http://www.apn.ru/publications/article21009.htm

2008-11-17

Едва ли не самой интересной темой первого президентского послания Дмитрия Медведева стала проблематика права, правосознания, правопорядка и их вписывания в контекст российской реальной политики и политико-правовой культуры.

С одной стороны, именно эта сфера лежит бесконечно далеко от «чисто конкретных» интересов политической элиты России, от объектов жесткой межэлитной конкуренции группировок и кланов, поэтому она была отдана на откуп третьему президенту самой первой — еще до его избрания и без особого сожаления. Это же не углеводороды и не вопрос о полуторном увеличении президентского срока или подотчетности правительства парламенту. Это, с точки зрения «чисто конкретных», — просто игра в слова. Тем более сам Медведев разбирается в этой проблематике, как и любой университетский преподаватель конституционно-правовых дисциплин либо римского права, на экспертном уровне.

Но, как представляется, именно в этой сфере коренятся самые жесткие угрозы российской политической системе, именно с нее начинается моделирование любых модернизаций и структурных реформ.

Дмитрий Медведев демонстративно отказался от поминания всуе и цитирования Ивана Ильина (1883–1954) — при президенте Путине Ильин был едва ли не самым востребованным автором цитат. Однако Ильин как глубочайший мыслитель и философ права оставался в тени забвения и при Путине, а вот как патриотический публицист солидаристской ориентации в начале 2000-х он был широко востребован: цитаты из «Наших задач» оказались очень кстати для обоснования «мягкого авторитаризма», придания дополнительной легитимности властной корпорации и выстраивания «вертикали власти».

В первом послании Медведева есть новый идеологический набор — «СЧК» (Столыпин, Чичерин, Коркунов), который едва ли можно считать случайным. Но что соединило идеолога и практика строительства мелкобуржуазной России, философа-неогегельянца и правового теоретика позитивистской ориентации?

Медведева обыкновенно называют «либералом» и «легистом», что не вполне точно: российские «чистые» либералы не страдают гамлетовскими сомнениями по поводу настоящего и будущего России — на концептуальном уровне у них «всё сходится», вот только страна и народ какие-то не такие.

Судя по президентским и еще допрезидентским высказываниям Медведева, он стоит перед той же дилеммой, что и российская наука о праве и государстве начала XX века (Новгородцев, Ильин, Вышеславцев, оба Алексеева, Евг. Трубецкой, Кистяковский, Бердяев): тогда, с одной стороны, шел поиск новых концепций, соответствовавших уровню развития западноевропейской философии права, но пригодных для России. (При этом было понимание губительности слепого и некритичного заимствования всех изобретений западноевропейской социальной науки.) Но, с другой стороны, мыслители отдавали себе отчет, что правовое государство, гражданское общество, «свободная лояльность» и субъектность граждан, политические партии, Государственная Дума и конституционалистская легитимация верховной монаршей власти — всё это подрывает политическую систему Российской империи. С одной стороны, не реформировать ее было нельзя, с другой — реформы 1905 года приблизили кризис общества, отречение монарха, распад государства и революцию 1917 года.

Современная Россия стоит перед схожей дилеммой: отказ от сущностных реформ политической системы, «забивание пиплам мозгов» «гламуром», «телетрэшем» и «энтермейментом», «закрытие» гражданского общества, замена идеологии и ценностей пиаром и полный политический «стабилизец» означают внутреннее сгнивание общества. По законам российской истории следующее действие — это глобальная встряска: революция, системный кризис, коллапс политической системы, распад государства или что-нибудь в том же роде.

Но и внезапная свобода слова, отказ от монопартийности и развитие партийной системы, создание правового государства и гражданского общества как общества субъектных граждан не без оснований воспринимается большинством политиков и политических аналитиков как реальная угроза существованию России — как угроза очередной Смуты, распада по-ельцински или хаоса по-украински. И если украинское общество имеет мощные защитные механизмы выживания в хаосе и безвластии, то в России ресурс выживания без сильного государства заметно ниже.

Итак, президент России Дмитрий Медведев цитирует экс-премьера Петра Столыпина (1862–1911): «Прежде всего, надлежит создать гражданина и когда задача эта будет осуществлена — гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом гражданственность. А у нас обыкновенно проповедуют наоборот».

На первый взгляд, это очень знаковая цитата для русской социальной философии (начиная с Карамзина) и политического сознания, сформированного в православных обществах: сначала надлежит изменить и преобразить человека, а потом — политические институты. Но не наоборот. То есть по мысли Столыпина — Медведева, «гражданственность» — «гражданское общество» — не относится к первоочередным задачам, оно возникнет само собой. (Кстати, идеологи «суверенной демократии» вполне могли бы использовать эту идею для обоснования правомерности ограничения гражданских свобод.)

