Владимир Бондаренко НОВЫЕ  РУССКИЕ
Лицо современной русской литературы стало иным

http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/09/790/81.html

     Я хотел бы подвести итоги не только прошедшему литературному году, но и определенному литературному периоду. Любой человек, еще не потерявший интерес к чтению, может заметить: современную русскую литературу уже определяют совсем иные писатели, нежели еще каких-то пять лет назад.

     Пусть по-прежнему дают главные премии Владимиру Маканину, Борису Екимову, Анатолию Киму, Владимиру Личутину, и другим семидесятилетним и старше писателям. Они заслужили, они наши классики, так часто бывает и во всем другом литературном мире. Нобелевские премии тоже присуждаются, как правило, признанным классикам. К примеру, присуждали Нобелевскую премию Михаилу Шолохову, нашему признанному гению, но отечественную литературу того времени уже определяли Юрий Бондарев, Василь Быков, Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Аксенов, Владимир Максимов….

     Так и теперь: движение литературы уже идет по другому руслу, и определяют это движение совсем иные имена. Наталья Иванова в своей статье "Смена элит" попробовала определить эти имена, но со своим тупиковым либерализмом, не позволяющим ей разглядеть истину, стопроцентно промахнулась, поставив на постмодернистов. Если всерьёз, кто читает Слаповского или Иличевского, Шкловского или Михаила Шишкина? Они — пройденный, несостоявшийся вариант тупикового постмодернистского развития нашей литературы.

     Заранее скажу: активно работают, пишут яркие книги и сегодня Александр Проханов и Юрий Буйда, Эдуард Лимонов и Евгений Попов, Станислав Куняев и Анатолий Королев… Русская литература всегда богата талантами.

     И всё же, главное направление в современной литературе уже явно определяет самое молодое поколение, к своим тридцати годам выпустившее по три-четыре книжки. И потому они чрезвычайно быстро переросли определение "молодая литература", в котором иной раз задерживались их старшие сверстники лет до сорока пяти.

     Сразу назову главные имена лидеров современной русской литературы.

     Захар Прилепин, Михаил Елизаров, Герман Садулаев, Сергей Шаргунов, Денис Гуцко, Роман Сенчин, Аркадий Бабченко, Анна Козлова, Илья Бояшов, Александр Карасёв, Максим Свириденков, Всеволод Емелин, Алексей Шорохов, Денис Коваленко, Дмитрий Новиков… При желании и необходимости могу продолжить этот список. Ибо дело не только в именах и фамилиях, а в направленности основного потока. Я видел как-то на Цейлоне надвигающийся ураган, когда вода сметает всё перед собой, не замечая никаких преград, никакими мешками с песком её не остановить. Вот так и в литературе. Вернулся в Россию спустя сто лет блестящий критический реализм, обогащенный всеми новейшими приёмами (как сказал бы Путин — нанотехнологиями).

     Прекрасно понимаю: начиналось это яркое молодое поколение третьего тысячелетия чуть ли не сотней имен. Впервые за последние полсотни лет в литературу, абсолютно безденежное и невыгодное дело, ворвались воистину молодые двадцатилетние писатели, к третьей-четвертой книге от сотни имен осталось лишь десятка два, и намечаются три-четыре явных лидера. Думаю, к зрелости своей из этого яркого поколения, как и положено, останется в реальной литературе надолго (а может и навсегда) лишь несколько имён.

     Но самая большая ценность этого нового поколения — у них есть величие замысла, есть длинная идея, есть Книга Смысла, как сказал бы Михаил Елизаров.

     В отличие от Пелевина с Сорокиным, в чем-то чисто литературно учась у них, тот же Михаил Елизаров в "Библиотекаре" кроме оригинального замысла, модного налёта мистики, напряженного сюжета, дает читателю большую идею — возвращение, извлечение Смысла из великой советской эпохи. Попробуйте прочитать роман не как детектив или головоломку, не как некие мистические истории. И окажется, что это книга о заложенных советской эпохой мощных основах развития, забытых в перестроечной лихорадке. Эта книга как бы опередила реальные итоги проекта "Имя Россия", где в реальности с большим отрывом на первое место вышел Иосиф Сталин.

     Это совсем не трэш и не модная тематика — это сами молодые писатели навязали своё русское, национальное видение мира. И выражают свой протест против разрушения русского национального и державного бытия. В той же полемике олигарха Петра Авена с Захаром Прилепиным важно не то, что вдруг богач высказался о литературе. Тьфу на это. Важна боязнь олигархов, что поднимется русский народ и сметет их в помойную дыру, а то и дырку в голове продырявит. Эти новые русские писатели интуитивно понимают, почему была неизбежна революция 1917 года. И никакие евреи тут не при чем. Если народ живет в нищете и безнадежности, а олигархи — в неописуемой роскоши, и интеллигенция трусливо обслуживает этих олигархов, то с неизбежностью появляются Разины и Пугачевы. Я понимаю крестьян, жгущих помещичьи усадьбы. Хотя бы и Пушкина или Блока. Они помнят поротые спины, они помнят своё скотское состояние, когда их продавали оптом и в розницу. Разве сегодня что-нибудь изменилось? И потому прав Герман Садулаев, который в своем интервью о романе "Таблетка" сказал, что выход у народа один — революция. О том же самом и роман Захара Прилепина "Санькя", о том же "Птичий грипп" Сергея Шаргунова. Это только у лидера коммунистов, помнится, лимит на революции в ХХ веке закончился, но теперь-то — новый век и новый "лимит". И в народе-то зреет уже другое настроение, и новые русские писатели его выражают. Даже в полемике Аркадия Бабченко с Владимиром Маканиным по поводу фальши и надуманности в маканинском романе "Асан", я почувствовал у Аркадия Бабченко не мелкие придирки к псевдовоенному роману никогда не воевавшего человека, а искреннее оскорбление его чувств из-за литературной игры, затеянной Маканиным. Нельзя играть со смертью. Эти новые русские писатели пишут всерьёз и не понимают утонченных литературных игр.

     Наша элита в начале перестройки всерьез решила, что общество может жить без идеологии, то есть без любых идеалов. Без любого смысла, кроме чисто физиологического. Вот и все постмодернистские книги (от Татьяны Толстой до Владимира Сорокина) были лишены смысла и идеологии. И потому их время ушло.

     Книги новых русских писателей с разной степенью серьезности и художественности заполнены смыслом и идеологией.

     Что так напугало либеральных критиков? Вряд ли те или иные эстетические просчеты. Их напугала радикализация современной русской литературы. Если все книги подряд: "Санькя" Прилепина, "Таблетка" Садулаева, "Птичий грипп" Шаргунова, "Библиотекарь" Елизарова, "Первый снег" Карасёва, "Армада" и "Танкист…" Бояшова, "Дизелятник" Бабченко, и даже "Будьте как дети" давнего "знаменского" автора Шарова отрицают, в той или иной степени, всё нынешнее российское либерализированное общество, или же воспевают ушедших в прошлое героев былой империи — значит, писатели с молодой энергией ухватили настроения, царящие в самом обществе. Это и есть новая литературная реальность. И теперь уже они сами своими книгами влияют на общество. Традиционно в России, где оппозиция в политике, тем более радикальная, находится под полным или частичным запретом, роль этой оппозиционной политики играет литература. Если Сергей Шаргунов не имеет права быть радикальным политиком, тогда он пишет свой радикальный "Птичий грипп", который заставляет шевелить мозги и настраивает на волну протеста всех читателей. Если Захара Прилепина как политика регулярно задерживает нижегородская милиция, то его роман "Санькя" уже прочитали сотни тысяч в основном молодых читателей, и их настроения , думаю, соответствуют герою романа. Даже такой умеренно либеральный молодой писатель, как Денис Гуцко в своем отклике на "Санькю" во многом признает прилепинскую правоту. Как и в царское время, как и в шестидесятые-семидесятые годы, вновь литературное пространство является единственным свободным способом выражения русской мысли. От Радищева и Чаадаева, от Маяковского и Горького, от Белова и Распутина, от Солженицына и Максимова — к Садулаеву и Прилепину, к Елизарову и Шаргунову. Вот реальное движение русской литературы, вот его стержневая линия. Новые русские писатели учатся протесту и у жизни, и у Достоевского с Толстым. Не случайно либеральные политики, олигархи, элитарные журналисты стали вдруг наперебой писать о никчемности и фальшивости этих новых русских писателей. Стали подчеркивать их якобы наигранный радикализм. Пишет "Независимая газета": "Раздражение в либеральной среде, почти лишенной представительства в парламенте страны, проявляется в поддержке расчетливых конформистов с радикальным имиджем. Писатели, в свою очередь, тонко чувствуют конъюнктуру и спрос на радикальные имиджи, так что стоит ожидать появления нового поколения псевдобунтарей, сочетающих агрессивную риторику с заискиванием перед либеральной аудиторией…"

     Я этих "псевдобунтарей" знаю и слежу за ними с первых рассказов. Где у них заискивание перед либеральной аудиторией? В их чеченских боевых походах, как у Карасева, Прилепина, Бабченко? В их участиях в несанкционированных митингах? В конце концов, в их книгах? По-моему, в телевизионном диалоге Прилепина и Минаева всё было сказано, все точки расставлены. Минаевы и будут обслуживать Авенов и Чубайсов. А новая русская литература продолжает достойно линию Белова и Астафьева, Распутина и Носова. Именно эти радикальные книги новых русских писателей заставили Петра Авена, наконец, выдать манифест русской буржуазии. Это взгляд нашей нынешней элиты, и финансовой, и государственной, на народ: если вы не богатые — значит, вы дерьмо, и вам пора подыхать…

     Поклонник Новодворской банкир Авен пишет: "Многое из того, что, на мой взгляд, следует ненавидеть, можно найти в романе "Санькя" писателя Прилепина — именно эту книгу я прочитал последней. Первый тезис романа предельно банален и прост: "Современный российский мир ужасен, и поэтому жить в нем нормальной, человеческой жизнью совершенно невозможно. Более того, преступно". Отсюда и второй не более оригинальный тезис: "Мир этот надо менять. Естественно, силой".

