Россия -  Запад:  культурные  псевдоморфозы  и   шансы на будущее…

В  своем  ЖЖ- дневнике   В.Т.  Третьяков   опубликовал   на  днях  короткий, но  очень содержательный  текст  на   тему  «Что  есть  Россия?»( http://v-tretyakov.livejournal.com/143559.html ) .  Вот  выдержки:

«…Россия есть особая цивилизация в рамках христианского мира, неевропейская Европа, или, точнее, русская Европа.
…Она должна вообще отказаться от парадигмы и политики «догоняющего развития» и поставить перед собой собственные, не заимствованные извне цели развития.
… Россия есть (и была всегда, и будет) конкурент «Европы», носитель неких альтернативных идей и проектов, альтернативной политики, центр альтернативного Евросоюза. Россия является (и должна вновь укрепиться в этой роли) центром Восточноевропейского союза, который рано или поздно будет оформлен юридически и политически.

…Россия есть потенциальные спаситель Запада, особенно «Европы», цивилизационные основы которой все больше и больше размываются как изнутри (в том числе и из-за политической бесхребетности «европейцев»), так и снаружи (в результате бездумного расширения Евросоюза и территориальной и военной экспансии НАТО).
…Россия есть самостоятельная (и самодостаточная) система, уникальный и цельный элемент мировой экономики и политики, то бишь развивающийся по собственным законам и абсолютно не сводимый к каким-либо иноязычным и иноцивилизационным определениям и характеристикам субъект глобальной цивилизации – необходимый для ее полноты и законченности.»

     Я    давно   разделяю  подобные  взгляды.  И  в  порядке  поддержки  крайне  актуальных положений статьи  В.Третьякова    привожу  несколько  цитат  из трех  моих  работ   разных  лет.

     1.  Возле  русской  идеи(Вариант 2002  года) (http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2005/Russkideja.htm)

…Можно  сказать, что В.В. Розанов задолго до Шпенглера  в  своих  рассуждениях  о  русской  душе   фактических   и   исходил из представления о псевдоморфозе.  И     с  использованием  этого    понятия  его высказывания   можно  свести  приблизительно  к следующему: русская душа при взаимодействие с духом иным  всегда образует   лишь псевдоморфозы. То есть она может принять чужую форму, но никогда не изменит своей сути.  И напротив душа иная, попадая  в поле русского духа никогда не создаст   псевдоморфозы, то есть не выкристаллизует свою суть в русской форме, а непременно полностью раствориться в русской душе и как часть ее подчиниться той форме, которую выберет русская душа. 

…Не так ли и Россия наша сформировалась  когда -то  на сорванном контакте  западной цивилизации, внедрившейся в мощную  нехристианскую толщу, явив    собой уникальнейшее  образование -  Запад Востока, или Восток Запада.  И нет возможности  выделить   и усилить здесь что-либо  сугубо восточное  или  сугубо   западное. Для Запада Россия  западна слишком уж по-восточному.  Для  Востока же она восточна слишком  по-западному.  И потому не смесима, не соединима ни с тем, ни с другим

  Более того все попытки двинуть Россию в ту или другую сторону ( то есть и стенания западников  и    тайные надежды  евразийцев ) обречены. Россия  необратимо ушла и от Востока и от Запада,   она  не мыслима без  контакта  мерного  затихшего Востока  и раскаленного Запада, но она почти  полностью  изжила в себе и того    и другого

… Это – мощнейшая,  чрезвычайно  устойчивая, далеко не старая и вполне самодостаточная    субцивилизация.  Именно поэтому  ее надо перестать дергать,  И прежде всего самим ее обитателям  -  она сама выберет для себя все, что  ей надо  -  в спокойном, мирном взаимодействии   и с Востоком  и  с  Западом…. 

 Естественное, спокойное,  с полным учетом национальных интересов  взаимодействие с Востоком и Западом – к этому в общем –то можно и свести национальную идею,  уж ежели столь велика потребность такую идею формулировать.

  Далеко не каждая субцивилизация (об отдельных странах и говорить не приходится )  может позволить себе подобную роскошь – свободное, спокойное взаимодействие.  Слишком уж велика,  как правило, вероятность  если не потери собственной идентичности, то уж, по крайней мере, деформация ее. Россия может позволить. Она это доказала   всей  своей  историей.  В  том  числе   и  смрадно-смутными  временами   90-х. И Восток, и Запад, приходя  в той или иной форме на эту землю, всегда оставались  на ней лишь постольку поскольку усваивались  Россией и начинали работать на нее.