Правда, у Столыпина акцент делался на частной собственности как ресурсе, гарантирующем гражданину его независимость. Полностью цитата выглядит так: «Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина, крестьянина-собственника и мелкого землевладельца, а когда эта задача будет осуществлена — гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом — гражданственность. У нас же обыкновенно проповедуют наоборот». В этой цитате фиксируется первый «гамлетовский» вопрос России: что прежде — самодостаточный гражданин или гражданское общество и гражданские свободы?

Тезис Николая Коркунова (1853–1904) о том, что «установление законности всегда чувствуется как стеснение произвола властвующих» — работает на позитивистскую теорию правового государства, означающую в российских условиях ограничение прав властной корпорации и борьбу с пресловутой коррупцией. Но подобная теория не делает различий между законом и правом, поэтому она сводится к самоограничению государства: ведь кто будет стеснять произвол властвующих, кроме них самих? Это второй «гамлетовский» вопрос: как построить ограниченное правом (правовое) государство в стране, где только революция может ограничить всемогущество властной корпорации?

Ну а тезис Бориса Чичерина (1828–1904) о праве как «условии истинно человеческого существования», крайне важен для строительства новой правовой доктрины и новых основ правопонимания. Неогегельянец Чичерин выходит за рамки утилитаристской и позитивистской доктрин: право не тождественно законодательству и должно апеллировать к высшим ценностям свободы и справедливости, а не к интересам и целесообразности кого бы то ни было.

Отсюда вытекает извечный «гамлетовский» российский вопрос о значении и назначении государства — почти всегда грузного, бюрократичного, коррупционного, неэффективного, жестокого, стремящегося «перемолоть» и «подмять» всё и вся. Его следует сформулировать так: что такое «сильное государство» (фактически авторитарное, исключающее гражданские свободы) в российских условиях — становой хребет огромной страны, без которого она ослабнет и развалится, либо обуза, которая мешает народу и обществу развиваться?

В своем первом президентском послании Медведев покусился на «святое» — на краеугольный камень российской политической традиции — на абсолютную субъектность («автосубъектность», — по А.И. Фурсову) властной корпорации.

Развитие темы о том, что «сильное государство не тождественно всесильной бюрократии» — это на концептуальном уровне допущение третьей альтернативы: сильного, а не слабого «ночного сторожа», как в либеральных концепциях, государства, которое при этом не перемалывает своих граждан и всячески приветствует развитие их субъектности.

Как совместить в одном государстве высокие гражданские свободы и при этом не обнулить ресурс выживания — на этот вопрос пытались по-своему ответить все не-либеральные российские политические и правовые мыслители, о чем президент Медведев, несомненно, хорошо знает в силу своего профессионального опыта.

Нерешение этого вопроса и выбор то ли узколиберальной, то ли консервативно-охранительной стратегии ведет к концу государства. По крайней мере, Ельцин, Горбачев, Брежнев, Николай II подтвердили справедливость подобного вывода.

Для полноценного развития нужны иные «карты», иные «приборы навигации», возможно, иные «штурманы», нежели те, что были раньше. Нужен новый курс, альтернативный и либеральному, и охранительному одновременно. Альтернативный, условно говоря, и Соросу, и Суслову. Пока в первом послании нового президента лишь непрямо сформулирована необходимость такого альтернативного курса — «третьего пути».

Но в нынешней России, похоже, приходится довольствоваться малым: остается подтянуть пояса и пристегнуть ремни на взлете. Чтобы не упасть вниз.

Максим Калашников  О ЧЕМ МОЛЧАЛИ НА САММИТЕ G20?

http://www.rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=11763

Капкан глобализации: ставка на «технологии будущего» поможет Западу остаться на плаву, но ее последствия ввергнут в хаос Южную и Восточную Азию

Встреча глав двадцати государств в американской столице более походила на светский раут, нежели на серьезное антикризисное совещание. Саммит даже не обозначил главные причины нынешней Великой депрессии-2, отложив принятие каких-либо внятных решений до конца марта 2009 года. Никаких прорывных решений в Вашингтоне не было принято. Что, впрочем, и неудивительно. Слет проходил под руководством бездарного президента Буша-младшего, «хромой утки», политика коего, в том числе, и привела к нынешнему кризису. Одно это обесценивало всю затею наполовину.

Не приходилось ожидать и нового «соглашения в Бреттон-Вудсе». Ибо в 1944 году архитектуру мировой финансовой системы на последующие 60 лет определяли всего две страны, относящиеся к одной цивилизации: Западной (США и Британская империя). Сейчас же в Вашингтон съехались двадцать стран из разных цивилизаций, и все – со своими повестками дня. Ожидать того, что столь разные «миры», как США, Евросоюз, Китай, Индия, РФ и Бразилия, Турция, ЮАР и Саудовская Аравия смогут быстро договориться о новой структуре глобальной финансовой системы, не приходится. Слишком разнятся их устремления и интересы. Умиляло лишь заявление о том, что участники саммита не допустят кризиса – как будто он уже не разразился и не набирает обороты.