     Меня поразила откровенность Авена: если вы не богатые — значит, вы лодыри и пьяницы. А что делать инженеру на заводе за 4 тысячи рублей? Что делать писателю с его нищенскими гонорарами? Что делать крестьянину или рабочему? Воровать и убирать таких, как Авен? Вспоминаю жутко реальную фразу из фильма "Бумер" одного из бандитов: "Не мы такие, жизнь такая…" Я согласен со Станиславом Белковским: "Статья Авена — это не просто отклик на одно отдельно взятое художественное произведение. Это, в некотором роде, — идеологический манифест правящей российской элиты. Вот именно так на самом деле думают российские правители. Когда вынимают из черепных коробок CD с вопилками и сопелками про "имперское возрождение", оно же "подъём с колен". В этом смысле, кстати, Петр Авен — ничуть не меньше власть, чем Медведев/Путин. Стабильность главы "Альфа-банка" и его нескольких десятков миллиардных единомышленников и есть критерий состояния политико-экономического режима в России. Президенты, тем более премьеры, могут меняться. Но пока Авен сидит в своем кабинете, и голос его звучит посланием фарисея и саддукея (в одном лице) сегодняшних дней — режим неизменен. Что бы ни происходило формально и вне…"

     Интересно, что и сам Авен, и его прислужники и прислужницы типа Тины Канделаки, дабы уменьшить влияние "Саньки" и других подобных книг, тоже утверждают, что сам по себе Прилепин буржуазен и всего лишь мечтает о сладкой жизни. Только я на месте Захара не стал бы оправдываться, какая у него машина, и кто на ней ездит, а размазал бы для начала словесно, и попугал, как следует, что сделал за Захара Герман Садулаев: "Я рад, что человеконенавистническая идеология элит стала, наконец, темой широкого обсуждения. Несколько лет в этой стране я один стоял на поле боя и сражался на два фронта: с социал-дарвинизмом верхушки и с солипсизмом, внушаемым народным массам, чтобы держать их в сонно-покорном состоянии. Я громил, вскрывал, обнажал, срываясь в крик и истерику. Но мои вопли тонули в потоке пропаганды и масскульта, как писк муравья в шуме скоростного шоссе. Мои 4 книги, проданные суммарно, дай Бог, если в количестве 10 тысяч экземпляров, были, хотелось бы думать, ложкой критического дегтя в бочке слащавой бессмыслицы, искрой, из которой возгорится пламя, но скорее — просто каплей правды в море лжи. Ничего не изменили. Зато теперь масштабная дискуссия. Люди, похоже, начинают понимать. Это хорошо… Мы ответим. Мы обязательно ответим. Не в журнале, и не в блогах. Мы в другом месте ответим. И при других обстоятельствах. Времена, они меняются. The times, they are a'changing. Помните такую песенку Боба Дилана? Нет, там, у них, в Америке, времена на самом деле никогда не меняются. А вот у нас в России или во Франции, например, периодически, да. И наматывают кишки на шеи эффективным менеджерам вместо галстуков, и пьяные матросы насилуют их жён и содержанок, и серое быдло, солдаты, поднимают на штыки талантливых банкиров и их редакторов. P.S.: Это звучит как угроза. И это действительно угроза…" И тысячи откликов в интернете.

     Я даже думаю, что Авен просто испугался, и будет делать всё, чтобы перекрыть дорогу радикальной русской литературе или сделать дезертирами её активных участников. Этот банкир не понимает одного: он — это криминальное воровское явление российской перестройки, ему просто повезло оказаться в компании чубайсов и гайдаров, быть рядом с кормушкой, наворовать свои миллиарды, отнюдь не как Генри Форд или Билл Гейтс, не умом и талантом, а собственническим инстинктом хапуги из поздних комсомольцев и деятелей МИДа. Окажись он вне "кормушки" — занимался бы мелким мошенничеством, а писатели — от Бога. И дезертировать с поля боя писателю — значит, перечеркнуть свой талант и всю свою жизнь. Такое случается, но редко. Никакими деньгами нельзя было заманить ни Гумилева, ни Есенина, ни Бродского, ни Юрия Кузнецова, чтобы они стали писать заказные оды банкирам или политикам. И новые книги того же Прилепина "Ботинки, полные горячей водкой", "Кубики" Елизарова, стихи Всеволода Емелина или Олега Бородкина, Марины Струковой или Алины Витухновской, рассказы Шаргунова и Коваленко — подтверждение радикальной линии современной русской литературы.

     Хочу отметить и Илью Бояшова, несомненно, одного из лидеров питерской прозы. Его "Танкист, или "Белый тигр" посвящен не только мистике войны, но и характеру русского солдата, русскому человеку, обреченному на выживание и победу. Его "Армада" — так же, как и крусановская "Американская дырка", — это великолепный русский имперский роман.

     Этих писателей всегда интересно читать, думаю, они все и станут героями моей новой книги "Новые. Русские". Потому что, во-первых, все они на самом деле — талантливые новые писатели, определяющие сегодняшнее лицо литературы. Во-вторых, они и есть современные национальные русские писатели, пусть в них течет и чеченская, и татарская, и какая угодно кровь, ибо русская литература всегда была литературой имперской, литературой всемирной.

martinis09  (http://martinis09.livejournal.com/)

Романтика революций пятидесятников порождает новую религию.

Как уже отмечалось в этом журнaлe, западный истеблишмент столкнулся сейчас с очень серьезной проблемой. По существу западное общество терпит сейчас глобальный идеологический, моральный и экономичeкuй дефoлт. Фактически, мы наблюдаем конец Зaпаднoй цuвилизaции, имевшей в своей основе христианство.

В истории было несколько проектов по управлению крупными массами, в том числе и в Индии, и в Китае,  но мы говорим сейчас о европейском или «западном» ареале.

Сегодня по существу идеология, описываемая в Библии, или «Библейский проект» (по терминологии Андрея Фурсова) терпит крах на том пространстве, которое принято называть «Западом». Если до времен Римской империи религия носила силовой характер потенциального внешнего воздействия, то к определенному моменту (которое впоследствии стали называть «нашей эрой» - А.D.) человечество и сам человек достигли более сложного психологического развития, что потребовало отражения в религии. Поэтому совершенно естественно потребовалась ее интериализация, то есть перемещение центров самоконтроля  внутрь человека. Эту задачу блестяще выполнило христианство. Для распространения христианства в границах Римской империи и оформления союза империи и церкви понадобилось нескольких столетий. Идеология, ставшая нормой жизни,  (т.е. христианская религия или «Библейский проект»), оказалась чрезвычайно удачной, хотя и за время своего существования потерпела несколько кризисов. 

Первым кризисом было отделение католиков от «ортодоксии» традиционалистов православия, но самым тяжелым кризисом, пожалуй, было возникновение протестантизма – наиболее тяжким ударом по библейскому восприятию мира, или «Библейскому проекту». Удар был направлен в  резкую критику церковных институтов, а индивидуализация духовного начала и принцип личного обогащения были возведены в религиозную добродетель.

Три европейских пути развития

Последовала эпоха Просвещения, свершилось символическое убийство Бога Ницше, произошла трансформация перехода европейского менталитета - где-то на либеральные (англосаксонский капитализм, замешанный на протестантской идеологии), а где-то на марксистские (социалистические) позиции (несмотря на еврейское происхождение создателя, вобравшие в себя комплекс идей, вытекающих из немецких традиций).

При этом в новой истории, помимо двух перечисленных возникла еще одна идеология национальной модернизации (фашизм и его аналоги), вобравшая в себя в основном различные  эзотерические, мистические, нехристианские культы. При этом достаточно интересным является тот момент, что оcновоположниками фашизма былu англосaксы. На дрожжи протестантского «британского духа» благодатно легли не характерные для них сумбурно собранные эзотерические знания из своих многочисленных колоний. «Доработали» идеи люди «германского духа».

Неудивительно, что первые две идеологии (либерализм и марксизм), имевшие в своем «коллективном бессознательном» монотеистические христианские корни, объединились, чтобы уничтожить третью, мертворожденную искусственную агрессивную идеологию-гомункула.

После две идеологии (либерализм и марксизм) еще какое-то время боролись между собой. Как ни странно, но противостояние его двух основных апологетов – СССР и США -  оказалось наилучшим методом контроля за современным миром.

Марксизм потерпел свое видимое (на первый взгляд) поражение в начале 90-х, либерализм терпит это поражение сейчас.

Сравнительный анализ кризисов идеологий

Liberty - от чего и происходит название «либерализм» - это исключительно «свобода от». За нее-то и бьются либералы, на ней-то они и настаивают. А что касается «свободы для» - freedom, т. е. ее смысла и ее цели, то тут либералы замолкают, считая, что каждый конкретный индивидуум сам может найти применение свободы - или вообще не искать для нее никакого применения. Это вопрос частного выбора, который не обсуждается и не является политической или идеологической ценностью.

В высшей стaдии развития либeралuзмa в области духа не осталось никаких ограничений, при этом отсутствуют ориентиры и вехи. Неоспирутализм, экстравагантные секты, культы и хаотические фрагменты традиционных религий, психотропные средства, способствующие эксистенциальному стилю. Каждый стал волен верить во что угодно, считать себя и других кем угодно, декларировать что угодно.

А либеральная «свобода от» описана подробно и имеет догматический характер. Освободиться либералы предлагают от:

- государства и его контроля над экономикой, политикой, гражданским обществом;

- церкви с ее догмами;

- сословных систем;

- любых форм общинного ведения хозяйства;

- любых попыток перераспределять теми или иными государственными или общественными инстанциями результаты материального или нематериального труда;

- этнической принадлежности;

- какой бы то ни было коллективной идентичности.

Либерализм Венской школы предлагает развитие установок либеральной теории следующим образом:

- представления об эгоизме, как основном регуляторе рынка;

- тезис о механицизме моделей, основанном на сравнении общества с искусственно созданной машиной, состоящей из множества взаимозаменяемых элементов;

- концпция изоляции экономики от исторической реальности;

 - анитисоциологизм;

- анитирегуляционизм и т.д.

Ключевой фигурой либеральной мысли был Фридрих фон Хайек. Параллельно с Венской школой развивалась Лозаннская Валраса и Вильфредо Парето. Последним этапом развития либеральной школы стала неолиберальная школа Чикаго, которую воглавлял Мильтон Фридман. Его ученик Джеффри Сакс – был ответственен за проведение экономических реформ в России, либеральный инструктор Е.Гайдара и А. Чубайса.

Марксизм противоположен либерализму во всем:

- отрицает эгоизм, как социальный регулятор;

- настаивает на необходимости жесткого регулирования сферы производства и распределения;

- рассматривает экономическую модель в контексте общей логики исторического развития (смена общественно-экономических формаций);

- отвергает этику «свободы торговли» и «эгоизма», противопоставляя им этику труда и справедливого распределения, этику коллектива;

- рассматривает Капитал и его законы, как воплощение мирового зла, а экономическую эксплуатацию человека человеком считает высшей несправедливостью;

-  отвергает теорию равновесия, утверждая конфликтность и принцип борьбы (в т.ч. классовой) – движущей силой человеческой истории, в т.ч. экономической.

Либералы, развивая идеи протестантизма (во многом совпадающий и с иудаизмом), видят только в рынке и священной частной собственности залог реализации их оптимальной социально-экономической модели.  В остальном же либералы идут довольно далеко, отрицая практически все традиционные социально-политические институты - вплоть до семьи или половой принадлежности. В предельных случаях либералы выступают не только за свободу абортов, но и за свободу от половой принадлежности (при этом права гомосексуалистов, транссексуалов и т.д. зачастую завышены, по сравнению с другими слоями населения). Семья и иные формы социальности считаются ими чисто договорными явлениями, которые, как и иные «предприятия», обуславливаются юридическими соглашениями. Не удивительно, что рухнула мораль, демография «цивилизованного запада» отрицательна, нaсeление Зaпада вымирает …

Все это привело к тому, что в 20 веке «библейский проект» на Западе рухнул, хотя уровень влияния католической церкви остается достаточно высоким, а Ватикан остается очень важным игроком на международной арене.

Колоссальный уровень манипуляции техническими средствами над человеческим сознанием заменил религию, но он не дал никакого идеалистического проекта, а стал лишь инструментом манипуляции сознанием в угоду финансовых и политических интересов конкретных элит.

«Телемассы», «неэлита» - основной социальный тип, с невысоким уровнем воли и рациональности, податливый и адаптирующийся к любым уровням властного контроля, обладающий пониженным уровнем пассионарности и узким кругозором, не допускающий обобщений или ответственных решений, стали оптимальным объектом для манипуляции.