Добавление 2008  года:

   В 2002 году  еще    не  было  очевидным,  что  судьба   чисто  либеральных  идей  в  России    предрешена. Но  сегодня это  является уже  банальной  истиной:  они    сыграли свою  роль  и  в общем-то ушли  в  небытие,  оставив     не  только печальные  лики  Гайдара, Хакамады,  Чубайса  и  Явлинского(  это в  памяти   и на стенах некоторых  зданий)…. ,  но  и   наборы  псевдоморфоз.  Почти  всюду -  в  экономике,  государственном  устроении  (  одна  суверенная   демократия  чего  стоит )…  Классической  псевдоморфозой     оказался   и     второй  российский  президент,  что, в  конце  концов,  возможно  и  обеспечило  его   устойчивую    популярность.   Еще остались,  конечно,   сферы,   где  либеральные,  западного  замеса   вихри       активны….  Но  «пойдет    и  это»,  как  говорится  в  одном  гениальном  стихотворении    одной нашей  современницы . Сориентированные  на  национальные   интересы  России    псевдоморфозы   сформируются  со  временем   и  в области собственно  культуры ,  и в просвещении  и   даже  при  решении  русского  национального  вопроса.  Здесь  спорить  можно   лишь об  одном:  при  третьем  или  четвертом  президенте  России  это произойдет.

 2. От    ПРАВ   человека     к       правам   ЧЕЛОВЕКА ,  статья 2006 года

(http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2006/K20060424PRA.htm)

…«Отныне да не вкушает никто от тебя плода во век» !»(Мк.11,12)…  Может быть, суетность Его собственных мыслей, связанных  с  триумфом   входа  в  Иерусалим    заставила Его  отступить в пригород,  и смоковница,  превратившись  в  символ иудейского мессианства, стала итогом Его ночного борения с Собой — с соблазном мессианства земного, иудейского…Последнему,  похоже,  и говорит Он «нет». Не утолить жажды от этого «дерева» ни Ему сегодня, ни кому-либо отныне и вовек: засохнет эта «смоковница», так и не распустившись. Мессия страдающий, неземной - христианский - вошел вчера в Иерусалим. И не восторг толпы  теперь Ему нужен, а неприязнь тех, в чьих руках духовная власть над Израилем.

             Идея  волшебного,  чудесного избавления  человека,  одаривания  его  счастьем, ничем  не  ограниченной  свободой —  идея   иудейского   мессинианства—  решительно  отбрасывается  Иисусом.  И  именно тогда этим   Его  ответственным и жертвенным  поступком   над  плоскостью  обыденного утилитарного  существования рождающейся Европы— в крест  к  этой  плоскости—  и была воздвигнута  вертикаль    идеального, которая решающим образом   переопределила  все это существование.

       Именно  в эти  дни  между входом  в Иерусалим и Голгофой, когда   окончательно  уходил  в небытие    Мессия  иудейский  и  рождалось христианство.

        Я   не  хочу  утверждать, что    Православие  в  своей  практике  с  абсолютной точностью воспроизводит дух  Евангелия.  Это, наверное,  в  принципе   невозможно,  поскольку в   Евангелиях  и  посланиях  апостола  Павла  заложена  чисто  теоретическая  концепция,   которая   при  реализации  в разных  условиях,  разными  людьми   должна  порождать  разные  формы, подчас  и  достаточно, в  конце  концов,   далекие  от теоретического  образца. Говорить  поэтому   можно  лишь  о   степени   удаления  от первоначального замысла.   И здесь  совершенно  очевидно,    что Православие   в  своей  практике  значительно меньше,  чем  другие   христианские конфессии, деформировало  две  основные  евангельские  идеи:  идею свободной, обеспечиваемой  всецело  внутренним  движением веры   в  Христа  и  идею самоограничения,  самостеснения.   Но    эти  две  идеи  были  ключевыми— именно  они  отсекали  родившуюся  и  пока  еще по  существу   иудейскую  секту   христиан  от  иудаизма  и  закладывали  основу   новой  мировой  религии.  Более  того, и   это тоже  очевидно,   именно  в поле   двух  этих  идей  шло  разделение   Европы  на  Запад  и  Восток,  формировались  специфические  представления о   свободе    и     правах  человека….

