ГЛАВНАЯ

ДНЕВНИК ПОЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ

ДНЕВНИК ЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ

ДНЕВНИК ФИЛ. КОММЕНТАРИЕВ

МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ

 

             Избранные  места  из одной  философической переписки 

                               Письмо  моего оппонента  от  15  июня  2007, часть 3

   Следующий   фрагмент  я  оставляю   без комментария,  поскольку все  это  -  о  том  же  проектном  пространстве, а  я  уже  объяснял,  почему    пируэты в  этом  пространстве  для   меня   не представляют  интереса,  даже  если   в  качестве  поводыря  перемещений  в нем  выступает  высокочтимый  мною  Фихте.   Возможность  же  высказаться  о некоторых  особенностях его  системы  еще у  меня  будет.

         «Хотя и к последнему обстоятельству не стоит относиться слишком уж серьезно. Конечно, получившаяся "диаметральная инверсия" по-своему тоже не случайна и тоже кое о чем говорит. Но пожалуй, в данном случае не слишком уж многое. Ибо сходится ли та или иная последовательность точек или нет, если да, то к какой точке, принадлежил ли множеству предельная точка или не принадлежит и т. д. - все подобные отношения между элементами соответствующего множества составляют его топологическую структуру. И говоря о "зеркалах", лучах" да "отражениях", необходимо всегда иметь в виду также топологию пространства, а не только его метрику. Однако, для выражения таковой специфики "зеркальная модель" практически вообще непригодна. Потому и "зацикливаться" на ней не стоит, всегда есть возможность построить другую модель, по-настоящему адекватную исходной концептуальной установке - благо нынешние математика и логика открывают тут самые широкие горизонты. Не то, что в эпоху "классическую". В этом отношении, например, читая того же Фихте, интересно наблюдать, как он всеми силами старается наиболее адекватно использовать понятия "световых лучей" (хотя и не только их, но и собственно математические понятия) для геометрической экспликации механизма "чистой" и "объективной" деятельности, деятельности "идеальной" и "реальной", их взаиморефлексии, для раскрытия "конститутивной деятельности", где "образом Я является математическая, себя самое через саму себя построяющая точка, в которой нельзя различить никакого направления, да и вообще ничего нельзя различить; она целиком есть там, где она есть, и содержание ее и граница (содержание и форма) суть одно и то же" ("Основа общего наукоучения") и для обоснования в этом ("нульмерном"; говоря современным языком, с тривиальной топологией, но нетривиально заданной на самом же пустом множестве) пространстве "центростремительного" и "центробежного" направлений, а также для указания точки загадочного "толчка" или "первотолчка", оборачивающего чисто идеальную деятельность на саму себя  и т. д. Особенно большие, прямо-таки колоссальные трудности пришлось ему преодолевать именно во всех этих тесно взаимосвязанных и "начальных" для его системы моментах. Ведь русское "толчок" отнюдь не передает всего смысла, который вкладывает в данную категорию сам Фихте, не вполне синонимично это слово даже просторечному немецкому "Anstoss", обозначающему и собственно "толчок", и "побуждение", и "стимул", и "начало игры", и "возмущение", и "запинку", и "преткновение". А кроме "классической" евклидовой да синтетической проективной геометрии в его распоряжении ничего не было и быть тогда попросту не могло: аналитическая проективная геометрия делала только первые шаги, первые наметки топологии появились в математике вообще лишь спустя три десятилетия после его смерти, а канторовская теория множеств - и того позже. Тем не менее и в таких условиях Фихте демонстрировал феноменальную интуицию: одно его положение о том, что "бесконечностей много" чего стоит. Правда, порой разного рода "зеркальные модели" своей излишней наглядностью подводили и его.»