Одобренные в итоге меры (повышение уровня прозрачности и подотчетности, усиление качественного регулирования на финансовых рынках, поощрение согласованности действий на финансовых рынках, укрепление международного сотрудничества, реформирование международных финансовых организаций) умиляют своей либеральной беззубостью, смотрятся припаркой для мертвого, запоздав на много-много лет.

Но о главном-то никто и словечка не вымолвил. В чем причины нынешнего мегакризиса? В том, что Запад вынес индустрию за свои пределы (в Азию), а сам (в лице США) превратился в центр эмиссии денег и средоточие потребления. Весь экономический рост Азии подстегивался печатанием долларов в Америке. Затем эти деньги «отсасывались» назад – отчасти в виде заимствований американского государства, отчасти – в виде иностранных инвестиций в некие «американские сверхценные активы». В 90-е годы были переоцененные в сотни и даже тысячи раз акции компаний «новой экономики» (интернет-бум). Затем, когда этот пузырь лопнул в 2001 году, начал надуваться другой «мыльный пузырь» – в виде цен на недвижимость и сонма связанных с этим финансовых инструментов. Нынче и сей даже не пузырь, а настоящий «атомный заряд» – рванул. Причем в самом ядре капиталистической системы.

Отныне вся прежняя схема поддержания глобального экономического роста (производство – в Азии, потребление и эмиссия – в США) разрушена. Нечем связывать эмитируемые доллары. Потребление в Америке и в Евросоюзе падает, грозя огромными бедствиями азиатской «мастерской мира». Кризис сбивает мировые цены на нефть и газ, объективно снижая потребительский и государственный спрос в арабском мире и в РФ.

Еще один важный момент: раздача в США и Европе необеспеченных кредитов под недвижимость помогала западным элитам поддерживать высокий уровень потребления масс. Она выступала как заменитель прежних социальных программ и высоких зарплат «государства всеобщего собеса» (welfare state, «капитализма с человеческим лицом»), каковая система блистала в 1970-е, а затем стала стремительно разрушаться с гибелью СССР и торжеством «постиндустриально-либеральной» глобализации.

Получился капкан. С одной стороны, для борьбы с глобальным финансовым спадом необходимо увеличить зарплаты в Азии – чтобы тот же Китай не так зависел от внешних рынков и мог бы потреблять на внутреннем рынке то, что производит в огромных количествах. Это должно компенсировать «съеживание» рынков сбыта промтоваров на Западе.

С другой стороны, необходимо чем-то занять огромную армию наемных работников и среднего класса на самом Западе. Ибо, выводя старую индустрию из США и ЕС на Восток, западные элиты не построили взамен выводимых мощностей какие-то производства Будущего. Вспомним тот мир, что рисовался в американском фильме «Назад, в будущее» (1985 г.) Там в 2015 году Америка создает и применяет уже не автомобили, а флайеры, летающие машины. Ее легкая промышленность производит «умный текстиль» – одежду с заданными свойствами, способную принимать размеры владельца и самостоятельно сушиться после намокания. Здесь же – «умная» обувь, лекарства совершенно нового типа, энергия, добываемая не из нефти, а из городских отходов, расцвет биотеха.

Ничего этого сейчас нет. Вместо создания реальности «Третьей волны» Запад увлекался бесплодными финансовыми махинациями. Но что же теперь делать? Надо как-то избежать социально-экономического коллапса на Западе. Значит, и США, и ЕС необходимо дать высокооплачиваемые рабочие места сотням миллионов своих граждан. Этого можно достигнуть, только совершив неоиндустриализацию: построив промышленность на прорывных технологиях. Само по себе такое действие – грандиозная задача, сравнимая с восстановлением экономики Европы после Второй мировой войны. Оно потребует от Запада «крови, пота и слез»: снижения потребления на время, всяческого подтягивания поясов и каторжного труда. И – непременно возрождения протекционизма вместе с «экономическим национализмом», отказа от принципов ВТО и либеральной глобализации. Новая индустриализация неизбежно потребует этатизма: усиления государственного вмешательства в экономику, применения плановых механизмов, присущих и госкапитализму, и социализму.