У  исторического  христианства    определенно  просматривается  тенденция  к   чрезмерному   о- внешнению   христианской  идеи. С  чисто  культурологической  точки  зрения раскол христианской Церкви на   католическую и  православную   произошел именно  по  этой линии—  соотношение внутреннего  и  внешнего,  индивидуального  и  абсолютного(  можно показать, что догматические разночтения     отражают и  это). Причем, именно католическая церковь о-внешняла  христианскую идею  с особым  размахом  и  рвением.  Протест  Лютера  и был,  по существу, направлен    против  этой  избыточности. Однако  протестантское  снятие абсолютного и безусловного   в христианстве шло в  самых опасных  для   подобной  процедуры    условиях— в  условиях   столь характерного  для  католицизма  ущемления "внутреннего  человека" и  дискредитации     идеи   самостеснения.  Право, закон, постепенно занимавшие  место  религиозной  идеи во  внешнем  ограничении   человека, становились    на   Западе   единственным и  безусловным ограничением,  открывая  таким образом   эпоху  утилитарного  человека—  эпоху его  прав  и  свобод.

      Идея  самостеснения    лишь  по  своему  применению  является   внутренней,  частной, индивидуалистической.   По  существу  же, регулируя существование  единичного среди  других,  она   концентрирует  в  себе коллективный  опыт этого  сосуществования.  В  самостеснении Я, одним  словом,  скрыто  присутствует   Мы,  которое  сегодня  активно  превращают  во внешнюю  злонамеренную  силу. Внутреннего Мы  как  бы  и  не  существует,  и    «отказ от  себя»    не  воспринимается  как  результат  само-рефлексии,  самооценки,   а   исключительно   как подчинение внешней,  тупой  силе.  От  евангельской  идеологи  в  такой  трактовке  не  остается  и  следа,  и христианский  Мессия с  его  призывом искать  Бога  в  Себе,  с  его   желанием  принять только  с в о б о  д  н о е   уверование   в Себя  уступает  место освободителю  внешнему,  которому    подчиниться можно  только  рефлекторно,  которого  Израиль  и  ждал   два  тысячелетия   тому  назад   .   

            Результат  крайнего  о – внешнения  христианской  идеи  является   и    казус   с толерантностью. Н. Гарадже  принадлежит  чрезвычайно  удачная  мысль: толерантность— « то, чем становится смирение без любви». То  есть  отсутствие любви превращает христианское смирение,   самостеснение  в  суррогат  —  в  толерантность.  И  это, действительно,  так. Любовь, собственно, и осуществляет  перевод  естественных претензий к  другим в третирующую естество  требовательность  к  себе, определяя все  многообразие  промежуточных  состояний между  истинным  смирением и  его  суррогатом. 

           Смирение, переходящее по  мере  уменьшения любви  в  толерантность, и толерантность, перерабатываемая любовью в смирение....              Конечно же, за  20  век ( и особенно  за  его  вторую  половину) усиливший свой  позиции либерализм ( особенно в  предвосхищении конца  истории) заметно  сместил  равновесие смирение-толерантность  в  сторону  последней..   Такие  смещения    происходили  постоянно и во все времена. Они  всегда были  характерны в  аристократической среде, да  и во всяком  элитарном  сообществе     существовала  и  будет  существовать тенденция   потеснить  слишком  уж простоватое  смирение  знающей  себе цену  толерантностью.   Смещения в  пользу  толерантности   всегда  имеют  место  и в  эпохи   благополучные, относительно  мирные.  И  наоборот,  при  войнах, крупных  потрясениях равновесие  смещается к  смирению, как бы компенсируя избыток жестокости и жесткости. 

Россия  если   чем  и  отличается от  либерального  Запада, так это  бОльшим  смещением названного  равновесия  в  сторону  смирения. В  массе своего народа,  в некотором  суммарном его поведении, естественно. Причем   допущение, что это  смещение  является  не результатом какого-то отставания, а  заложено в  самой основе  российской  цивилизации, в  особенностях   исповедуемой  в России  христианской  веры, отнюдь не  является большим  преувеличением.

       Это исконно российское  смещение.   И  именно оно  питает поразительную инерционность  нашей  страны. Качество, которое при  каком-нибудь глобальном  катаклизме,  глядишь, и  превратиться еще  из недостатка  в   достоинство. Вполне возможно, что это  качество и  есть главное  достояние  России—  то, что  не только обеспечит ей  успех в  разворачивающемся  межцивилизационном противостоянии, но и  станет  со  временем   основным  предметом  российского духовного экспорта.