   Начиная  со  следующего   фрагмента, МО   перестает  скрывать,  что  все  предыдущие  его суждения  относятся  именно  к  моей   модельке  и,  напомнив о  рефлексии второго (рефлексии рефлексии)   и  более  высоких  порядков ,  как  единственной1   достойной  основе  классификации рефлексий (  я  с  этим могу  согласиться,  но это  нисколько  не  противоречит  делению  на  классическую  и  неклассическую -  и  та  и  другая  может  иметь  более высокие  порядки,  чем  первый ), предлагает  альтернативную  модельку.  Увы,  но эту  альтернативу   я  принять  не могу. Более того,  предложение  МО  свидетельствует  о  том,  что он  не  понял(  а  скорей,  как  следует  из    дальнейшего,  просто  не  пожелал вникнуть,  отбросил,  как  белиберду,   еще  на  ранних  подступах )  того  смысла, который  вкладывает  в  это  разделение   Мамардашвили ,и  который  стремлюсь  передать  я. В  моей  модельке  важна  именно    единичная  искривленность  частного  восприятия  и  выравнивание,  усреднение  ее в общем  коллективном восприятии (конкретная  наука,  как  в форма   такого  выравнивания ) . Имено  два  эти  момента  являются  основой  для  разделения рационализма  на  классический  и  неклассический.  Классический,  где  индивидуальное  восприятие существует как  бы  номинально  и  лишь выравненное (предельное  или  устремленное  к  пределу)  коллективное восприятие    имеет  статус  реального.   И  неклассический ,  где  индивидуальное    восприятие   реально,  где  процедура  усреднения    также    является  вполне реальной. 

То  же,  что  предлагает  ниже   МО  эту  индивидуализацию  исключает,  полагая   индивидаульное,   всего  лишь как  механическую  часть  целого(коллективного).

         «Если же вернуться к рассматриваемому варианту "зеркальной модели", то не только в экстенциональном, но и интенциональном аспекте не очень удачен он еще и потому, что рефлексия - это не просто отражение, а само-отражение, в основе ее лежит не только презентация, но и репрезентация. Иными словами, рефлексия как таковая (безотносительно к любому своему историческому или какому-то иному типу) предполагает не только "отражение в зеркале" предмета, но и сопутствующее отражение самого этого отражения - чем, собственно, и определяется возможность наличия разных "типов рефлексии". Хотя и тут в каждом случае важно знать, какой категориальный статус изначально придается как "зеркалу", так и "предмету", и "отражению". Ведь одно дело, когда "зеркало" являет собой ориентируемую поверхность, а другое - когда неориентируемую (типа "листа Мебиуса" в евклидовом пространстве и всех плоскостей в пространстве проективном); одно, когда предмет просто пассивно отражается "сам по себе", а другое - когда и он, в свою очередь, "зеркален" и отражается уже не только как отражаемый, но и как отражающий. Поэтому, без учета всех подобных обстоятельств и для образного выражения доминантной для Вас идеи, вполне можно было бы сказать гораздо проще, без "бесконечного фокуса": например, "классическую" рефлексию отождествить с отражением во всем целом зеркале в соотношении с отражением на каждом ее участке, а "неклассическую" - с отражением в том же зеркале, но разбитом на множество отдельных осколков, отчего каждое индивидуальное отражение начинает претендовать на роль универсального и отчего нужна особая процедура их складывания во что-то более-менее целостное. Эта картина, по крайней мере, не вводила бы во искушение иллюзией не только наглядной иллюстрации, но и сущностной экспликации.»

Не буду  комментировать  и  следующий  фрагмент,  поскольку    об  этом  я  уже   писал.  Я  веду  речь  о  классическом-неклассическом   как  генеральных  типах   рационализма  (  об  этом   речь  и  У  Мамардашвили).  МО  же  уже  второй  раз  предлагает  порассуждать   о  …формах  становления   рационализма  во  времени.  Это   тоже  все    очень  интересно,  но оно  из  другой.  более   локальной  области.   Чтобы  говорить  об  генеральной  типологии,  все  эти  частности  надо   выносить   за  скобки.