Не удивительно, что рухнула мораль, демография «цивилизованного запада» отрицательна, традиционное население Запада вымирает…

В современном «цивилизованном мире», (цитируя Дугина) высмеиваются высшие достижения человеческого духа, как архаику и дикость, реформируют религии и культы на потребу глумящимся оглупленным ордам, свирепо ищущим развлечений.

Очевидно, если пользоваться той же библейской терминологией, что в мире сейчас происходит поклонение «золотому тельцу», а его мораль близка к морали Содома и Гоморры.

Крушение идеалистического проекта

Показательно, что СССР с 20-х, 30-х годов имел сильнейшую поддержку в мире, при том, что страна была намного слабее Запада и в материальном, и военном отношении. Но эта поддержка опиралась не на денежные, а на идеалистические отношения. Советский Союз предлагал некую идеалистическую программу, которую значительная часть мира принимала. Что характерно, по мемуарам бывших сотрудников внешней разведки СССР, при отказе страны от курса распространения идеалистической программы в 70-е (а также удачно обыгранной Западом PR акцией по дискредитации СССР после ввода советских войск в Чехословакию), причинами вербовки агентов за рубежом стали только деньги и шантаж. Идеалистические и идейные составляющие просто потерялись.

Говоря про крах, не стоит забывать, что процесс разложения может быть приятным и уютным. Он может приносить прибыль, приносить удовольствия, доставлять наслаждения. Когда мы переходим с более высокого уровня энергии и организации на менее высокие высвобождаются огромные силы, колоссальный потенциал. Это и есть наслаждение от греха, в этом и состоит привлекательность грехопадения, здесь кроется фасцинация коррупции, удаль воровства, дерзость разрушения, сладость распада. И эта энергия распада является комфортной и прибыльной для тех, кто отождествляет себя с этим процессом…

В противоположность этому процессу, идеократия – это движение к здоровью, но оно требует колоссальных усилий, затрат, аскезы, Идеократия – это социально-политическая и экономическая негэнтропия. Поддержание порядка в любой системе – это огромные затраты энергии.

Что активно противостоит сегодняшнему либерализму, терпящему несомненный крах. Современные парии.

Пробел в идеалистических ориентирах современного мира стал заполняться самопроизвольно. Потребность в высокой морали осталась, особенно в традиционных обществах.

Кто имеет наибольшие шансы по созданию нового идеалистического проекта?

Стоит обратить внимание на современных париев (с точки зрения «цивилизованного запада»).

Прежде всего - это радикальный ислам, основанный на четко прописанных принципах морали, пусть и отличной от привычных современному европейскому мировоззрению*

Стоит обратить особое внимание на процессы, протекающие в данный момент в Латинской Америке, где левые революционно-романтические движения 50-х получили свое eстественнoе развuтие. Этот пока четко не оформленный идеалистический проект, практически религиозное движение, связано с христианством только на «живую нитку». И он охватил весь континент Латинской Америки.

Стоит отслеживать процессы, происходящие в самых «низах» (терминология «золотого миллиарда»)  мирового сообщества. Совершенно естественно, что появятся те марксы, которые будет в состоянии описать происходящие процессы, а затем появится какая-то элита, которая присвоит эти идеи и создаст новый идеалистический проект.

Борьба за существование нового движения, которая будет принимать в том числе и религиозный характер, может быть достаточно скоротечной и успешной, если вспомнить скорость распространения ислама -  практически в два поколения его приверженцами стало население, проживающее на территории, сравнимое с Римской империей (а это было время, когда «информационными технологиями» было распространение учения «из уст в уста» и редкие книги).

В любом случае, очевидно, что новая идеология, имеющая задатки религии, уже потенциально созрела.

Именно на движении низов общества было основано тоже христианство, по началу это была религия именно обиженных и угнетенных, которую 

Совершенно естественно, что выиграет та политическая сила, которая первой сформулирует новый идеалистический проект и  возьмет на вооружение эту идеологию в свой арсенал политической борьбы.

Следствием нового идеалистического проекта будет ожесточенная социальная борьба в течении ближайших десятки лет.

Принципы идеалистического проекта. Третий путь экономического развития

Если попробовать сформулировать эти принципы, то очевидно, что речь должна идет о высокой морали и нравственности,  пассионарности движения и отказа от культа денег, этике нестяжательства. Понятие всевластия денег, как универсальной ценности и всеобщего эквивалента должно быть укрощено на уровне личной и групповой психологии.

У этой идеологии должны появиться харизматичные, пассионарные лидеры.

 «Демократическая империя», «антиглобализм», «нeoсоцuaлизм», «братство», «евразийство» – или некое другое название, но это будет движение, которое сейчас в современных терминах можно назвать левым, социалистическим.

Говоря же о «неизбежности выбора» между претендующими на универсальность ортодоксальными политэкономическими теориями марксизма (отражающего в концентрированной форме комплекс идей и специфику «германского духа») и либерализма (типичное творение протестантского «англосаксонства»), этой вечной битвы между «рыночного фундаментализма» и «плановой организации», нельзя не вспомнить о наличии третьего пути, о котором мы поговорим.

Необходимо отойти от неизбежности «фатального выбора» между двумя ортодоксальными теориями. Очевидно, что ни какое учение не может претендовать на исключительную универсальность в виду разности истории развития народов и регионов мира.  Об этом говорит и теория «больших пространств» Фридриха Листа, и Сисмоди с положениями «зависимой экономики», Густав Шмоллер из немецкой школы, социологическая теория Макса Вебера, теория «экономической инсуляции» американца Кейнса, развитие «концепции экономики третьего пути» Йозефом Шумптером и Франсуа Перу, институционалисты Митчелл, Берль, Джон Гелбрейт и многие другие.

Совершенно очевидно, что потенциал экономического развития стран Востока лежит в сохранении традиций мировоззрения  даосизма, конфуцианства и буддизма Китая, синтоизма и буддизма Японии. Свое слово еще скажут индуисты, выработают экономическую мысль страны ислама, тем более, что в этих религий уже имеются свои постулаты затрагивающие экономические отношения.

Россия

Победа марксизма в аграрной евроазиатской России, представляющей собой прямой антипод англосаксонскому миру, как в религиозно-этическом, так и в хозяйственном смысле, не был простой случайностью. Принципы марксизма естественно легли на благодатную почву в России, так как во многом совпадали с «коллективно бессознательным» духом страны православной  религии.

Проблема была в том, что изначально марксизм, преподносившейся его создателем и внедряемый проводниками, как универсальное учение, имел специфичные немецкие корни, «германский дух». В России не было выработано собственных национальных экономических теорий, а марксизм грубо вбивался в страну кровавыми методами организациями террористического толка.

Характерно, что и либерализм с его протестантскими корнями и духом англосаксов стал в последние десятилетия практически тоталитарным учением. Характерно, что он предполагает помимо всех прочих «свобод от» еще и  отказ от органического кровно-культурного родства этносов в пользу абстрактной «нации», как искусственно организованного конгломерата граждан конкретного государства (пресловутое понятие «Melting Pot», в отличии от традиций той же Руси-России-СССР-РФ, где тысячелетия сохранялась полиэтничность)

Если Запад предпочитал скупать местные элиты, то Россия предпочитала долгий путь «экстернационализма», надежно вовлекала местных лидеров в общегосударственный административный слой, налаживало промышленную и социальную инфраструктуру, накормила и напоила людей… Русские вложились в модернизацию хозяйства аграрных провинций и заплатили за это огромную цену. 

Между тем, духовный потенциал и историческая идентичность русского народа способны при определенных обстоятельствах породить такие мобилизационные энергии, которые могут существенно повлиять на хозяйственные процессы – если русские снова почувствуют перед собой «великую цель».

Характерно, что Запад больше всего боится именно идеократического переворота в России, поэтому заведомо критикуются даже отдельные предпосылки к созданию такой идеократиии в России.

Чтобы стать новой силой этого движения России (где универсализм социалистической идеи был отброшен, а национальная идея не была выработана)  только нужно сказать себе «да» и сформулировать свою позицию в новой идеологии. Мы должны возглавить эту Революцию.

России нужно перестать быть некой территорией, откуда берут нефть и газ и впаривают в эфир безумных петросянов. Россия – это территория «геополитического кредита», пространства «под паром», ожидающей новой мессианской идеи, новой цели для объединения.

В 21 веке выиграет та идеалистическая сила, которая создаст новый идеалистический проект.

Армии не победить идею, если пришло ее время.

 Дмитрий Бутрин   Политика невмешательства в кризис

http://www.newsland.ru/News/Detail/id/336440/cat/42/

После пятничного выступления первого вице-премьера Игоря Шувалова и его коллег по правительству в Госдуме разговоры о возможности падения кабинета Владимира Путина под грузом экономического кризиса, вероятно, прекратятся.

Зачем менять правительство, если оно способно поменяться само и уже поменялось на новое?

Шувалов свободно, как говорят чистую правду, сообщил парламентариям, что «кризис будет длиться три года». Депутаты не предали вице-премьера анафеме, хотя ранее слышали от него лишь про временные сложности в не испытывающей фундаментальных проблем экономике России, вызванные мировым финансовым кризисом, вызванным безответственной политикой властей США, вызванной отказом от многополярной модели геополитического развития, вызванным то ли глупостью, то ли злокозненностью, а скорее, отсутствием благодати, – так вот, все это закончится в конце 2009 года новым ростом, процветанием и погибелью врагов.

Теперь же, как выясняется, врагам России и непредвиденным обстоятельствам дано не менее трех лет на козни. И правительство России именно это, полагаю, и приводит в радостное расположение духа.

Мало того, я полностью солидарен с правительством своей страны, и по тем же мотивам, что и его министры. Я не знаю, где именно глава Белого дома произнес или просто утвердительно кивнул на произнесенное осторожно-полуутвердительное «кризис продлится три-четыре года…». Но это решило множество проблем и, смею надеяться, уже поменяло правительство России на новое без отставок и политического кризиса в придачу к экономическому.

Все очень просто. Горизонт планирования в российской экономике в период пика нефтяных цен в июле 2008 года в среднем не превышал двух с половиной лет. С августа 2008 года он сократился до полугода. Именно это позволяло бизнесу видеть позитив в заявлениях Минэкономики о возобновлении роста ВВП в конце 2009 года: это не свет в конце тоннеля, но намек на то, что свет дадут.

То, что кризис продлится три года, – радость иного рода: в прошлую пятницу Игорь Шувалов заявил, что у экономического кризиса нет и не будет конца в обозримом будущем. А это определенность, важнее которой в экономике не бывает ничего.

Идущие знамо куда приветствуют тебя, Цезарь. Три года кризиса – это политическая бесконечность. Правительство под давлением обстоятельств нашло в себе силы признать, что не в состоянии не только нейтрализовать последствия кризиса, но и эффективно вмешиваться в ход событий. Не стоит, коллеги, цитировать в блогах Мизеса, Хоппе или Бем-Баверка. Владимир Путин с трибуны Давоса сам клеймит протекционизм в мировой торговле. Его первый заместитель почти напрямую поясняет «Единой России», что правительство отводит себе роль «ночного сторожа» в кризисном саморегулировании экономики и посему готово поддерживать на плаву неэффективные предприятия, имея в виду лишь возможность социальных потрясений при их банкротстве. А просто заместитель без экивоков говорит о возможности дальнейшей девальвации и об ограниченности резервов суверенных фондов – как будто уже устроился на работу в Standart&Poors. На этом фоне глава ЦБ Сергей Игнатьев, спокойно рассуждающий о возможности дальнейшего повышения ставок для борьбы с атакой на рубль, выглядит записным социал-демократом. В самом деле, что горя в том, что промышленность не спешит кредитоваться в госбанках, предпочитая пересидеть острую фазу валютного кризиса за пределами рублевой зоны и отвергая идею займа под 25% годовых в рублях? В запасе еще три года ограниченных возможностей и неопределенных задач. То есть вечность.