Но одновременно такая неоиндустриализация означает новый виток глобального кризиса: ведь тогда Запад перестанет быть рынком сбыта для азиатских промышленных систем с их сверхдешевой рабочей силой. Азия не успевает поднять заработки своего населения в оставшееся время, чтобы тем самым компенсировать уменьшение емкости западных рынков. И если Китай еще теоретически может создать сильный внутренний рынок, то как быть совершенно недостаточным для этого по размерам Таиланду, Малайзии, Филиппинам, Индонезии? Что делать Турции и Пакистану? Да и Индии придется весьма туго. Придется мучительно создавать некий азиатский «Общий рынок», в ходе оного процесса ожесточенно конкурируя друг с другом на рынке дешевых массовых товаров, например. Добавьте к этому весьма бурные политические процессы, что пойдут в Азии и тогда, когда сотни миллионов рабочих в ней останутся без работы, и тогда, когда тамошние правительства начнут поднимать заработки трудовым массам.

Опыт говорит, что они, обретя некое благосостояние, тут же революционизируются – у них заведутся мысли о необходимости смены правящих верхов. Одним словом, выход из кризиса Запада, состоящий в «новой индустриализации», породит новый кризис в Азии. Причем и Западу, и Азии необходимо будет максимально снижать зависимость от внешних поставок нефти и газа, что означает суровые испытания для «энергетических империй», к каковым нынче относится и РФ.

Георгий Мирский.Барак Обама и мир ислама

http://www.politcom.ru/article.php?comments&id=7191

То, что у нас называется «имя и фамилия», у американцев звучит как «первое имя» и «последнее имя»( first name, last name ), а между ними может быть и среднее имя, middle name .Так вот, в январе будущего года президентом США станет Барак Хусейн Обама, «последнее имя» которого имеет восточноафриканские корни, а «первое» и «среднее» - арабские. «Барак» (произносится, между прочим, с ударением на последнем слоге) происходит от слова «барака» - благословение, а Хусейн – самое распространенное имя среди шиитов, ведь так звали главного мученика шиитской конфессии, зверски убитого в 7 веке нашей эры внука пророка Мухаммеда.

Барак Обама – христианин, а не мусульманин, вопреки тому, что о нем говорили его противники в Соединенных Штатах (а также Владимир Жириновский). И все же для мусульман всего мира он в какой–то степени свой. Невозможно представить себе, чтобы толпы в Иране, привыкшие скандировать «Смерть Бушу», кричали: «Смерть Бараку Хусейну Обаме». А еще важнее для людей в мире ислама то, что он представитель черного меньшинства США, а не выходец из того «белого большинства» Америки и вообще Запада, которое в Азии и Африке издавна ассоциируется с такими понятиями, как колониализм и империализм. Легко вообразить, что сказали бы азиаты и африканцы, если бы победил Маккейн: «ясное дело, ничего в Америке не меняется, эти расисты не выбрали человека, наголову превосходящего соперника, только потому, что он - не белый». Все были бы абсолютно убеждены, что Обама проиграл из–за цвета своей кожи. А то, что он все–таки, несмотря на это, победил, воспринимается большинством населения Третьего Мира как совершенно неожиданное, поразительное свидетельство того, что Америка все же может меняться, раз она доросла до того, чтобы во главе ее стал черный человек.

Большинством – но не всеми. День 4 ноября стал черным днем для исламистов, джихадистов, террористов из «Аль–Каиды» и других подобных организаций. Как писал накануне выборов американский публицист Николас Кристоф, «афро- американский президент , имеющий деда – мусульманина и склонный наводить мосты, а не взрывать их, привел бы в бешенство деятелей «Аль–Каиды», занимающихся вербовкой смертников» («Интернэшенэл Геральд Трибюн», 27.10 2008 ). А ученый из Фонда Карнеги Карим Саджадпур замечает: «Обама просто не вписывается в рамки распространяемого радикальными исламистами имиджа расистской кровожадной Америки, намеренной угнетать мусульман по всему миру» («Интернэшенэл Геральд Трибюн», 10.11. 2008 ). Стоит добавить, между прочим, что абсолютно то же самое можно сказать о многих наших «патриотах», крайне обескураженных и раздосадованных победой Обамы именно потому, что в целях антиамериканской пропаганды несравненно больше подходил бы Маккейн, типичный империалист – «ястреб».