         «Наконец, прежде, чем вообще говорить о "классическом" и "неклассическом" рационализме, неплохо все-таки определиться хотя бы с содержанием "видовых отличий" (пусть даже считая, что смысл "родового" понятия - рационализма как такового - более-менее очевиден). Если не брать в расчет в некотором отношении уже "вторичные" вещи (как, например, "новые типы рациональности", разрабатывавшиеся представителями Франфуртской школы, концепцию "типов рациональности" М. К. Мамардашвили, "логико-поливалентную" концепцию Б. Г. Кузнецова, "вероятностно-смысловую" концепцию В. В. Налимова, "интранатуралистскую" концепцию Д. В. Пивоварова и т. д.), то  как известно, понятие "неклассическая рациональность" впервые возникло в среде западной "философии науки" - но до сих пор даже в ней не имеет однозначного определения. Кроме того, остается вопрос, насколько понятие это относится к метанаучному уровню, насколько к "общенаучному", а насколько может претендовать на статус философской категориальности. Но как бы то ни было, с "классичностью", вроде бы, полегче. В плане собственно философском "классический рационализм" 17-18 веков, общепринято ассоциируется с системами Декарта, Спинозы, Мальбранша и Лейбница,  в плане естественнонаучном почти единодушно истоками считаются аналитическая геометрия Декарта, основы математического анализа Ньютона и Лейбница, ньютоновская физика и все гносеологические следствия из них вытекающие. С "неклассичностью" в плане позитивного содержания уже гораздо сложнее - потому-то она продолжает именоваться преимущественно "апофатически", хотя говорят уже и о "постнеклассическом этапе". Поневоле возникает искушение, помимо более-менее явной ориентации на историю философии да на научное познание, неявно ориентироваться и на искусство с его "классицизмами", "модернизмами" да "постмодернизмами", а также с сущностно-нелогическими способами становления и определения содержательности художественных форм.

         Логическая же неопределенность влечет свои, вполне определенные следствия как гносеологического, так и психологического порядка. Отсюда тяга к ассоциативности, смысловой расплывчатости, частые переходы от понятия к метафоре, к использованию не то, что "классического" - наоборот, "до-классического", средневекового "тропического разума", способа мыслить "по аналогии".»

Следующий   фрагмент   я   воспринимаю  как   психологический   срыв  МО  -  настолько  в   нем  (  фрагменте)   вдруг    начинает   проступать   раздражение, желание  о  к  чему-нибудь  придраться,   в  связи с   чем-нибудь кусануть-тяпнуть.  Я   приведу  в заключение      почти   полностью ту    из  свою   работу,  что дала  МО  повод  для  нижеследующих  деконструктивных  импровизаций  -  совершенно  надуманных  и откровенно  пустоватых.

         «Простейшая (и старейшая) из таких аналогий, обретших ныне второе дыхание, - образ расширяющегося круга, символизирующего соотношение знания и незнания, где "радиальный" рост первого тут же дает двукратное к этому приросту увеличение соседства со вторым, помноженное на иррациональное "пи". Но в отличие от "классического" (в данном случае древнегреческого) смысла этого наглядного примера, теперь в него вкладывается смысл парадоксально-"неклассический":  чем более развивается познание, тем  более, мол, неустойчивым, а потому и принципиально неопределенным, становится само знание как таковое. Вроде бы, все то же "софистическое" (в эллинском, а не в современно-ругательном значении этого слова) "чем больше знаю - тем больше не знаю", да совершенно на другой лад. Дескать, "как" (опять "тропическая" аналогия) в физике микромира, где уже само наличие наблюдателя влияет на наблюдаемые процессы, и потому нет никакой возможности знать, как они протекали бы без наблюдателя. А если так в "лидирующей отрасли" научного познания, то значит, и везде так: субъект уже самим фактом восприятия объекта способен изменять его реальность, и изменять необратимо. Соответственно, таким же является и его знание - а это и есть "новый тип рациональности". Такой "неклассически-рациональный силлогизм" (по-ельциновски - "загогулина") получается, где в качестве первой посылки берется аналогия с геометрией, в качестве второй - аналогия с физикой, а философский вывод их этих двух аналогий делается тоже не логически, а аналогически. А тем временем...

         ...Тем временем в самом "круге" (хоть расширяющемся, хоть сужающемся, хоть неизменном) по-прежнему если и содержится что "неклассическое", то все то же константное иррациональное "пи", умножающее на себя переменное рациональное "2r". Но теперь никому и в голову не приходит хоть как-то причислять это число к нынешней "неклассичности" - хотя, казалось бы, не очень-то давно, всего в 1882-м, Линдеман доказал, что оно является еще и трансцендентным. Да и вообще, некогда открытие таковых иррациональных чисел повергло в шок древнегреческих мыслителей, породив исторически первый кризис в основаниях математики и заставив "неклассически" пересмотреть соответствующие рациональные подходы. Но перефразируя известный афоризм Гегеля, "это было так давно, что давно уже стало неправдой"...»