Перелом в экономической политике Кремля и Белого дома пока не зафиксирован документально, тем не менее стихийное либертарианство правительства Владимира Путина все более очевидно.

Уже ни для кого, например, не секрет, что единственным препятствием для массовой национализации как банковской системы, так и целых отраслей промышленности, в частности металлургии – цветной и черной, со смежными угольно-транспортными угодьями, является не сопротивление олигархов власти, а, наоборот, сопротивление власти олигархам. Последние буквально впихивают активы в руки Белому дому в обмен на защиту от кредиторов, в том числе госбанков. Воистину стоило пережить август, сентябрь, ноябрь, декабрь и январь, чтобы к февралю 2009 года задаться вопросом: ну хорошо, национализация. Но есть ли у государства достаточное количество желающих порулить национализированными активами? Ведь одно дело – управлять «Норильским никелем» на росте цен на никель и медь, а другое дело – руководить промышленной группой размером в 2–3% ВВП Российской Федерации, которая чрезвычайно похожа на «Титаник» через 20 минут после свидания с айсбергом.

В текущей ситуации каких-либо проблем с отъемом частной собственности у правительства проблем нет. В банковской системе, где происхождение капитала и текущих активов банка более значимо, чем распределение долей акционеров, это, собственно, уже произошло. Экстренные запросы государственных Сбербанка и ВТБ к Банку России о субординированных кредитах на сотни миллиардов рублей показывают, что при выраженном намерении Сергея Игнатьева банковская система России станет на 95% государственной через 10–12 часов после соответствующего объявления о новом значении трех-четырех нормативов ЦБ. Но этого, уверяю, не будет; господин Игнатьев вряд ли желает себе мучительной смерти в роли последнего банкира Российской Федерации, в течение последующих 10–12 часов он будет линчеван, как несостоятельный кредитор последней инстанции. Не желает этого и ни один член путинского правительства.

Да и сам Путин, похоже, в январе 2009 года признал очевидное: полностью контролировать ход событий правительство России не может, почему и не желает больше играть в коллективного экономического Бога.

Это решение – признаться самим себе – не далось кабинету министров легко. Оно формировалось на десятках ежедневных совещаний, заседаний и коллегий по всей Москве и иногда за ее пределами. Совещания дали весьма ограниченный прямой эффект и неожиданный побочный. Выяснилось, что в сутках всего 24 часа, международные резервы РФ велики, но конечны, экономика в России несколько больше, нежели это представлялось в отчетах Минэкономразвития, и сложнее, чем самые замысловатые схемы плана-2020, а кризис не спешит укладываться в рамки, отведенные для него прогнозами Эльвиры Набиуллиной. Мало того, кризис мало чем отличается от украинского кризиса – равно как и от гонконгского, австралийского, датского: августовская ложь о том, что кризис в России является не внутриэкономическим, а мировым, в январе оказалась истиной.

А значит, можно с облегчением вздохнуть.

В кои-то веки мы действуем правильно – ровно так же, как Саркози, Обама и Браун. У нас не хуже, чем у соседей. У нас так же.

Детали реакции национальных правительств на экономический обвал 2008 года действительно незначительны. Но то, что правительство Владимира Путина стало одним из первых в мире, официально снявшим с себя политическую ответственность за состояние экономики, продолжительность будущих потрясений и конечную точку, в которую хозяйственная система придет по ее итогам, дает повод для очень умеренного, но уже оптимизма. Ведь пока, по правительственным прогнозам, пройдено не более 15% кризисной траектории, и уже можно признавать несовершенство правительства, хотя еще нет оснований сомневаться в его предусмотрительности. Что же мы услышим на 55% кризиса?

Один мир, один кризис, один черт – ничего путного не выйдет. Что же, и такой ответ стоит дороже любого антикризисного плана. Во-первых, он более честен, чем прогнозы, которые сейчас действительно малоосновательны. Во-вторых, что бы ни говорили экономисты-этатисты, пока нет ни одного свидетельства гибели или даже долгосрочного ущерба какой-либо экономике от ограничения государственной активности в ее работе.

Однако деятельность государства в России, несмотря на экономоцентричность века сего, не ограничивается чисто экономическими вопросами, а затрагивает и социальную, и политическую сферы.

В Минздравсоцразвития уже осторожно отмечают оздоровляющее действие повысившегося уровня безработицы на перегретый рынок труда.

На официозных митингах в эти выходные представители «Единой России» на местах уже признавали, что «АвтоВАЗ» действительно выпускает плохие автомобили, хотя еще не до конца разделяют мысль о безнравственности госзащиты доходов «Рособоронэкспорта» от этой недушеполезной деятельности. А коллеги с центрального телевидения уже смеют утверждать в частных разговорах: никогда за последние восемь лет им не работалось так свободно, как в ноябре – декабре 2008 года.

Так зачем же останавливаться на достигнутом?

Источник  www.gazeta.ru

http://kreml.org/opinions/204077273

ем

2 февраля 2009

Жанр анализа выступлений политических лидеров независимыми экспертами (не могу себя к ним причислить) в России сравнительно молод и с виду всем хорош. И наглядным демократизмом, и свидетельством живости гражданского общества, и показной удалью частных лиц, выставляющих оценки лицам первым - правда, без надежд на обратную связь. Всё же в данной сфере счастливо-наивное детство неоправданно затянулось.

Не секрет, что выступления лидеров, за редким исключением, пишутся аппаратом. Не тайна, что аппарат разделён на ведомства, каковые друг с другом мало в чём согласны. В Давосе было несколько Путиных: его выступление состояло из клипов, границы между которыми видны невооруженным глазом, даже при выключенном звуке. Обсуждать их если и стоит, то по отдельности. Вопрос же связи между ними - отдельная трагедия.

Тому, кто внимательно следит (благодаря ТВ) за выражением лица Владимира Владимировича во время выступлений, хорошо заметно, что для него есть несколько болезненных тем. Когда он по ним высказывается - прячет лицо в листочках, морщится, говорит неуверенно. Похоже, текст, который приходится озвучивать, вызывает внутренний протест на каком-то из уровней его интуиции. Переходя же к другим разделам, откладывает бумагу, становится раскованным, афористичным и харизматичным. Видно, что соответствующие сферы деятельности им практически освоены, осмыслены, соотнесены в пространстве стратегии и пронизаны волей.

Можно для примера выделить в давосском докладе пару несопоставимых позиций по отношению к кризису. Одну условно назовём фундаментально-идеалистической (для меня идеализм - вещь хорошая), а другую, чтобы помягче выразиться, - ретро-либеральной.

Авторы первой утверждают, что в основе нынешнего кризиса - колоссальный дисбаланс 'между масштабами финансовых операций и фундаментальной стоимостью активов'. Выражение 'фундаментальная стоимость активов' вообще впервые всплывает в официальном дискурсе, притом, встречается на протяжении короткого выступления дважды, напрямую увязывается с 'производительностью и реальной эффективностью компаний'. Призывая к реформе стандартов аудита, бухучёта и системы рейтингов, авторы устами докладчика провозглашают: 'Оценки того или иного бизнеса должны строиться на его способности генерировать добавленную стоимость, а не на разного рода субъективных представлениях'. Это, полагают они, должно стать основой будущей 'экономики реальных ценностей'.

Отрадно, что совокупный государственный разум, что глаголет устами лидера, идеологически развернулся в эту сторону. Но, вкладывая в первые уста столь ответственные идеологемы, нужно быть уверенным в их технологическом фундаменте и в культурной почве на два штыка под ним. Если взять практически любую из современных методик оценки 'способности бизнеса генерировать добавленную стоимость', в самой её сердцевине обнаружатся во всей красе те самые 'разного рода субъективные представления', которые предполагалось искоренить. Это связано с крайним эмпиризмом представлений кризисного поколения управленцев о том, что такое 'стоимость' как аспект 'собственности'. Эмпиризмом, который лишь в последние десятилетия начал преодолеваться лидерами новой институциональной экономики. Но об этом давосским спичрайтерам, скорее всего, невдомёк.

Тем не менее, данную часть доклада хочется принимать и приветствовать звоном щита.

Вторая позиция начинается с запева, советскому слуху знакомого, как глазам ладонь:

'Кризис обнажил имеющиеся у нас проблемы... Об этих проблемах мы знали, конечно, и раньше, и стремились их последовательно решить. Кризис лишь заставляет нас активнее продвигаться по заявленным приоритетам, не меняя, разумеется, самой стратегии...'

Так об чём говорить, коли не о чем говорить, нечего менять? Стратегия, поверхность которой даже глобальный кризис не поцарапал, едва ли конкретнее каменных плит-скрижалей Ветхого Завета.

Далее следует - шутки в сторону! - призыв 'создать привлекательные условия для глобальных инвестиций уже сегодня'. И через пару абзацев, чтоб не казалось, что ослышались: 'Сохраним курс на открытость для иностранных инвестиций!'

Последний призыв - словно линялый транспарант на опустевшем майдане. Реанимируется фетишистское (в марксовом смысле) представление, что инвестиции - не просто деньги, а именно иностранная валюта. Ввозимая, естественно, извне. То есть оттуда, где инвестиционные банки на глазах у всех испарились как класс, а инвесторы разбежались и повымерли как динозавры.

Да, нетленная стратегия, авторством которой мы с докладчиком обязаны непотопляемому 'финансовому блоку' - штука посильнее 'Фауста' Гёте, пробойнее фауст-патрона.

Здесь невольно вспоминается интервью, накануне Давоса данное одним выдающимся политиком одному информационному агентству. Вообразите обаятельного, открытого, динамичного лидера с кучей достоинств: его ничто не ставит в тупик, он ничего не просит, ни на что не жалуется; правда, редко веселится. Единственная его проблема - доверчивость. Но ведь ещё Ларошфуко отчеканил: не доверять людям позорнее, чем быть ими обманутым.

И вот дошлые советники на доверии, от которых он так и не сумел отбояриться, внушили ему, что с собой всегда полагается носить дохлую кошку. Поэтому он вынужден таскать её на все мероприятия и время от времени доверчиво вынимать из кармана. Хоть и ощущает интуитивно, видно по лицу: здесь что-то не так! Не озонирует данный артефакт атмосферу содержательных дискуссий...

Что же со всем этим поделать? Ровным счётом - ничего. Выступление в Давосе - пропагандистский товар на вынос, а не приглашение к досужим рассуждениям об антикризисной стратегии правительства. Да и едва ли последняя вообще может существовать. Национальный кризис - болезнь, которую надо пережить, а не партия в шашки с расчётом комбинаций. Подлинный лидер, встречаясь с историческим вызовом, всегда оказывается одинок предельным, отшельническим одиночеством. Угрозы он ощущает не умом - нутром, позвоночником, а отбивает руками, прежде чем успеют включиться мозги.

Истории, будто Рузвельт при разработке Нового курса опирался на теорию Кейнса - не более чем байки аналитиков. Екатерина Великая, уважаемая Путиным, конечно, общалась с учёными мужами, но, скорее, для души, а стратегию ей заменяло звериное чутьё. Да и куда было за ней обращаться? К боярам Нарышкиным? В Академию, чей президиум почти не менялся со времён послания Ломоносова И.И.Шувалову? В 'гражданское общество', к сумасшедшим типа Чедаева, который в ту пору, к счастью, ещё не родился?