Волна «обамании» прокатывается сейчас по всему миру, в том числе и по странам мусульманского сообщества. Конечно, она со временем схлынет, неизбежно наступит разочарование, когда станет ясно, что даже совершенно свежий человек, чернокожий лидер Америки, не сможет – да и не захочет – коренным, радикальным образом изменить политику сверхдержавы, население которой до сих пор убеждено в том, что Бог дал их стране уникальную миссию – нести всему миру идеалы свободы и демократии. Точно так же ясно, что американская политико–экономическая элита не позволит никакому президенту отойти от политики, основанной на двухпартийных императивах, в числе которых – непременное сохранение и укрепление НАТО, обеспечение поставок нефти с Ближнего Востока, гарантия безопасности Израиля. Последнее, кстати, имеет важное значение для определения позиций арабских стран, и не случайно, что именно в арабском мире восторгов по поводу избрания Обамы меньше, чем в других странах ислама и в Третьем Мире в целом. Арабы, при всех надеждах на то, что при новом президенте США перспективы урегулирования палестинского конфликта улучшатся, вряд ли забыли, что совсем недавно Барак Обама, выступая на конференции крупнейшей американской еврейской лоббистской организации АЙПАК, упомянул Иерусалим как единую и неделимую столицу Израиля; слово «неделимая» не произнесли даже выступавшие на той же конференции Маккейн и Хиллари Клинтон – ведь ясно, что тезис о неделимости святого города не только противоречит известной резолюции Совета Безопасности ООН от 1967 г., на которой практически основываются все планы ближневосточного урегулирования, но и вообще исключает возможность создания суверенного палестинского государства, в которое непременно должен войти восточный Иерусалим. Понятно, почему Обама занял такую крайнюю позицию – ему, подвергавшемуся обвинениям в давнишней связи с антисемитской организацией «Черные мусульмане», необходимо было отмести всякие подозрения в симпатиях к противникам Израиля, заручиться поддержкой как американских евреев, так и произраильски настроенных евангелистов, составляющих 23 % населения США. Став президентом, он, конечно, скорректирует свою позицию и подтвердит свою приверженность идее «двух государств» на палестинской земле, включая, естественно, и предоставление палестинцам права создать свою столицу в восточном Иерусалиме. И все же арабы не без основания полагают, что вряд ли США окажут на Израиль такое мощное давление, которое позволило бы преодолеть сопротивление усилившихся в последние годы израильских «ястребов», которые – в лице Нетаньяху и его партии Ликуд – имеют шансы победить на предстоящих выборах.

Но арабо–израильский конфликт – это лишь часть проблем, с которыми столкнется Обама в мире ислама. В Ираке предстоит создать условия для вывода американских войск в 2010 г., что Обама твердо обещал осуществить, но это можно сделать – избежав при этом повторения позорного « вьетнамского сценария « – только после достижения стабильности в Ираке. В этом отношении, надо сказать, Обаме уже помог Буш: за последний год обстановка в Ираке резко улучшилась, число жертв среди населения уменьшилось на порядок, несравненно меньше погибает и американских солдат – и все это благодаря не только тому, что Буш направил в Ирак дополнительные американские воинские контингенты, но и тому, что назначенный им командующий генерал Петреус сумел добиться альянса с суннитскими боевиками, действующими сейчас совместно с американцами против своих прежних союзников, террористов «Аль–Каиды». И все же мир в Ираке остается относительным и весьма хрупким, Обаме придется немало потрудиться, чтобы укрепить власть правительства Аль – Малики, причем сделать это так, чтобы не допустить усиления позиций шиитского Ирана, влияние которого на багдадский режим, где доминируют шииты, чрезвычайно велико.

А это, в свою очередь, связано с политикой США в отношении Ирана, его ядерной программы. Обама четко дал понять, что не собирается менять главный постулат иранской политики США – не допустить превращения Ирана в ядерную державу. Но как этого добиться? Вариант военного удара по Ирану, активно обсуждавшийся при Буше, сейчас исключен, вести третью войну в исламском мире, наряду с иракской и афганской, Америка не станет. Санкции не поставят Иран на колени. Остается одно: завязать переговоры с Ираном, о чем Обама уже не раз говорил. Но для тегеранских властителей важно, чтобы США официально исключили их страну из «оси зла» и дали обязательство не стремиться к смене иранского режима. Готов ли будет Обама на это пойти – большой вопрос. Здесь многое будет зависеть не только от него, а от позиции правящих кругов США в целом, в частности от взглядов вице – президента Байдена и нового государственного секретаря.

Наконец, Афганистан, который, возможно, станет наибольшей « головной болью» во внешней политике Обамы. Не допустить возвращения к власти талибов – первоочередная задача. В этом Обаму поддержит все американское общество, не забывшее 11 сентября 2001 г. – ведь страшный удар по Америке нанесла «Аль – Каида», базировавшаяся в Афганистане, которым управлял Талибан. Но сегодня талибы имеют базу и убежище в соседнем Пакистане, в пограничных северо-западных районах; значит, надо добиться того, чтобы это убежище, без ликвидации которого придется воевать в Афганистане десятки лет, было уничтожено, но силами самой пакистанской армии, а не посредством нанесения ударов американской авиацией, как это было в последние месяцы. Удары с воздуха, а тем более рейды американских коммандос на пакистанскую территорию из Афганистана, не смогут ликвидировать базу талибов, но лишь вызовут огромное возмущение пакистанского населения, что ослабит хрупкий правящий режим или даже будет способствовать его падению, что будет для Вашингтона тяжелейшим ударом. Как выйти из такой почти катастрофической ситуации – поистине головоломная проблема для нового президента США.