А  вот то,  в связи  с  чем   все  это  было   выронено  на   бумагу:

       ПОЗНАНИЕ    И   НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ— В ОКРЕСТНОСТЯХ ТОЧКИ   ПЕРХОДА

  Наши представления  о реальности, как  известно, постоянно расширяются и усложняются. Но  при этом   расширяется  и круг неясного  —  круг   задаваемых  вопросов.   Именно поэтому  и  растет  общая неопределенность  всей  системы  знаний,   представленной  в  совокупности понятийных  моделей. Проявляется  же эта неопределенность в субъективных   п р е д с т а в л е н и я х   о  состоянии системы  —  в усиливающемся   ощущении ее  неустойчивости.

Простейшая модель, передающая  соотношения   знания и незнания,    хорошо известна— это  обычная  окружность.  Увеличивается знание, растет протяженность границы, отделяющей  знание от незнания, разрастается зона незнания,  неопределенности— возрастающая информация с неизбежностью генерирует ощущение беспомощности этой информации. Или:  чем   больше,  чем  глубже  знание о  мире,  тем оно  неустойчивее, тем выше  его неопределенность.

  Рост  знания, положительный характер обратной связи в звене наука- информация, стремительный рост  информированности… Если такая система не выходит  на какой-либо реконструирующий  ее аттрактор (связанный  с новейшими  формами  активизации  коллективного человеческого разума), то она может вплотную  приблизиться к точке обострения  —  может быть  опрокинута в хаос мистики, принципиально  иррациональных схем, бессознательных предчувствий.     Информационный   бум XX века, похоже, существенно  приблизил нас к такой точке...

     Но эта  модель(окружность,  находящийся  внутри нее круг)  оказывается слишком  благополучной, если принять  во внимание  последствия сгущения культурных инноваций—  изменение восприятия времени,  или эффект «сокращения настоящего».Речь здесь  идет  об «укорачивании протяженности временных интервалов, в которых мы можем рассчитывать на определенное постоянство наших жизненных  отношений».(. Люббе Г. В ногу со временем: О сокращении нашего пребывания в настоящем// Вопросы философии. 1994.  4.)  По существу же  это означает расширение зоны бесструктурности,  хаоса в  п р о ш л о м    (в-прошлом-для-нас),   стремительное  приближении границы этой  зоны  к  живущему поколению... Таким образом,    достаточно уютный  круг  фактически  утрачивает свою середину  — превращается в неудержимо утончающееся кольцо:  расширяющееся  знание не  только  увеличивает  область  незнания,  но,   поедая достигнутое   знание, создает  неопределенность  и в прошлом.      И все это при абсолютном   хаосе на фронтальной границе кольца, представляющей, если изъясняться в синергетических терминах, область тотальной  неустойчивости, скопище своего рода сверхстранных аттракторов, непредсказуемых совершенно.

 Собственно  об  этом  и  идет  речь в  суждениии  М.Мамардашвили  о  невозможности   научных   экстраполяций—  какая-то  логика  в развитии  знания   обнаруживается  лишь   постфактум.   Получается, что  знание не только увеличивает область неопределенности, но и имеет совершенно непроницаемую  для рационалистического  анализа  кайму принципиального хаоса, бесструктурности,  которая не может быть освоена на основании прошлого опыта, а только на опыте настоящем, связанном с беспомощным барахтаньем в этой кайме.  

      Замершее на истончающемся кольце рационализма человечество... Теряющее надежную опору в прошлом... Не видящее ее в будущем...   Причем не на кольце даже, а скорей на торе, когда и опереться, порой,  не на что….  На  котором  беспечная Аннушка  уже  разлила  свое  масло…

Лучшим   лекарством от подобного рода ощущений по-прежнему  остается   классический  рациональный детерминизм.  Прежде  всего   детерминизм  объективный, естественнонаучный  с его бодрой  уверенностью  в  том, что  рано  или  поздно     соответствующие   факты   будут  обнаружены,  адекватные  им понятия    выработаны (или скорректированы  существующие ), и  человечество  достойно ответит  на  все  вопросы, поставленные   перед ним реальностью—     система    научного  знания  с  каждым   шагом     будет все полнее передавать  сложность   мира и  в следствие  этого  неизбежно   будет   возрастать  ее устойчивость. Однако, эта  устойчивость   иллюзорна и  держится   исключительно  на    метафизической   невинности, свойственной, как  правило, классическому  детерминизму.  Ощущения неустойчивости  снимаются   здесь далеко  не  самым рациональным  способом —  они  попросту   отбрасываются,   игнорируются. Мышление же,  формирующееся  в  подобной тепличной обстановке,  утрачивает  всякий  иммунитет  к  иррациональному.  Вот  почему  для    последовательно рационального  мышления   с  его   полной  отвлеченностью от отвлеченных понятий  возрастает  вероятность  сокрушительных  падений—  в  мистику самого примитивного  пошиба  или  в   какой-нибудь либертинаж.