М

  Письмо Афонского монаха Афанасия Поместному Собору РПЦ и выборам Патриарха:
http://community.livejournal.com/rus_sobor/6617.html#cutid1

Нижеследующее Открытое письмо Поместному Собору Русской Православной Церкви официальным путем отсылается по адресу и размещается в интернете для обсуждения всей полнотой Церкви Христовой. 

     Преосвященные владыки, всечестные отцы, уважаемые братия и сестры,

участники Поместного Собора Русской Православной Церкви, 

несмотря на то, что так долго церковным народом жданный Поместный Собор проводится только по случаю кончины Патриарха Алексия II и выборов нового Патриарха, а другие вопросы на его повестку не выносятся, свои прямые и непосредственные функции, как высший орган Церковной власти, он и в случае своего экстренного созыва должен выполнять. В их же число, кроме всего прочего, входит разсмотрение и разрешение вынесенных на обсуждение всей полнотой Христовой Церкви вопросов, недоумений и чаяний догматического и канонического характера.

При всех возникавших в Церкви затруднительных вопросах, начиная со времен Апостольских, Церковь для разрешения их постоянно составляла Соборы: на соборах разсматривались недоумения и поверялось состояние Церкви. По настоящему, затруднительному положению Русской Православной Церкви созвание Собора сделалось решительной необходимостью.

С последних годов XVII-го столетия Западным Ветром нанесено много грязной пыли в недра Церкви и в недро Государства ко вреду для веры, нравственности и народности. Неведение православной веры, взгляды на нее и на Церковь из идей, доставленных развратом, протестантизмом и атеизмом, были причиною, что вкрались и насильно внесены в Православную Церковь посторонние, чуждые и враждебные духу Церкви постановления, противные правилам и учению Православной Церкви.

Главнейшие предметы занятий Собора должны быть нижеследующие:

1) Разсмотрение постановлений, которыми руководствуется ныне Русская Православная Церковь, за чем должно последовать уничтожение постановлений, не согласных с постановлениями Православной Восточной Церкви.

2) Уничтожение касты, так называемого духовного звания, как неправильности, которая вкралась сама собою, в противность правилам Св. Апостолов (Правило 76-е). Возстановить древнейший обычай Церкви: Епархия да избирает себе архиерея, а приход иерея, дьякона и причетника, свидетельствуя об их благочестии…

На этом пункте можно пока и остановиться, а интересующихся продолжением отошлем к  первоисточнику, так как весь приведенный выше отрывок после первого абзаца этого письма взят из заметки святителя Игнатия Брянчанинова «О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви» в его записках 1862 – 1866 гг. с единственным изменением дореволюционного названия нашей Церкви – Российская на современное – Русская. А кавычки в цитировании святителя не употреблены сознательно, чтобы подчеркнуть то, что его опасения за состояние Церкви полуторавековой давности не только не потеряли свою значимость, но стали еще более актуальными и потому так гармонично вписались в текст этого письма. 

Эти грозные предостережения святителя Игнатия, не случайно названного учителем Церкви последних времен, а также осознание того, что церковные нестроения за прошедшие с тех пор полтора века подошли к своей критической точке, не оставляют сомнения выполнить свой монашеский долг и выразить хоть и в экстренном порядке, и с каноническими нарушениями, но наконец-то созванному Поместному Собору следующее требование – возстановить попранный принцип соборности нашей Церкви. Оно вызревало в церковном народе долгие годы и отражает чаяние всех болеющих за судьбу Церкви ее членов.

Собственно, это письмо и есть выражение соборного духа. Ведь отмахнуться от такого неожиданного для церковных генералов требования как эксцентричной выходки одиозного монаха невозможно. Эти настроения преобладают в церковной среде и только ждали своего выражения. Соответствует ли это действительности и покажет обсуждение этой проблемы в духе соборности, то есть всей полнотой Церкви.

В соборном духе составлялось и само это письмо, так как этот дух вообще присущ афонскому монашеству, и все сделанные здесь выводы и формулировки являются результатом многих монашеских бесед и разсуждений. Мне же осталось только эти основанные на Православном Вероучении взгляды изложить и представить на обсуждение всей полноты Церкви Христовой.

И вполне естественно, что выражается это требование Собору именно со Святой Горы. Здесь основы Церковной соборности пока еще сохраняются, и русскому человеку становится понятней, чего лишились мы, эти основы порушив, и какая опасность нашу Церковь ожидает, если их в ближайшее время не возстановим.

К столь же категоричной форме приходится прибегать по той причине, что требование это догматического характера, касается чистоты исповедания Православия и, как следствие, дела нашего спасения, а потому дальнейших отлагательств в своем разрешении не терпит. 

Соборность является одним из четырех определений, свойств Православной Церкви, изложенных Святыми Отцами в Символе Православной Веры, ее отличительной чертой, то есть – одним из догматов Православия. Это означает, что при утрате Церковью своего третьего свойства, – мы веруем во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, – искажается Православный догмат, соответственно, она перестает быть Православной и становится еретическим сборищем, а ее члены лишаются Жизни Вечной. Этому яркий пример – Церковь Римская, соблазненная возомнившим себя наместником Бога на земле безумцем и за чечевичную похлебку покупаемого права на грех отдавшая ему все свои права первенства среди Православных Церквей. И как бы неожиданно и дико для многих это не прозвучало, в такое же еретическое сборище превратимся и мы, если в ближайшее время соборный принцип устроения Церкви не возстановим.

Еще о. Павел Флоренский, хоть и безусловным церковным авторитетом не являющийся, предостерегал, что возстановление Патриаршества в России при определенных обстоятельствах может привести к восточному папизму. И его опасения, похоже, сбываются. Нынешнюю ситуацию в Русской Православной Церкви уже можно назвать хоть и не в чистом виде, но своеобразным  мультипапизмом, только пока еще без филиокве.

В нашей Церкви произошла тихая узурпация власти, эдакая «бархатная» революция. Роль «коллективного папы» взял на себя Архиерейский собор, подменив собою высший орган Церковной власти – Собор Поместный.

Не находя противодействия духа соборного, папистский авторитарный дух проник уже во все сферы нашей церковной жизни, на все ее уровни. В этом папистов мы даже перещеголяли, имея своего папу в каждой епархии. Как правило, сегодняшний владыка (деспотис – греч.), с одной стороны, предстает перед народом в образе недосягаемого небожителя, с другой, – больше соответствует понятию слова деспот, сложившемуся в русском языке, как тиран, самодур, так как в своих епархиях, имея не ограниченную епархиальным собором власть, милуют они и карают, действительно, как папа в церкви Римской. Особенно достается священству, которое находится от своих владык прямо-таки в рабской зависимости... В свою очередь, и нещадно страдающие от епископского произвола священники наши у себя на приходах отыгрываясь на мiрянах, культивируют специфическую русскую разновидность папизма – попизм, при котором поп становится на своем приходе таким же деспотичным «микропапой»... И более того, этот категоричный, не терпящий возражения папистский дух царит и среди ревностных прихожан...

Оттого и развелось сейчас в Церкви так много «наемников» (Иоан.10:12) и «волков в одеждах овчих» (Матф.7:15), что, в отличие от времен, когда Церковь имела каноническое устройство, пастырей себе народ не выбирает и соборного влияния на них не имеет. А потому в последние годы очень многие не удержались от соблазна обладать духовной властью над людьми и внесоборно, только по епископскому произволу, получили священство, имея на то канонические препятствия. Увы, в наше время епископа или священника, полностью отвечающего каноническим требованиям, найти очень трудно.

Такие уродливые внутрицерковные взаимоотношения, не оставляющие места заповеданной Христом своим истинным ученикам любви (Иоан.13:35), сложились именно в результате уничтожения соборных начал Церкви. Ведь это отнимает у церковного народа безценный Христов дар – духовную свободу, облагораживающую человека и дающую начало всем добродетелям. Напротив, вынужденное подчинение порождает рабскую психологию и все ей сопутствующие человеческие страсти.

Основное несоответствие нашей внутрицерковной жизни соборному духу, которое в последнее время явно проявилось, заключается в том, что церковный народ, за исключением богослужений, от участия в ней совершенно отстранен. Причина этому – отсутствие, в силу известных обстоятельств, малейшего представления о канонических принципах устроения Церкви у большинства ее членов.

Это послужило искушением для иерархии, которая, пользуясь духовным невежеством народа, возхитила его канонические права, нарушив принцип соборности, незаконно взяла всю полноту Церковной власти на себя и все больше и больше отдаляется от него, превращаясь в некую касту, закрытый орден. Происходящее в нем скрыто от непосвященных тайной за семью печатями, и членство приобретается не волеизъявлением народа и каноническим соответствием рукоположенного своему сану, а корпоративной клятвой и участием в круговой поруке. Присуща этому ордену и двойная мораль – одна «правда» для его членов, считающих себя способными к «твердой пище» (Евр.5:14), другая для всех остальных.

А ведь там, где закрытость и тайна, царит властелин тьмы...

Закрытое мистическое общество, со степенями посвящения, на которых дается тайное для профанов знание, возможности и мораль – все это с точностью напоминает по принципам своего устроения масонскую ложу. И опасения святителя Игнатия зародились не на пустом месте. Опять тот же печальный и предостерегающий пример: масонские ордена мальтийцев и тамплиеров зародились внутри Римской церкви.

При такой закрытости и неподконтрольности от церковного общества нашей иерархии для проникновения в нее масонства сложились самые благоприятные условия, а участие иерархов в экуменическом движении дает повод в масонстве их заподозрить. Ведь если экуменизм является одной из глобальных целей масонства, и само по себе экуменическое движение масонством инспирировано, естественно, и все участвующие в нем являются, по меньшей мере, профанмасонами, то есть выполняющими масонские задачи, не зная их конечных целей...

Подтверждает эти опасения и то, что иерархия наша, чадам своим декларирующая противоречащий не только человеческой логике, но и православным взглядам на устроение общества принцип «Церковь – вне политики», сама превратилась в один из ее инструментов, задача которого от имени Церкви создать видимость легитимности антинародному питерскому правительству. Ставшая элементом существующей политической системы Московская патриархия – имеется в виду иерархия и ее бюрократический аппарат – принуждает Церковь подчиниться диктату безбожного государства, а потому разделяет ответственность за его преступления перед русским народом, находящимся ныне на грани полного вырождения.

Налицо сложилась самая настоящая лжесимфония властей, когда вместо того, чтобы благословлять на жертвенное служение народу аристократию, авторитетом Церкви покрываются темные дела плутократии и «благословляется» ее антинародная политика. А потому, естественно, что выборы Патриарха Всея Руси превратились во внутрипартийное мероприятие «Единой России» и кандидатуру Патриарха окончательно утвердят в Кремле. И отвергать этот очевидный факт безперспективно... 

Нарушение соборных принципов устройства Церкви является причиной всех, по сути, церковных проблем, конфликтов и нестроений, основой ересей и началом расколов. Посему, осознавая опасность, угрожающую нашей Церкви в отсутствии соборного духа и разума, призываем участников настоящего Собора внять увещеваниям святителя Игнатия полуторавековой давности и принять решение в ближайшее время провести Поместный Собор Русской Православной Церкви, созванный в полном соответствии с постановлениями Православной Восточной Церкви, на котором все насущные церковные проблемы будут в свете соборности разсмотрены.