Итак, приходится констатировать, что ответ на вопрос, который сегодня задают во всем мире – сумеет ли Барак Обама переломить негативные для США тенденции, чудовищным образом проявившиеся при правлении Буша, сможет ли он показать миру «другую Америку», державу «с человеческим лицом» - этот ответ во многом зависит от успехов политики нового президента в беспокойном мире ислама.

Георгий Мирский - доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН

18.11.2008

Иван Зорин . Что может объединить россиян?

 http://www.newsland.ru/News/Detail/id/319638/cat/42/

Россия – это громадная территория, столпотворение племен, языков, обычаев - планета на планете. Что же может объединять этот Вавилон? Что может превратить его население в народ? В отличие от этнически однородной Германии или Голландии, где тесное соседство породило близость мироощущений, единый психотип, в России наблюдается огромный разброс в миропредставлениях. Спектр мнений и, как следствие, разногласий здесь необычайно широк.

Педантичные немцы после двух поражений кропотливо восстанавливали государство – молча, без метаний и раздирающих воплей. Потому что в каждом немце заложен идеал Порядка, небесный архетип общества немцев, к которому надо стремиться. Они действовали на уровне инстинкта, подобно крабу, всегда ползущему к морю. Если германский дом, не дай Бог, разрушится в третий раз, они опять быстро его отстроят: муравьи – муравейник.

В России по-другому. Мы – еще не остывший вулкан, мы – этнос бурлящий. Здесь святые соседствуют с отъявленными негодяями, бессребреники с барышниками, трудолюбивые пчелы с закоренелыми лентяями. Здесь еще не сформировались устои, мораль не успевает окостеневать после очередного перелома. Европеец знает, чего хочет, ему не надо ничего объяснять, знание коренится у него в генах, передается с молоком матери. У нас ничего подобного нет, мы - белый лист, на котором чернила не застывают, но – высыхают.

Трагедия России в непрестанных обрывах времен, превращающих ее обитателей в иванов не помнящих родства. Поэтому нам так необходимо объединяющее начало – будь то православие, собирательство земель или коммунистическая утопия. Русскому человеку нужен миф, его иррациональность требует иллюзии. В этом и есть загадка русской души.

Шатобриан писал об американцах, как о людях закона, заменившего им мораль. Однако выдерните из США Американскую Мечту и статус Большого Брата - они тотчас рассыплются в горстку штатов. И уж ни в коей мере замечание Шатобриана неприложимо к России. Простое законопослушание не сделает нас счастливыми. Нам, русским, приходится любить Родину не потому, что она хорошая, а потому, что мы устроены иначе, чем остальные, нас никто не поймет, кроме нас самих.

Однако нам всегда недоставало любви друг к другу, осознания того, что мы – одна кровь, один язык, одна культура. Надо почаще вспоминать, что абсолютное большинство на земле не читало Пушкина, не слышало о Толстом, не интересуется Достоевским. Неужели не странно, что о далекой Америке мы знаем больше, чем о происходящем в нашей глубинке?

Пока мы не любим себя, нас никто не полюбит. Главный итог перестройки – уничтожение сакральной системы ценностей, размывание поведенческих ориентиров. Мы стали открыты всем ветрам, мы стоим в поле незащищенные и беспомощные, легко поддающиеся внушению. Мы добились свободы – свободы ветра на пепелище.

Русские в большей степени, чем другие, внушаемы: неистребимая вера в слова кидает нас в крайности – от речей у нас или вырастают крылья, или опускаются руки. Сегодня нам явно не хватает искренних обращений, у нас дефицит ободряющих призывов. Наша беда не столько в отсутствии денег, сколько в безразличии, в абсолютном равнодушии к своей судьбе.

Мы – посторонние, гости в собственном доме. Власть не доверяет народу, народ – власти. И это явление - вечное для России. Ей всегда недоставало честности. Зато в избытке было лицемерие. И в обличии православного фарисейства, закончившегося междоусобицей семнадцатого, и под маской коммунистического двоемыслия. Теперь же, когда мы уверенно ступаем по дороге в никуда, нас продолжают усердно потчевать вязью слов, в которых истины ни на грош. События видятся лишь в сегодняшнем контексте, после нас хоть потоп. А при таких взглядах он не заставит ждать.