 Надежной и  по-прежнему очень эффективной  формой  защиты от  хаоса остается другой тип  детерминизма, назовем  его  клерикальным.  Определенность, которую  может почерпнуть   в  идее Бога интеллектуал,  углубившийся  в загадки  реальности,  но  не находящий  всех необходимых связей для   полноты  и  завершенности картины,  сопоставима, наверное, с той успокоенностью,  которая  снисходит на   человека, обращающегося к Богу  с молитвой и не помышляющего не о каких  иных,  кроме  библейской, картинах  мира. 

  В последние  времена достаточно  популярным  становится   еще  один  тип «детерминизма» — детерминизм   субъективный.. Суть здесь   сводится   к полному    отказу  от  каких либо  нечастных моделей,  к  идее  существования  исключительно  «своей  тягой». Бог же   — как  некий   центр   мира,  удерживающий в равновесии  и во   «взаимодействии»  (без-следном, отвлеченном ) сонм приватных  моделей  и  схем.  Эта идеология,  конечно же,    выстроена   на   развалинах  метафизики( общих понятийных   моделей  мира), которые  оставил  в своих   оценках  и  представлениях  тот  же Хайдеггер, на  тех   новообразованиях ( в  основном французского  образца), которые    разрослись на  этих  обломках за ХХ  век.  Эта  идеология,    как  всякая,  принижающая общее   пред особенным, конечно же, хаотична.

   Наряду  с тремя детерминистскими (  или  работающими под  оные( «реакциями на  ощущения  неустойчивости  мира можно  допустить  существование  и     еще одной. Это -  понимание   неопределенности    как   с у щ н о с т н о й   особенности  мира. Через эпистемологическое  обобщение  гайзенберговского принципа. Через   признание    неизбежности  субъективных  искажений  в любом  самом общем модельном  построении. Через понимание  того, что   в  ХХ  веке отвлеченное  мышление    отнюдь  не  разрушало прежние  детерминистские  схемы, а   всего лишь  вытесняло  их  детерминистскими  же, но  субъективного,  частного пользования —прививая  в  такой   экзотической   форме         первые  навыки    существования   в условиях  принципиально    неопределенной    картины   мира.

 Если  построить  онтологию и гносеологию  принципиально  неопределенного мира    удастся, то  все  постепенно  станет  на  свои  места,   и обновленная форма неклассического  рационализма (рационализма  с прививкой  неопределенности )   превратиться  в  достаточно  универсальное  средство  защиты  от  хаоса. Защиты  с помощью  порядка.  Но  мировоззренческий  кризис,  связанный  с идеями   принципиального разупорядочивания,     крайней субъективизации,   последовательного  наступления на любые  конструкции в  общих  понятиях, по-видимому,  еще  не   достиг  своего   пика, и  ставка    на   особенное,   индивидуальное,   свое  популярности   пока  не  теряет. Подобная   интеллектуальная практика  еще остается, видимо,  очень  эффективным  транквилизатором  и  способна, как это ни странно,   создать   иллюзию устойчивости  существования  и   в  предельно хаотизированном  мире…     Проблема же  «генерализации»   доверительного   существования        «я»  наедине со своей  собственной  картиной  мира   (неважно что  схвачено  в ней  – важно как: индивидуально, самостоятельно, целостно )   решается с помощью    идеи  Бога. Но  это  не всесильный  и  всеведующий  Бог  теизма, не  индифферентный  Бог  деизма, обнаруживающий себя  лишь  в критических  точках становления  и развития бытия.   Это  Бог ­–Ничто —неясный, непознаваемый,  невыразимый  Гарант   локального   порядка, осуществляющий свои  гарантии   через  просветление  каждого «я» - через  одаривание   его   пониманием….