А так как призыв этот выражается в форме требования, напомним еще раз, что соборность является догматическим свойством Церкви, и поэтому противление соборности Церкви, как догматическому принципу ее устроения, является ересью. По исторической аналогии ее можно назвать ересью собороборчества, а подобно зломыслящих еретиков – собороборцами. Наконец, лжесобор, искажающий этот догматический принцип и его саботирующий, соответственно, останется в Истории, как разбойничий, собороборческий.

И, увы, существуют все предпосылки к тому, что именно это и случится. Но ведь тогда Собороборцем, автоматически становится и незаконно поставленный собороборческим лжесобором на Московский Первосвятительский Престол лжепатриарх! Тогда тщетна вся эта спешка и суета с его выборами.

Замолчать это требование не удастся. С этим письмом через интернет ознакомится вся полнота Церкви и к требованию этому, как отражающему его чаяние, присоединится церковное большинство. Игнорируя же его, тем самым настоящий Собор себя церковному народу противопоставит. А это рано или поздно приведет к расколу.

Поэтому предостерегаем всех участников Собора, что, даже занимая пассивную позицию в этом вопросе, вы становитесь причиною Церковного разделения, а грех этот, как учат Святые Отцы, не смывается даже кровью. Особенно это касается епископов. 

Монах Афанасий

и чающие Поместного Собора Русской Православной Церкви ее чада. 

Карулиа,

Агион Орос.

1(14) – 12(25) января 2009 года. 

Мученицы Татианы и с ней в Риме пострадавших. 

Монах Афанасий - келиот; добирался до Афона из Владивостока пешком в течении трёх лет.

Сергей ЖуравлевОстановка без требования 

http://www.expert.ru/printissues/expert/2009/02/ostanovka_bez_trebovanoya/

Внешний шок стал лишь спусковым крючком кризиса, назревавшего в российской экономике в последние годы. Коррекция ряда фундаментальных экономических переменных, прежде всего курса рубля и зарплат, неизбежна и уже началась

Анализ событий и данных за последние четыре месяца, прошедших с момента вступления финансового кризиса в России в острую фазу, дает возможность поточнее диагностировать, сколько же в нашем кризисе привнесенных с глобальных рынков шоков, а сколько внутренних причин, да и возбужденной реакции компаний, семей и банков, в сентябре-октябре близких к панике.

Но сначала немного поговорим о типе кризиса, переживаемого нами.

Жертва изменчивых потоков

Чтобы понять истоки нынешнего кризиса, нам надо будет вернуться на пять лет назад. На стыке 2003–2004 годов начался бурный рост цен на продукты нашего экспорта — нефть и металлы. Параллельно нарастал поток иностранного капитала. Сначала в виде займов крупным корпорациям, а затем — прямых и портфельных инвестиций, тогда же открылись и «кредитные окна» для банков. Стала раскручиваться спираль укрепления рубля: чем круче рос курс, тем выгоднее было привлекать деньги из-за рубежа. Понятно, что, занимая в относительно слабеющей валюте (а таковой на тот момент по отношению к рублю стал доллар), заемщик уменьшает для себя стоимость капитала на ожидаемый темп ослабления курса — отдавать-то реально придется меньше на эту курсовую разницу.

В 2004–2007 годах приток иностранного капитала, особенно заемного, в Россию достиг шокирующих размеров. Суммарный корпоративный и банковский долг вместе с предстоящими процентными выплатами по состоянию на 1 октября прошлого года составил примерно 600 млрд долларов. Это больше годового экспорта. По отношению к ВВП вроде и не так много (порядка 35%), но надо учесть, что в нашем ВВП торгуемая (товаропроизводящая) часть сегодня составляет не более трети, остальное приходится на всевозможные услуги и (совсем немного) на строительство. Так что скромность доли внешнего долга в ВВП достаточно иллюзорна.

Последний пик притока капитала можно было наблюдать совсем недавно, уже на фоне достаточно продолжительного кризиса западных финансов. В апреле-июле 2008 года чистый приток капитала всего лишь за четыре месяца достиг 55 млрд долларов. Это сопоставимо с показателями двух предыдущих лет, если выкинуть из них чисто событийные сюжеты (например, займы под аукционы по ЮКОСу и IPO ВТБ и Сбербанка).

Эта самоподдерживающаяся спираль «растущий курс — потоки капитала», как и любой процесс с положительной обратной связью, принципиально неустойчива. Реакцией на шок обычно становится не возврат в равновесие, как это бывает на многих других рынках, а внезапная остановка притока капитала с международных рынков с последующим разворотом этого потока, а заодно и обменного курса в диаметрально противоположном направлении.

Явление это — внезапное отключение развивающихся экономик от международных рынков капитала — настолько распространено, что можно сказать, что оно затерто в мировой экономике до дыр, как на практике, так и в литературе. «Классика жанра», кочующая в виде стилизованных фактов по учебникам и статьям, — это, например, Мексика, которая в 1982 году «однажды проснулась» выключенной из потока внешних займов и иных капиталов, и прошло мучительных семь лет, прежде чем там восстановился полный доступ к ним. Во время «текилового кризиса» 1994–1995 годов Мексика была снова закрыта для международных рынков капитала — правда, на этот раз только в течение семи месяцев. Корея, Индонезия и другие азиатские возникающие рынки столкнулись с аналогичной ситуацией во второй половине 1997 года, когда они были отрезаны от нового частного иностранного финансирования, в котором тогда отчаянно нуждались. Наконец, экстремальный эпизод остановки потоков капитала, с толпами, громящими витрины, и начальством, спасающимся от праведного гнева на вертолетах, это, конечно, Аргентина. Она была отключена от международных рынков капитала за несколько месяцев до того, как формально объявила о дефолте в декабре 2001 года.

При этом бывало так, что страдал от прекращения притока капитала в основном долг правительства. А бывало — в более продвинутых случаях, — что страдали корпоративный и банковский сектора. Ближайший к нам пример первого случая — это, конечно, Россия, где внезапное отключение от международных потоков капитала произошло в конце октября 1997 года. После чего страна еще почти десять месяцев билась в агонии, прежде чем 17 августа 1998 года власти расписались в своем бессилии сделать что-либо.

Внезапные остановки потоков капитала случаются, когда потенциальные кредиторы не могут определить цену, по которой они могли бы продолжать прибыльно предоставлять капитал потенциальному заемщику с учетом риска дефолта. Отсутствие прибыльной цены может произойти из-за того, что инвесторам нужно постоянно повышать цену капитала, реагируя на увеличение риска дефолта, но более высокая цена, в свою очередь, делает дефолт более вероятным. Так, в отдельные периоды нарастания паралича внешнего финансирования в 1997–1998 годах в России скидки к ценам ГКО и «вэбовкам» ближних траншей могли достигать 90% и более, но желающих их покупать не находилось.

По-видимому, этими процессами надувания долгового пузыря новых развивающихся рынков стояли какие-то до конца еще не выясненные сбои в регулировании финансов развитых стран. Возможно, потерпели фиаско принципы инфляционного таргетирования, учитывающего рост цен только на товарных рынках (и то при этом обычно исключающие из анализа как случайные цены биржевых товаров, таких как нефть и зерно). С появлением структурных банковских продуктов (MBS, CDO, CDS), вероятно, произошло быстрое увеличение банковской мультипликации, фиксируемое только в самых широких денежных агрегатах и не влияющее на текущие инфляционные процессы.

В результате этот поток ликвидности хлынул сначала в сектор недвижимости самих развитых стран, а затем — по мере того, как пузыри там становились все более явными, — на казавшиеся «новым Эльдорадо» развивающиеся рынки. Этот процесс был поддержан начавшимся где-то с 2002 года устойчивым ослаблением курса доллара. Долларовые активы становились все менее интересными для частных инвесторов. А низкие процентные ставки по доллару позволяли поддерживать растущие государственные резервы и фонды Китая, Японии, других азиатских стран и нефтеэкспортеров, вкладывавшихся в бумаги казначейства и федеральных агентств. Они руководствовались критерием не столько доходности, сколько надежности инвестиций.

Однако по мере того, как рыночная оценка наполняющих высокие денежные агрегаты структурных продуктов падала, соответствующие объемы ликвидности сдувались и потоки капитала понемногу разворачивались в обратную сторону. Сначала плавно. А затем, когда пузырь «воздушной» ликвидности окончательно лопнул, утечка капиталов приняла обвальный характер. Для России, как и для большинства развивающихся стран, она шла по двум основным каналам. Во-первых, это вывод портфельных инвестиций и коллапс фондового рынка. При этом Россия не выглядела каким-то исключением на фоне других стран с формирующимися рынками, даже несмотря на войну на Кавказе. Во-вторых, произошло закрытие «кредитных окон» со стороны западных банков, что при накопленных размерах зарубежной задолженности к началу кризиса имело катастрофические последствия для многих крупных банков и корпораций.

Как представляется, одним из существенных импульсов, инициировавших разворот потока капитала, в нашем случае стало усиление доллара. Развороты доллара к укреплению и в прошлом крайне негативно влияли на приток капитала в Россию. Так было в период нашей мини-рецессии 2001–2002 годов (в частности, просели фондовые индексы), и в банковской панике 2004 года (причина — вывод капитала). Рост доллара стартовал 15 июля, а уже в августе банки развернули потоки капитала за рубеж.

И конечно, на потоки капитала оказал влияние фактор неопределенности, изменения привычных стереотипов, которого мы коснемся дальше еще не раз. Проблема была не столько в том, что ставки запредельно высоки и заемщик не может их выдержать (крупные и не столь уж сильно закредитованные могли), сколько в том, что заемщики считали эти ставки неоправданными и временными, надеялись переждать.

Несостоявшиеся альтернативы

Был ли этот бум притока капитала хоть сколько-нибудь полезен? По внешним признакам кажется, что да. Кредитный бум запустил процесс ускорения жилищного строительства (хотя одновременно и разогнал цены на жилье). Темпы роста экономики под действием расширения внутреннего спроса также ускорились.

Но был ли в этих процессах приток зарубежного капитала в целом и займов частности, закончившийся нынешним кризисом, так уж необходим? Ведь в отличие от других стран из ближайшего окружения у нас он не финансировал импорт и не замещал собой экспорт. Значительная часть зарубежных займов привлекалась под покупку зарубежных активов — и что дали эти инвестиции национальной экономике, в общем-то, не всегда понятно. И наконец, если судить по перегреву экономики, проявляющемуся в инфляции, и особенно в разгоне цен активов, начиная по крайней мере с середины 2006 года он явно был избыточным.

По сути дела, привлеченные в виде займов зарубежные ресурсы, которые не шли целиком на скупку зарубежных активов, все равно направлялись в резервы ЦБ, под которые выпускались рубли, поступавшие в банковскую систему. Но что мешало выпускать эти рубли напрямую, в виде рефинансовых кредитов ЦБ и размещения свободных средств бюджета? Ведь именно это замещение сейчас в условиях прекращения притока и начинает происходить.

Как кажется, есть два соображения, почему события в итоге повернули именно в такое русло и получилось то, что получилось. Во-первых, увеличение масштабов централизованного рефинансирования вряд ли могло бы остановить привлечение средств с зарубежных рынков. В принципе, заимствования банков у ЦБ и так ведь никто не ограничивал, просто они оставались менее выгодными. Во-вторых, если просто ввести директивные ограничения на ввоз капитала из-за рубежа, то всегда существует опасность, что таким образом могли бы быть наложены ненужные ограничения на эффективность работы экономики в целом. Был бы нарушен принцип впрыска централизованных средств, согласно которому они выполняет лишь роль «смазки», восполняющей сбои в работе рыночного механизма.