Курс на айсберг [ 2 ]

 «Правительство копит деньги, которые в условиях будущего кризиса все равно нельзя будет использовать, потому что вброс новых денег в неработающую финансовую систему ни к чему, кроме как к росту оттока капитала и дополнительному давлению на обменный курс, не приведет», — это цитата из экспертовской заметки четырехлетней давности, посвященной Стабфонду (см. «Копите, копите» [1], «Эксперт» № 38 за 2004 год). Увы, но этот пессимистический прогноз сбылся дословно.

Валютно-денежная политика на протяжении последних четырех лет последовательно подталкивала экономику России к нынешнему кризису. Как раз с осени 2004 года денежная политика была неоправданно ужесточена в угоду форсированному накоплению валютных резервов (см. график). Из графика видно, что именно тогда быстро начала нарастать норма покрытия внутренней денежной массы (агрегат M2) валютными резервами. Вторая волна ужесточения пришлась на начало 2006 года, когда был взят курс на борьбу с инфляцией любой ценой, а именно за счет еще большего зажатия внутреннего денежного предложения и укрепления рубля.

Так российская экономика попала в классическую ловушку укрепления национальной валюты на фоне искусственного зажатия монетарной политики (инфляцию так и не победили). К слову, именно этого обычно требовал от своих пациентов МВФ и именно такая политика обычно приводила затем их национальные экономики к краху. Тут возникает вопрос: зачем российские власти сегодня критикуют тот же МВФ, если сами, по собственной воле, не один год следовали наихудшей из его рекомендаций?

К августу 2008 года сложилась уже вовсе удивительная ситуация. Официальный курс ЦБ оказался выше, чем курс, по которому теоретически можно было обменять все рубли на все валютные резервы. Или, иначе говоря, наличные валютные резервы с избытком покрывали всю рублевую массу в пересчете по официальному курсу. Это currency board в наихудшем, абсолютно экстремистском исполнении — обращайся в России эти доллары и евро свободно, денег в стране в августе было бы больше, чем при сохранении рублевого обращения. Стоит ли удивляться, что кризис ударил по российской экономике столь больно?

И еще один вопрос: как можно говорить о превращении рубля в резервную валюту, если страна придерживается финансовой политики, при которой рубля как самостоятельной валюты фактически не существует? Он ведь на 100% обеспечен долларами и евро — проще в них и вкладывать напрямую.

Впрочем, планы планами, а сегодня куда больше заботит то, что продолжение той же валютно-денежной политики затягивает экономику России в самоуглубляющийся кризис. Из того же графика видно, что, несмотря на финансовые вливания государства, никакого реального смягчения денежной политики не произошло: денег, кредитов остро не хватает. А это значит, что нарастание кризисных явлений в экономике продолжится (2009 год будет тяжелый для всей мировой экономики, так что поддержки с внешних рынков ждать не приходится). Ухудшение же ситуации будет только провоцировать дальнейший отток капитала из страны, ведь эффективной финансовой системы в стране за эти годы не появилось.

Понятно, что в этих условиях требуется продолжать увеличивать ликвидность системы всеми доступными средствами. По-видимому, без прямых договоренностей всех игроков финансового рынка — а их не более 200 — сделать это более или менее эффективно не удастся.

Александр Привалов. О заведомо нужных действиях 

http://www.expert.ru/columns/2008/12/01/raznoe/

Восхищают меня иные аналитики неизгладимым своим самомнением. После того, как всем скопом проморгали не инфузорию какую-нибудь, а мировой кризис; после того, как соревновались в обосновании тех непреложных фактов, что к концу года нефть будет за двести, индекс РТС — за три тыщи, а американцы, преодолев досадную ипотечную неприятность, вообще уйдут за Млечный путь; неужели после всего этого не стоило бы тихо посидеть дома в тёмной комнате? Нет. Дня не проходит, чтобы из очередной недоразорившейся лавки, недавнего властителя мировых рынков, не выскочили с «уточнением прогноза на 2009 год»: мол, мы ещё додумали свои могучие соображения — и сообщаем, что Европа вырастет на две десятые пункта больше… Смех и грех.

Конечно, подобное поведение диктуется не одним только нахальством — есть под ним и объективные основания. Эти ребята обычно не спинозы, но и не последние же дурни. Они понимают, что в сегодняшних обстоятельствах, когда непроглядным туманом покрыт весь горизонт, предсказывать позволено почти всё что угодно — за руку никто не схватит. Если вы ещё не утратили привычку читать прессу, припомните: за последние дни вы, к примеру, наверняка читали и про то, что доллар продолжит рост, — и про неминуемое и скорое его падение. И в обоих случаях приводилась цепочка аргументов, с виду вполне осмысленных, и ни в одном случае не было бесспорных оснований сказать прогнозисту: э, брат, да ты шарлатан. Так и во всём. Можете без опаски немедленного скандала прогнозировать почти любые параметры глубины и длительности разворачивающегося кризиса — хоть «вообще», хоть по странам, хоть по отраслям. А пока ход дел покажет, кто был прав, а кто нет, всё уже позабудется — и вам опять-таки по ушам не прилетит.