  Такую    (де) конструкцию  вполне  можно  принять  в  качестве потребительской (бытовой) версии (быта-версии)феноменологических откровений 20 века,   а  точнее о-бытовленный.  Феноменология прежде  физики  задумалась о влиянии  познающего   субъекта на  реальность,  представив  тем  самым  субъективное (не-естественное, иррациональное )  в качестве  реальной ( и имманентной   реальности) стороны  познания. Субъективное  знание благодаря феноменологии  перестало быть частным пред-знанием, некачественным   и  случайным,  а  объективизировалось— в  том  смысле, что  узаконилось и приобрело права   неотъемлемой   составляющей  знания.    С  опорой  на  это   «преображение»  субъективного,  незаметно   превращаемого  в  единственное  основание  достоверности, и была  развернута беспрецедентная атака   на  рационализм,  которому  совершенно  бесцеремонно   было  инкриминировано то,  что  исподволь насаждалось в  новой форме   рационализма. Под видом очищения  знания  от стереотипов  классического  рационального  пред- знания как раз  и   усиливалась   роль субъективного, но  в  иной, предельно размытой, скрытой  форме:   вместо  явного  дуализма  Декарта,  у которого,    по крайней  мере,   не  отрицалась  возможность объективизации  начальных субъективных  установок,  предлагался скрытый  полиизм    Гуссерля, где в  механической  смеси  некоммутирующих  и непроницаемых  друг для  друга  Я  каждое  Я    имело уже объективную возможность стать единственно законной  опорой  достоверности.

       Увы, но  что-то   древнее,   языческое  проявилось  в   этом   глобальном   переходе  … ….….

Столь   изощренная   форма  реабилитации  субъективного  не могла  не  иметь далеко идущих   последствий –чисто  психологически она  не  просто  подталкивала, а  понуждала   к  крайностям – к  абсолютизации  субъективного.  К  тому  же довольно-таки  скоро и  физика  в таких  своих разработках  и  идеях, как квантовая  механика, волновая  функция, соотношение  неопределенности,   догнала  философию— превратила  наблюдателя  в неотъемлемую  составляющую  и  физического  знания.  Это  существенно  понизило    статус  детерминистской  картины  мира—в  значительной   степени  усилило  ощущения  его   хаотичности.  Философское  же  (феноменологическое ) обоснование (  особенно его крайние  формы) прав субъективного  стало  расхожей, ширпотребной   защитой  от  такого  хаоса. 

  Нет   необходимости  как –то  особо  подчеркивать  ту  роль,  которую  играет  во всех этих  маневрах отвлеченного  мышления    идея  Бога-Пустоты —она   очевидна.. Это  воистину самая трансцендентная  идея  о трансцендентальном: «Бог как абсолютный предел, но выводимый к сознанию не через идею»…  В данном,  восходящем, скорей  всего, к  Левинасу  суждении   г. N(  одного из  апологетов этой идеи) заключена  как бы последняя из  возможных  идей, своего  рода  сверх-идея,  ликвидирующая, раз  и навсегда,  саму потребность  в    идеях  как  таковых.   Это—  очень   неслабая  мысль    и несомненно   элегантнейшая    попытка  одним махом развязать   серию принципиальных  узлов и,  главное,   скомпрометировать   классический   рационализм.  Ведь  абсолютное Ничто  в  этой  концепции призвано  дезавуировать «  Я    как абсолютного субъекта, удостоверяющего достоверность». Однако не  следует  упускать  из  виду,  что     мысль   о  такой  опоре   на  собственное   Я  была  в  процедурах  разоблачения классического рационализма   всего  лишь   полемическим   упрощением,    поскольку опорой на  самом  деле  ( и в конце концов)  является   бесконечное  количество  взаимосвязанных  Я.  Индивидуальное стремление к истине(воля  к  истине)  постоянно корректируется этим коллективным полем. Именно   благодаря  ему   вполне  приватное   Я   в  действительности  жестко  ограничено  и  потому обретает  признаки того, что   называют  «абсолютным субъектом».