Существовали ли какие-то более рыночные методы, чтобы сдержать приток капитала? Классика жанра в такой защите, рекомендуемая международными экспертами, лежит в сфере курсовой политики. Надо резко раздвинуть границы колебания курса национальной валюты, сделать вероятность роста или падения ее курса примерно одинаковой и близкой к 50% (это теория случайных блужданий курса). Арбитраж на разнице процентов в разной валюте и курсовой динамике (carry trade) в этом случае становится непредсказуемым, заемщику (или иностранному инвестору) придется потратиться на хедж, и аппетит к привлечению зарубежных денег снизится. Но в такой тактике есть и негативные моменты. Помимо экспортеров и импортеров, для которых гибкий курс связан с чувствительными потерями на хеджирование валютного риска, есть и налоги, так или иначе привязанные к обменному курсу (экспортные пошлины, НДПИ и др.). Отсюда и такая, сейчас, задним числом, многим кажущаяся ошибочной, приверженность регулятора режиму «управляемого плавания» рубля.

В итоге ЦБ прибег к этому средству — расширению границ для колебания курса и частичного перехода к плановым, независимым от колебаний курса, интервенциям — уже довольно поздно, лишь с середины мая 2008 года, и, в общем-то, малорезультативно. Возможно, в его намерениях рынки просто усомнились. Ведь до этого курсовая политика была крайне предсказуемой: как только курс рубля к бивалютной корзине намеревался укрепиться сверх заданной линии поддержки (с осени прошлого и по середину мая нынешнего года это было 29,61), ЦБ выходил на рынок и скупал избыток валюты. Во всяком случае, до конца июля остановить наплыв капитала с помощью объявленных мер не удалось, А дальше он уж начал разворачиваться сам, и ЦБ стало не до волатильности курса — пришлось сдерживать девальвационные ожидания, удерживая более или менее фиксированный курс рубля к корзине с помощью огромных интервенций.

Еще одна мера денежной политики, которая стала применяться ЦБ с начала февраля прошлого года, — повышение нормы резервирования по привлекаемым из-за рубежа займам. Она заимствована у китайского нацбанка, который боролся с кредитным перегревом уже давно, доведя норму резервирования к весне этого года до 17%. У нас же эта мера (что-то вроде отсечения избыточного притока капиталов в Стабфонд) стала применяться уже слишком поздно. Норма резервирования росла очень медленно, разница в процентных ставках по зарубежным кредитам и централизованно предоставляемым рублям никак не могла побудить к использованию последних. Это стало происходить лишь в кризисной ситуации, когда зарубежные рынки захлопнулись.

Наконец, радикальная и довольно экзотическая мера сдерживания притока капитала, которая лежит в том же русле, — провести упреждающую девальвацию рубля, резко усилив интервенции по скупке валюты. Кажется, что это был бы явно проинфляционный шаг, но, с другой стороны, возможно, длительные интервенции и не понадобились бы — объем займов реагировал бы динамику курса и сократился, а без притока капитала курс перестал бы укрепляться и сам собой. Частично интервенции можно было бы стерилизовать и сокращением бюджетных расходов.

Во всяком случае, можно предположить, что более активная и раньше начатая политика сдерживания притока капитала через гибкий курс рубля и увеличение норм резервирования и замещения его внутренним финансированием могла бы предотвратить или смягчить многие нынешние проблемы. Но вместо этого мы имели довольно длительный период наблюдения за тем, как наша экономика встраивается в американский деловой цикл, последствия чего теперь приходится расхлебывать.

Цена паники

Повсеместные процессы выхода из ставших высокорисковыми инвестиционных инструментов запустили цикл укрепления доллара. В результате эффект вывода капиталов оказался кумулятивным. К реальным процессам утечки портфельных инвестиций и выплаты нерефинансируемых займов присоединились девальвационные ожидания. Для России как крупнейшего экспортера энергии и металлов ожидания усиливаются крупнейшим за последнее десятилетие сжатием мировых товарных рынков. К числу наиболее пострадавших относятся товары, обслуживающие инвестиционный спрос (металлы, инвестиционное машиностроение), где за последние месяцы отмечено трех-пятикратное падение спроса и цен.

Руководствуясь ожиданиями девальвации, многие агенты (банкиры, импортеры, население) начали активно хеджировать будущие валютные риски, что привело к дополнительному выводу валюты. Из всего чистого оттока кризисного четвертого квартала прошлого года — а это 130,5 млрд долларов, или примерно 29% ВВП, — объективно обусловлено первоначальным шоком, пожалуй, только 50 миллиардов. Основными слагаемыми последней суммы стали вывод портфельных инвестиций нерезидентов в российские акции и облигации (8 млрд долларов) и 36 млрд выплат по внешнему долгу. При этом банки погасили все, что полагалось по графику, и почти прекратили привлечение средств по счетам до востребования. А из обязательств к погашению нефинансовых корпораций — это 28 млрд долларов — удалось рефинансировать 20 миллиардов.

Остальные 80 млрд долларов — это, по сути, добровольная утечка, можно считать ее спекуляцией, а можно — хеджем, неважно. Около 40 млрд — это вывод капитала банками на свои зарубежные счета (28 млрд) и финансовыми корпорациями (11 млрд). И наконец, самое забавное во всей этой истории — покупки наличной валюты, которые вылились в абсолютно невиданную ни в какие предыдущие кризисы и передряги величину: 30 млрд долларов за последний квартал минувшего года. Пик покупок наличной валюты населением пришелся, судя по всему, на октябрь, в дальнейшем физлица начали активно переводить рублевые вклады в валютные, а налички покупали уже поменьше.

Правда, в какой-то мере паника работает и на ослабление девальвационного давления. Из-за девальвационных ожиданий упал кредит (в рублях глупо давать взаймы, а в валюте — брать), а с ним и импорт. Вообще говоря, это означает, что равновесный курс рубля в итоге окажется чуть повыше, то есть девальвация будет меньше. Но это более долгосрочные эффекты, а пока что — паника, это главное, что толкает рубль к обесценению.

Сколько должен стоить рубль?

Фундаментальный прогноз курса рубля невозможен без скрупулезного анализа платежного баланса страны. Несмотря на довольно сильное падение доходов от экспорта, текущий счет платежного баланса по итогам четвертого квартала прошлого года все еще положителен, с учетом сезонной коррекции это примерно 2,7% ВВП (в начале года было порядка 7,5%), а торговый баланс тем более положителен — порядка 6% ВВП (против 12,6% ВВП в начале года), хотя и находится на самом низком уровне с 1998 года. Иными словами, Россия все еще остается чистым экспортером капитала в остальной мир, однако теперь это уже происходит исключительно за счет частного сектора, тогда как раньше мы «выталкивали» из страны капитал в основном по линии наращивания резервов ЦБ, дабы не допустить чрезмерного укрепления рубля.

Обращает на себя внимание, что все так называемые невидимые статьи текущего баланса, а это баланс услуг (где видное место занимают турпоездки), а также переводы за границу процентов и дивидендов, как и зарплаты гастарбайтеров, сильно сократились в кризисном последнем квартале. И это, собственно, сильно способствовало поддержанию текущего счета в положительном состоянии.

Что касается импорта, то в четвертом квартале он заметно просел в отношении ВВП. Но сказать, является ли это эффектом ослабления рубля или кредитного сжатия, пока сложно. Экспорт же просел хоть и еще сильнее, однако отнюдь не втрое к пику третьего квартала, как это можно было бы предположить исходя из динамики цены на нефть, а в отношении ВВП — примерно лишь на треть. Вероятно, тут сказывается инерция цены на газ. Тем не менее возможно, что никакой особой катастрофы с экспортными поступлениями уже и не случится. Особенно если начнут появляться какие-то виды на позитивные сигналы со стороны американской экономики со второго полугодия, которые толкнут цену нефти к приемлемым уровням.

Так куда же и когда «приплывет» рубль? Разумеется, точной вилки сейчас никто не назовет. Например, интуитивно еще недавно казалось, что равновесие может лежать между 40–45 рублями по корзине. Примерно к этой вилке склонялся консенсус аналитиков и игроков рынка. И это очень важно, поскольку равновесный курс — это в конечном итоге тот, который отвечает рыночным ожиданиям, их роль в формировании курса крайне важна. Когда же он может быть достигнут? Опять-таки никто не знает, какую тактику изберет ЦБ. Но если исходить из взятых в последние торговые недели (две декабрьские и первую январскую) темпов ослабления рубля к корзине (около 0,8% за торги), то курс корзины 40 достигается за 18 торговых дней — к 4 февраля. Этому курсу соответствует курс 33,8 рубля за доллар при нынешнем соотношении доллар/евро.

Возможно, этого и хватит. Если же ЦБ решит пойти тем же темпом дальше, например до уровня 45 по корзине, то эта отметка нынешними темпами будет достигнута к 25 февраля. Ей будут соответствовать курсы доллара и евро в 38 и 53 рубля соответственно. Но с высокой степенью уверенности можно сказать, что эти уровни — уже «перелет» курса выше равновесного («справедливого») уровня: то, что в теории валютного курса именуется хрестоматийным термином overshooting.

Возможно, что по мере опускания рубля ЦБ попробует остановиться и «послушать» рынок. Но это, наверное, не слишком рациональная тактика, она приведет лишь к дополнительной потере резервов. Во всяком случае, вполне вероятно, что в феврале, может быть, даже до его середины, процесс резкого ослабления рубля будет завершен, дальше пойдет более мягкая рыночная подстройка.

Впрочем, вполне возможно, что уже и нынешний курс рубля исходя из фундаментальных оснований несколько занижен. И вполне возможно, наверное, ставить на 30–31 к доллару как на среднегодовой курс (как это делает первый зампред ЦБ Алексей Улюкаев, но его, правда, еще и «положение обязывает»). Но, разумеется, как предписывает модель овершутинга, сначала курс подскочит до 35, а может быть, и выше, а потом — на волне отката и «обратной паники» — вполне может прогуляться и куда-нибудь к 26–28 рублям за доллар. Правда, поверить в «обратную панику» сейчас трудновато, обычно (и наша практика вроде бы это подтверждала) в отличие от «прямой» валютной паники обратный сброс идет несимметрично, медленнее. Но почему-то кажется, что как только (и если) будут первые признаки оживления американской экономики, будет и массовое движение «толпы инвесторов» в нефтяные фьючерсы и, соответственно, выход из провала цены нефти. После овершутинга и разворота движения курса у ЦБ уже не будет никакого резона сдерживать укрепление рубля, он даст ему «поплавать». И вполне возможно, что будет столь же массовый сброс валюты, как и нынешняя ее покупка — это обычный процесс фиксации прибыли на развороте тренда.

Закрыть же интервенциями рефинансирование внешнего долга (обязательства по его погашению и обслуживанию в наступившем году оцениваются в 116 млрд долларов) для ЦБ, в принципе, несложно. Вполне возможно, что ЦБ, сбив сейчас спекулятивную волну и удовлетворив рыночные курсовые ожидания, потом начнет укреплять рубль. А это может привести к реверсу и в поведении хеджеров, включая население, так что и все 100 млрд выплат закрывать ему собой не придется (не говоря уже о том, что для заемщиков все же что-то дешевле будет рефинансировать на рынке, а не занимая рубли и потом покупая валюту у ЦБ).

