество(последовательность)   отражений в индивидуальных  с конечным  фокусом зеркалах—  как   результат  их согласования.  С  отражением  в  таком  зеркале можно совместить при желании и  предустановленную  гармонию,  и принцип  когито.  И  наконец,   отражение в  нем (  зеркале предельной  объективизации  ) гарантирует    и  такие особенности  классического  рационализма  как  непрерывность  и обратимость знания  и наблюдения —  то есть    их полную, абсолютную независимость  от  субъекта.

 

В  рамках   неклассического  рационализма  для моделирования  уже неклассической рефлексии   от  зеркала  плоского приходится переходить к  зеркалу  с величиной фокуса конечной  и  индивидуальной для каждого субъекта.    Эта конечность, связанная с  ней индивидуальная  искривленность, множественность  зеркал  рефлексии, как  представляется, достаточно точно  передают(моделируют)   суть  тех революционных сдвигов в  учении  о  восприятии, которым  положила  начало  феноменология. Результат восприятия  в принципе  индивидуален— индивидуальными  окажутся  и  последующие за  восприятием действия  субъекта. Значит,  можно говорить  о своего  рода  эффективной деформации  реальности индивидуальным  восприятием ( она  предстает каждому  разной )и, следовательно,    вести  речь о «следах»,  оставляемых  воспринимающим субъектом  на  реальности. Видимо,  эффект   подобного типа   как  раз  и  зафиксирован  у М. Мамардашвили: «…в силу особого положения чувствующих и сознающих существ в системе природы, процессы наблюдения и знания обладают необратимостью такой, что мы не можем после того, как они совершились, вполне объективно, в смысле классического правила, извне наблюдать мир, в котором продействовали» …

То  есть  не только измерение,  но  и  восприятие (  восприятие  как бы  отождествляется  с измерением, оказывается  формой   измерения)  мир изменяет, оставляет   последствия, которые,     с  одной  стороны, вроде бы нельзя  не  учитывать,  а  с другой —  нельзя  учесть, поскольку  реальность в  результате  восприятия  стала  другой…

             Все это  можно  понимать как  своего рода     обобщение   принципа неопределенности,  как  его экстраполяцию  в область  отвлеченного  мышления  и  наипервейших принципов.  Причем следует    это  обобщение   по  существу  уже  из  самого  разделения  явления  и феномена. Точнее,  и  это разделение  и    сама  феноменология  с  неизбежностью вытекают из обобщенного  принципа  неопределенности.  

     И похоже, что   принципиальная  необратимость процессов наблюдения,    связанная  с  ней    принципиальная  неопределенность  знания,  о  которых в связи  с  парадигмой неклассической рациональности   рассуждает М. Мамардашвили, вполне  сносно  согласуются   с рассматриваемой  моделью  неклассической   рефлексии  (  зеркало  с  конечным фокусом)..

 

В классическом  варианте   рефлексия   с  ее «лучами предельного   понимания»  в явной форме   не требует какой-то  специальной процедуры установления  достоверности.  Принципиально же  субъективная  неклассическая рефлексия такую процедуру подразумевает  и по сути  своей она должна  быть сведена, скорей  всего, к   «усреднению»  результатов  рефлексий по некоему виртуальному пространству.  Ситуация    здесь,  в  определенном  смысле конечно,  напоминает оную в квантовой  механики: в  силу воздействия прибора на  микрочастицу  мы не  можем одновременно с одинаковой точностью определить ее координату  и  импульс, но  имея  волновую  функцию частицы и  проинтегрировав  по  всему  пространству  результат  действия  на нее оператора   координаты  или оператора  импульса, мы  можем получить некоторые  средние  значения  того и другого.

   Само же  это  «усреднение»  можно представить, например, как  некое  самосогласование   результатов  рефлексии с реальностью, как постепенное (итерационное)   приближение к истинной, достоверной  картине реальности.  Очевидно, что это  приближение  будет  либо  сходящимся, если конкретное   индивидуальное  восприятие  и  следующая из  него   начальная   понятийная  модель явления достаточно  близки к истине. Или, наоборот, будет  стремительно расходиться.  И здесь, естественно, возникает вопрос   о критерии  сходимости— вопрос об  основаниях, на  которых можно  отнести  конкретный  процесс восприятия, конкретную  функцию восприятия(а  теперь это именно функция —не одно  точечное  восприятие, а  их последовательность  ) к  сходящимся или  расходящимся.

 При решении  этой  проблемы   и обнаруживаются  пределы   единичного  в  свои  права вступает  коллективное. В  классическом рационализме это  коллективное присутствует  неявно —  оно    как бы вынесено  за  пределы  реальности в  бесконечность  и  сосредоточено  в  том  самом   фокусе плоского  зеркала классической   рефлексии.  Или  так: влияние воспринимающего  субъекта на  реальность отсутствует, процесс воспроизведения знания  непрерывен и его   воспроизведение в любой  точке  есть неявная, вырожденная  форма  его усреднения;   плоское   же зеркало  классической  рефлексии  с  ее   критерием достоверности, вынесенным  в  бесконечность,  есть  знак этой  формы.

Но воспроизведение  знания  прерывно  и  необратимо —  после работы  М. Мамардашвили  о  двух  типах  рациональности это уже невозможно  отрицать. Но  вывод из этого следует, видимо,  делать   значительно более   осторожный, чем  обычно  делается —прерывность   и необратимость превращают классическую рациональность вовсе  не в иллюзию,  а  всего  лишь  в    частный  случай    неклассической. Поэтому требуется  просто  раскрыть  то, что  в классике было  неявным,  то  есть  осмыслить   процедуру перехода от  результата индивидуальной  и  по определению  неклассической  рефлексии к  коллективному  результату — процедуру  распрямления   множества   неплоских зеркал  в  единое    почти плоское. 

 Неклассический  рационализм, таким  образом,  требует явного коллективного, заключенного  в  самой  реальности.    Точнее   не   требует, а  допускает, поскольку   и  здесь  основная  проблема, то есть  проблема достоверности,   может  быть  решена  как бы извне,   из  бесконечности:  через  идею, например, «неизвестного бога—  Бога, как безосновной основы мысли»( г.N). Он — как даритель мышления, истины  мышления, как  высший  критерий  достоверности.   Если  же ориентироваться  на    критерии   достоверности, имманентные  реальности, то  связывать  их  придется(  ничего  другого  просто  не  остается) с  существующей  теоретической базой  конкретной   науки,  с текущим  состоянием  всей науки,   с общим интеллектуальным  состоянием    всей цивилизации, наконец, то есть  с сумарным опытом  всех  без  исключения состоявшихся рефлексий, запечатленным   в  текущей понятийной  модели  бытия.  Функция  конкретных  восприятий, (последовательность самосогласованных  рефлексий) должна  сойтись в  том  смысле, что  должна  вписаться  в  этот  коллективный опыт —частично видоизменить его, частично  переопределить   в новых понятиях, но  в  целом    вписаться. То есть  результат конкретного восприятия  должен  быть  просуммирован по всему  пространству конкретной  науки, науки  в  целом — согласоваться  с ним.

 

Апрель 2006 г.

 

                                   


     
       ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ       
            
Рассылка 'Советую прочитать'
 ПОИСК  ПО САЙТУ
Яndex
 
           НАПИСАТЬ  АДМИНИСТРАТОРУ  

             САЙТА

  

Рассылки Subscribe.Ru
Советую прочитать
   
     ©ВалерийСуриков