Совершенно  очевидно, что  основной  пафос    доклада м. Кирилла  сводится   именно  к идее  восстановления евангельского  духа  в христианстве.     Православие, как   конфессия  в  максимальной   степени  сохранившая  этот дух,  не  только  имеют    моральное право, а   просто  обязано всеми  доступными  средствами  продвигать  эту   идею.   Крайне  легкомысленно  сводить   сию,   восходящее  к канонам  Евангелия  особость  Православия,  особость  России    к «идеологическому  противостоянию и самовозвеличиванию" (  к  этому   непременно  будут  упорно  сводить  и  идеологию  сформулированную   м.  Кириллом ).  Легкомысленно  потому,  что нынешняя ослабленная  Россия,  увы,    перестала  быть значимым  фактором  воздействия   на  Запад.    А  это воздействие, между  прочим,    только формально     казалось  внешним, но по  существу    оно всегда   было в н у т р е н н и м .   Вполне  автономная  часть западной  цивилизации,  Россия  и  была   для  Запада   своего  рода    "в н у т р е н н и м    ч е л о в е к о м " —  стимулом  существования  не по  формальному   внешнему  закону,  а по внутреннему    убеждению.

Сегодняшняя Россия    еще  очень  слаба  для    полного возвращения  себе    той   роли в судьбе   западной  цивилизации, которую  она  призвана  сыграть. Сегодня она   воспринимается  Западом  сугубо  утилитарно —  исключительно как  источник  сырья  и дешевой  рабочей силы.  И   этот  утилитаризм  может     оказаться   особо    разрушительным сегодня,   когда   западная цивилизация     в одночасье  стала однополярной  и  получила,  таким  образом,  возможность   с а м о д е р ж а в н о    вырабатывать  свою  ценностную   шкалу. Сегодня  резко усилилось   ощущение,   что  какой-то  громадный   период   роста  могущества  и  влияния  Запада,  начавшийся  с Нового  времени,   с  первых  буржуазных  революций,  подходит к  концу, что    и   для  Запада  наступает  пора  " считать  варианты". А  их немного.  Гибель  в  противостоянии  с целеустремленными  и  идейными  варварами   Юга.  Тихая капитуляция перед гигантом  с  Востока. И наконец, попытка  выстоять - выдержать  напор  и с Юга,  и с Востока.  Без  своего  "внутреннего  человека"   - "России" -   Западу  последнюю  задачу  не решить, поскольку  он   слишком  долго  существовал   в условиях преимущественно внешнего    стеснения  и  в значительной  степени    утратил  вкус   к  любым  формам стеснения  индивидуального,  внутреннего.    Он  стал  на  удивление   л е г к и м,    инерционность  его резко  упала,     и  любой   ублюдок,  автор  смачного  текста  или  даже   удачного рекламного  ролика,  в  своем   влиянии  на  общество   может составить  сегодня   серьезную  конкуренцию  и  мыслителю,   и  проповеднику,  и   автору  художественного   шедевра.

  Если  иметь  в  виду   эти  соображения,   то  становится   ясно,  что  доклад   м. Кирилла,    это  обращение   не  только  к  России, но  и  ко  всей    Западной   цивилизации,   что  это  отнюдь  не конфессиональный  ход, а колоссальной  важности    цивилизационная   инициатива   России.   Высказанные М. Кириллом  идеи —  и  это  также  трудно    не  заметить ­— хорошо коммутируют с теми соображениями,   которые  высказывал  совсем  недавно  А. Панарин,  выстраивая   свою    экстраполяцию  для   России. Он   подтверждает  в  ней  особую  цивилизационную  роль  России,  но возможность  сыграть  эту  роль связывает   с     отказом  от «либеральной дихотомии — “гражданское общество — государство”». И предлагает возвращение   к     триаде: «церковь — государство — гражданское общество.»  И следующим  образом формулирует основное   социальное  противоречие современности   —« столкновение не “демократии и тоталитаризма”, а экономического тоталитаризма и духовно-религиоз­ного фундаментализма».

 Такую позицию  очень   легко представить как анахронизм. Но     по  существу  А. Панарин  утверждает  одно: осуществленная секуляризация   общества  была  не достижением,  а     социологическим  просчетом. Цивилизация попыталась освободиться от  власти трансцендентного, но  это  освобождение   было  преждевременным, чрезмерным —  оно  было  освобождением   подростковой  по существу   цивилизации, возомнившей  себя  взрослой.

 Панаринский  «анахронизм», таким  образом,   превращается в    трезвую  оценку  нашей, запутавшейся  в  собственных  соплях  цивилизации: время  освобождения  от  начал  мистических, от  власти запредельного  для нее еще   не  пришло. И это  не  тактический  ход —  это признание цивилизационной  ошибки.