Сказанное не означает, что — раз уж так начисто неизвестно, что будет дальше, — не следует ничего делать: вдруг ход событий покажет, что ты своими стараниями только навредил? Хотя мне уже довелось встретить аналитика, который прозрачными обиняками утверждал именно это, складывать руки на груди раньше времени не должно. Сказанное означает, что делать нужно — и со всем усердием — в первую очередь то, что окажется правильным при любом раскладе тасуемых сейчас карт. То, что принесёт пользу, куда бы ни двинулись курсы доллара или евро, как бы ни колебался спрос на нефть или алюминий, как бы ни повела себя недвижимость — и так далее, и тому подобное. Таких заведомо правильных действий немного, но они есть.

Не будем говорить о действиях, которые следует или не следует предпринимать частным лицам. На нынешнем уровне неопределённости управление личными активами явно сдвигается из разряда коммерческих игр, где успех зависит и от мастерства игрока, в разряд игр азартных, где царит единственно случай. Ну а ставки в азартных играх всё-таки каждый должен делать сам. Но о заведомо нужных действиях на национальном уровне, думаю, высказаться позволительно.

Понятно, что первые строки в списке таких действий неизбежно займут разного рода меры экономии во всех сферах общественного потребления. Но это совсем отдельный разговор — и, судя по тому, как лихо принимался на днях трёхлетний бюджет, сработанный ещё (не «рабами Рима», но –) в прошлую эпоху, власти к такому разговору пока морально не готовы. Отложим его до другого раза и мы — к счастью, в списке заведомо нужных дел значится пока не только урезание затрат.

Самое очевидное из прочего заведомого — нужно быстренько отгребать от членства России в ВТО, избегая не только направленных к вступлению действий, но и любых о нём разговоров. То, что мы до сего момента не стали членами ВТО, — большое и нами не заслуженное (мы-то туда хотели!) счастье. Сейчас все державы под аккомпанемент хоровых песен о недопустимости протекционизма будут что есть силы практиковать этот самый протекционизм, но только у нас, не успевших вступить в ВТО, будут для этой практики вполне развязаны руки. Да, никто не обещал, что мы сумеем этой свободой с толком распорядиться, но иметь её всё-таки лучше, чем не иметь. И уж совсем глупо было бы вступить в ВТО сейчас. В условиях, повторим, непроницаемого тумана по всем азимутам было бы чистым безумием брать на себя здоровенный комплект длинных (в некотором смысле вечных) обязательств — ведь никто на всём свете не может сейчас достоверно сказать, не окажутся ли они губительными. Вот когда туман развеется и станет видно, кто и в каком состоянии выплывает из водоворотов, тогда и настанет время подумать, вступать ли в ВТО и на каких условиях, — если, конечно, сама ВТО будет среди выплывших.

Столь же, на мой взгляд, очевидно, что следует с куда большим усердием, чем до сих пор — чем за все последние девяносто лет, — заняться сельским хозяйством. Дело даже не в том, что у нас — в свете данных обстоятельств — недопустимо велика доля импорта в потребляемом продовольствии. Дело в том, что нам нужно налаживать новый способ, грубо говоря, получения денег за имеющиеся у нас природные дары: прежний канал иссяк с падением мировых цен на наш углеводородный и металлический экспорт — и, как мы знаем, неведомо, когда и какими темпами он начнёт восстанавливаться. Далее, малый бизнес как способ поглощения высвобождающихся работников — это, конечно, не плохо, но сельское хозяйство и в этом смысле лучше: и ёмкость почти неограниченная; и скудость зарплат «на земле» переносится легче; и, главное, городской малый бизнес всё-таки чаще вьётся вокруг уже добытых у природы денег, а сельское хозяйство, повторим, их порождает. Можно привести и другие существенные аргументы, сводящиеся к тому же: максимум усилий на аграрное развитие. Частным лицам всего этого можно не говорить: по мере ухудшения ситуации многие и без чужих советов потянутся к земле. Но их инстинктивное движение никак не заменит необходимых мер национального размаха. Нужны налоговые льготы, нужны гарантии для кредитов, нужны меры защиты от недобросовестной конкуренции с чьей бы то ни было стороны — хоть от дотированного импорта, хоть от монополистов местной торговли.

Наконец, самого неполного списка заведомо нужных дел нельзя оставить без избавления от коррупции. Двух бед такого масштаба — и коррупция, и кризис — многовато даже для великой страны.