Бюджетный «навес» над курсом

Оптимальна ли выбранная ЦБ тактика «отрубания хвоста по частям», то есть плавного (хотя уже и очень быстрого в последнее время) ослабления рубля? Действительно, почему бы не поступить как президент Белоруссии Александр Лукашенко, уронивший с Нового года местную валюту единовременно на 20% к доллару, евро и рублю? Рискнем предположить, что тактика ЦБ более адекватна стоящим перед ним задачам. Ведь цель сохранения валютных резервов в неприкосновенности перед Банком России не стоит. Они были накоплены как эквивалент набранных за границей банковских и корпоративных займов; последние же надо аккуратно отдавать, причем по не слишком уж разорительным курсам и процентным ставкам.

Да, в ответ на ползучую девальвацию ЦБ мы видим сильный хедж (если не сказать спекуляцию) со стороны населения и прочих игроков. Но и это неплохо, поскольку позволяет снизить негативный социальный фон девальвации. Казалось бы, основной спрос на валюту шел со стороны банков, но обвинять их одних в спекуляциях, причем на полученные от ЦБ же деньги, не совсем правильно. Ведь в результате конвертации рублевых вкладов населения в валютные — а это мощнейший процесс — у банков возникла сильнейшая разбалансировка активов и пассивов по валютам.

Характерно, что издержки на поддержание плавной траектории движения курса в последнее время даже выросли. Обнародованная 11 января цифра валютных интервенций ЦБ в декабре оказалась весьма внушительной — почти 75 млрд долларов. Эта сумма больше ноябрьских продаж более чем вдвое. Из них собственно долларовые резервы ЦБ «похудели» на 57,4 млрд, остальной убыток пришелся на евро, который до того вообще почти никто не брал. Что поделать — наш рынок любит укрепляющиеся валюты, а евро в декабре укреплялся против доллара.

Такие объемы интервенций предполагают сильную рублевую подкачку спроса на валюту. График централизованного рефинансирования банков говорит о том, что в последние дни прошлого года никакого необычно большого спроса на рубли не было. Да, в общем-то, и не могло быть. Репо практически на пределе, бумаги из ломбардного списка — главным образом у крупных банков, у которых и так с ликвидностью неплохо. «Халяву» с валютными свопами ЦБ еще в ноябре практически прикрыл. Лимиты беззалогового предоставления кредитов ЦБ расширял по мере того, как Минфин забирал из банков свои депозиты, но в последнее время он делать это не торопится, видимо, считая, что ситуация с ликвидностью в достаточной степени нормализовалась. И судя по ставкам межбанка, это действительно так. И МИБОР, и «Моспрайм овернайт» последние полтора месяца болтаются вокруг приемлемых 8–9%.

В целом объем централизованных кредитов банкам в декабре — начале января остановился около отметки 2,4 трлн рублей (без учета субординированных кредитов на рекапитализацию банков и гарантий ЦБ по межбанковским сделкам — это отдельная тема, спроса на валюту не касающаяся). Это по нынешнему курсу примерно 78 млрд долларов, что не так уж и много, если иметь в виду, что объем валютных интервенций за тот же период как минимум вдвое больше. Откуда же остальные деньги, даже учитывая, что какая-то часть этих интервенций просто передана без всякого рублевого покрытия в ВЭБ?

Единственный подозреваемый — это бюджет, который начиная с ноября стал дефицитным из-за резкого падения доходов (в основном это следствие предоставленных рассрочек по НДС и некоторым иным налогам, но в некоторой степени это уже проявляющийся эффект снижения доходов от нефти и газа, в частности от падения экспортных пошлин и НДПИ). В ноябре первичный дефицит составил около 300 млрд рублей (это примерно 6,8% ВПП), в декабре потенциально, исходя из уточненной росписи, он мог бы доходить до 1,25 трлн рублей — и это без залезания в резервный фонд. Возможность иметь такой дефицит объясняется тем, что до того был большой сверхплановый первичный профицит бюджета (порядка 8,7% ВВП за первые девять месяцев и даже в кризисном октябре — все еще 5,3% ВВП). Это связано не только с запредельными ценами на нефть, но и, как обычно, с недофинансированием расходов в течение года. В итоге к двум последним месяцам года, как это и бывает, сформировался бюджетный «навес», который и выплеснулся на головы бюджетополучателей, то есть в конечном счете — на корсчета банков в ЦБ.

Бегство от вкладов

Во вкладах населения из пяти с лишним триллионов рублей на конец августа к концу ноября осталось уже только 4,4 триллиона. Так что всего за три месяца, с сентября по ноябрь, население изъяло с рублевых вкладов эквивалент 30 млрд долларов. Никакие призывы оставаться в рублях никого не вдохновили. По итогам декабря накопленный объем утечки рублевых вкладов достигнет, по оценке, 36–37 млрд долларов. С учетом же ослабления рубля долларовый эквивалент рублевых вкладов уменьшился сейчас по отношению к максимуму начала августа примерно на треть.

Суммарные депозиты населения в банках с поправкой на инфляцию сейчас меньше, чем год назад. Таким образом, ресурсная база банков скукоживается не только из-за ухода зарубежных кредиторов, но и вследствие утечки внутренних ресурсов. Средства на счетах предприятий в ноябре тоже резко поехали вниз. Это понятно: кредитов мало, выручка и цены реализации падают, и, стало быть, сокращаются свободные средства, что чревато ростом взаимозадолженности предприятий и долгов по зарплате и налогам. Впрочем, возможно, декабрьские бюджетные раздачи как-то поправили эту ситуацию, хотя бы на время.

Как следствие сокращения ресурсной базы банков и неопределенности с курсом валюты начали сокращаться реальные объемы кредитования. С октября — предприятиям, в среднем на 0,7–0,9% в месяц, с ноября — населению, сразу почти на 2%.

Какой вклад это ужесточение кредитования могло внести в падение производства? Для оценки можно попробовать воспользоваться данными опросов менеджеров промышленных предприятий, проводимых лабораторией конъюнктурных опросов ИЭПП под руководством Сергея Цухло. Опросы фиксируют, в частности, оценки изменений ожидаемого спроса и доступности кредита, и можно попробовать воспроизвести наблюдаемую динамику обрабатывающих промышленных производств и, соответственно, вклад в падение каждого из этих двух факторов — спросового и кредитного. Расчеты показывают, что фактор ухудшения доступности кредита начал оказывать негативное влияние на динамику производства с октября, когда баланс ожиданий роста/снижения спроса еще оставался положительным. В ноябре влияние двух этих факторов примерно выровнялось и резко усилилось, а в декабре наблюдалось дальнейшее ухудшение обоих показателей, что предопределяет дальнейшее ускорение падения производства.

Контуры коррекции

Согласно данным об инфляции за декабрь, ее пик, который в целом пришелся на стык 2007–2008 годов, к декабрю усох ровно до половины — чуть больше 8% годовых. Но и этот уровень инфляции еще удерживается, видимо, за счет цен на импорт, которые должны потихоньку расти из-за снижения курса рубля, а также из-за повышения цен на регулируемые государством услуги, которые с Нового года, невзирая ни на какие дефляционные ожидания, не преминули вырасти. Что же касается импульса, идущего от цен производителей отечественной промышленной продукции, то тут резкий перелом наступил еще в августе, а в ноябре-декабре темпы дефляции в обрабатывающих отраслях составляли уже 40–50% в годовом исчислении.

Радоваться? Да как-то не очень. Ясно, что победа пришла не в результате правильных усилий, а извне, как следствие кредитных заморозков и потихоньку набирающей обороты безработицы. По итогам ноября (данные на конец года еще не обнародованы) она выросла до 6,5% — рост по сравнению с майским минимумом составил 0,9 процентного пункта, или 680 тыс.человек.

Отражается ли рост безработицы на инфляции? Классическая дефляционная спираль — когда рост числа безработных толкает вниз покупательную способность населения, а она, в свою очередь, производство, а потом опять безработицу, — пока не включилась. Во-первых, все сильно демпфировано сдвигами в сберегательном поведении населения, которое, утратив ориентиры «в чем хранить», предпочитает побольше тратить. А во-вторых, у нас для такой спирали вообще оснований не так уж много. Единственная, по сути, отечественная продукция, реализуемая на потребительском рынке, — это пищевая, а она сравнительно кризисонезависима. Разумеется, сильно просядет цепочка строительство—ремонт—стройматериалы, но там сильно задействован импортированный труд, и по платежному балансу четвертого квартала уже видно, что он в значительной мере отправился к местам происхождения — переводы заработков из России основательно сократились. В основном же сжатие потребительского спроса опустит импорт, что, может быть, и не так плохо — удастся отделаться меньшим ослаблением рубля. А стало быть, и ажиотаж вокруг валюты, возможно, увянет быстрее.

В последние же предкризисные месяцы рынок труда довольно сильно давил на цены. В период бума 2006−го — середины 2008 года кривые инфляции и безработицы двигались, что называется, «в фазе». Там, конечно, без мировой продовольственной инфляции дело не обошлось. В 2007 году она основательно толкала цены вверх. Но, по нашим оценкам, все же примерно половина той инфляции питалась внутренними причинами — нарастанием дефицита пригодных к использованию ресурсов труда и производственных мощностей. Уже безо всякого кризиса та модель роста уперлась в свои пределы.

Механизмы коррекции, которые привел в действие дефолт-98, сегодня вне игры. Тогда мы видели стечение двух обстоятельств — резкую коррекцию реальной зарплаты в результате инфляционного скачка (за период с июня 1998−го по февраль 1999 года цены удвоились), которая сделала наше производство весьма конкурентоспособным (в ценовом плане), и наличие незадействованных производственных мощностей. Не запуститься процессу импортзамещающего и экспорториентированного (пусть сырьевого, какая разница для макроэкономики?) роста было просто невозможно. А что сейчас?

Если взять за ориентир по ценам на нефть и балансу движения капиталов начало 2005 года, то сравнение с ним показывает, что средняя зарплата должна откатиться с нынешних 18 тыс. рублей в месяц на тот уровень (с поправкой на инфляцию) — примерно до 10,3 тыс. в месяц (то есть 300–340 долларов в зависимости от курса). За счет чего это может произойти?

Пока мы видим, что реальная зарплата в октябре-ноябре встала. Несмотря на кризис и рост безработицы, она не падает. Снижающаяся инфляция, в отличие от 1998 года, не способна выправить ситуацию. В дальнейшем фактор ослабления рубля, конечно, будет подталкивать цены вверх, но ни о каких масштабах инфляции, близких к уровням конца 1998−го — начала 1999 года говорить не приходится. Неизвестно вообще, сможет ли рост цен на импорт компенсировать падение цен внутренних производителей. Стало быть, зарплата будет возвращаться в равновесие не скачком, как в 1998 году, а мучительно медленно, через рост безработицы и давление на рынок труда.

Ну а с точки зрения импортзамещающего импульса ослабление рубля сейчас почти ничего не дает — свободных конкурентоспособных мощностей почти нет. Наоборот, для их расширения и модернизации нужны инвестиции. А для них хорошо не ослабление, а укрепление рубля — удешевляется зарубежный кредит, облегчается импорт оборудования. Так что сколько-нибудь энергичный выход из кризиса вряд ли возможен без массированных государственных инвестиций.