 И по существу — единственная  нормальная для  России реакция  на  сегодняшнее состояние цивилизации. Либо вместе  с ней медленно опускаться  на  четыре  лапы, либо… попытаться вернуться назад…

  3.«Элите»   нужно успеть  скинуть   кавычки...  (Анти-Неклесса), статья  2007  года

http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2007/elitaall.htm

….Исходя  из   этой  неизбежной  перспективы  и  выводится   выбор  России——  такой   выбор, в котором  « возобладает геоэкономический, а не этно-национальный, постсовременный, а не архаичный, «вертикальный», а не «горизонтальный» сепаратизм». Сепаратизм, сводящийся  к расщеплению  государственности на   две  составляющие:   элитную(«остров транснационального архипелага») и охранительную (социальную, административную).   Из  кентаврической   трактовки  неравновесности  вылущивается,  таким образом,  кентаврическая  же  государственность... 

«…Удержание… своего «северного» статуса или ….продвижение на геоэкономической «северо-запад»» …  Так   и  только так формулируется  А.  Неклессой  российская дилемма. Соскальзывание России, как  несомненной   части европейской  цивилизации, на  северо-запад представляется   в  его  прогнозах естественным   и   безусловным. Но  это направление   можно   принять в  качестве   единственно  возможного лишь  в  том  случае,    если  достигнутое   Западной  Европой   считать  единственно   возможным  итогом европейской  цивилизации,   если признать,   что  в  западноевропейском  варианте   европейская (христианская )  цивилизация   воплотилась  наиполнейшим   образом.

  Но  Россия­ — эта   последняя   и  единственная   в  Европе  страна, которая   еще  способна  на   цивилизационные   импровизации, на  цивилизационное   творчество.   О русской   литературе когда-то  было  сказано,  что  она  как Колумб — ей   заказывают  Индию,   она  открывает  Америку. Россия и  в   целом такова  же —  ей  заказывают  самопроизвольное   скатывание   на   Северо- Запад,  но  она   еще   имеет  силы дерзко развернуться  на Северо- Восток.   И  дело  здесь   не столько  в  идеологии     евразийства  (  последняя   лишь  один  из   мотивов  России).  По существу,  в  своей  спонтанной нацеленности на Северо-Восток   Россия    и  может  попытаться   реализовать важнейшую  парадигму  евангельского христианства  -   идею  личного  самостеснения. Ожиревший самодовольный  Запад сам  по  себе   к этой   истине  не  вернется.  Он   упустил эту   жар-птицу  и  в   его   руках сегодня лишь  жалкие  перья под  названием   ничем  не стесненные   права   человека.   Россия  же  еще  может  не  упустить   свой   цивилизационный   шанс.    Она уже уходила   однажды   в  этом направлении,  что  и  обеспечило,  в  конце  концов,   ее  величие,    ее право на глобальную геостратегическую  роль.   Сохранив  свой  центр на  днепровских   берегах,  она  имела  бы  совсем  иную  судьбу и  также  могла  стать объектом   непрерывных  нашествий   и  разделов.

В  этом  своем,  и  связанном с большими напряжениями,  тренде  на   Северо-Восток  Россия как раз  и  сможет решить проблему оптимизации производства  и потребления,   прав  человека  и  его  обязанностей — проблему, которая   оказалась  не  по  зубам европейской    цивилизации  в  западном  вариант.   Это   движение   не будет  мобилизационным  —  оно  будет цивилизованным.  Но  оно безусловно потребует ограничения   индивидуального своеволия.

Вылупившись из яйца  Советского   Союза, лишившись  своего   юго-востока, юга,  юго-запада   и   даже   северо- запада,   Россия  тем не менее устояла. Признание   этого  факта и  кривит  сегодня физиономии  всех  наших  западных  и  внутренних  «доброжелателей».  Но    в  этих  очевидных и  жутких   потерях,   в этом «окорочивании»    можно  видеть  и  нечто  позитивное. Россия освободилась  от  своих  обозов,  она   обретает   исключительную  мобильность   для  выполнения   своей   судьбоносной   цивилизационной   роли.

« Нарастающее отчуждение государства российского от горизонтов европейской цивилизации в пользу номенклатурных иерархий и «вечного возвращения» азиатчины сжимает пространства личностного роста, препятствуя торжеству «энергии мысли» над «энергиями нефти и газа»» — считает А.  Неклесса.

  Но не  торопитесь  с  выводами,  господа.  Это  сжимаются  лишь  прозападные  пространства личностного  роста,  но  открываются иные—  истинно  европейские...