Потенциал    этой  « последней  идеи»  тем  не менее   достаточно  велик. Она определенно  не  из  числа  интеллектуальных побрякушек ­– она,  несмотря  на  свое  мрачное  предназначение, способна  быть  мощным генератором  идей, смыслов  и  объяснений.  С  помощью нее можно объяснять  многое, например,     устойчивость человечества.  « Человеческое держится в человеке в век тотальной автоматизации психических функций именно как эта Сила, как абсолютное ничто или абсолютно внешнее разрыва его сознания, бесконечно более мощное, чем ничто ничтожествующей воли Я к власти ( и истине)»…  Но  главное,  она,   действительно, оставляет  без  средств   к  существованию   наглое  Я   классического рационализма, поскольку  за ней  « сознательный курс на постановку пределов возможности сознания построить бесконечное поле своей мощи целиком проглядывать поле наблюдения».   Курс, провозглашаемый  «не ради утверждения воли субъекта к истине, а наоборот - для позитивного утверждения Ничто как основы этой воли. Ничто, обращающего волю в дарение понимания "не от себя"…  здесь - позитивное понимание нигилизма как высвобождение сознания от идолов или идей, от активности "вижу"…Бог вообще не имеет идеи и всякой идее противостоит. Идея - активность сознания, своеволие Я, идол. Бог открывается только как дар, т.е. пассивности утихомирившего свою гордыню сознания. Сознания, расставшегося с цеплянием за идеи.»

Нет  слов, построение, действительно,  виртуозное.   Возможности  сознания  ограничены, но  ограничены  сугубо   рационально. Воля субъекта к  истине ( та  самая, что  понуждала  в Новое  время   к  классически рациональному  постижению   бытия ) не дезавуирована полностью, а  получила  право  на  существование в качестве  дара  понимания   от   Ничто.    Индивидуальное  сознание  освобождено  от  идолов  идей -  стало  наконец  позитивно  нигилистическим. Единичный  одновременно предельно  ограничен  и предельно  раскрепощен.  Эти ограничения  будут гнать  его прочь от  любых  форм рационального  постижения. Раскрепощенность же будет  влечь  к  самым  примитивным   и    вызывающе диким построениям. Идеальнейшие  условия   и  для  роста  популяции г.г. де  Садов,  для развития  обслуживающей  их    философии.
 «Так ощущаемая Божественность»  в представлениях      г. Н    является   «сердцевиной  неклассической  науки».  Именно  на этой основе,   считает  он, « и будет происходить возврат обезумевшего естествознания в пределы человеческого измерения - т.е. те пределы, где оно находилось до реформ Декарта. Без этого нас всех очень скоро ждет кердык от похоти невменяемого любопытства, которым руководит уже не человек, но воля прибора.»

Но почему  для возврата  в  докартезианский  рай  непременно требуется  именно такая  основа – Ничто, дарующее  понимание ?...Разве ограничение через Ничто   способно   сделать  осмотрительным естественнонаучное  любопытство ?....Ведь столь отвлеченные ограничения  как  раз  и стимулирует особо  невменяемые   формы   любопытства, которыми     руководит уже  не  человек,  и даже не  прибор, а исключительно,  как это  продемонстрировал   г. де  Сад,  железы  внутренней  секреции….

 

 Казалось  бы,  механизм    воздействия  так  понимаемой   Божественности  на человека   и человечество  хорошо   определен  и выглядит  психологически   убедительным:   « Если я рассматриваю как подарок - чудо или благодать - все, что мне дано, начиная с моего тела - то жизнь вообще больше не находится под ярмом идей. Вот только тогда "мое" сознание перестает быть "моим" или вторым желудком - и открывается место для сердца или Бесконечного… И тогда нужно обдумать радикальное различие сингулярного от единичного, т.е. мира негенерализируемых множественностей …, от мира отпущенного Всеобщим на свободу своей партикулярной воли единичного (т.е. гегелевского мира и всех его гримас в 20 веке)» И   в принципе  в   сугубо индивидуальном   приложении  это,  может  быть,  и  срабатывает,  но,  наверняка, не  чаще  и  не  лучше, чем  в последекартовские  времена  срабатывала   оплеванная ныне  со всех  сторон  идея   гуманизма.

 Очевидно    и  следующее. Безумство сознания, дерзнувшего  строить  модели  мира  в  идеях, понятиях, достигшего  успехов  в  этом   и начавшего  захлебываться   своими достижениями, осуждено, казалось  бы, достаточно  резко   …. И  в то же  время  творится     еще  большее   безумство  на  той же  основе (моделирование  в понятиях), когда    под прикрытием  дара от Ничто  частное расщепляется на  сингулярное  и  единичное, а   бытие соответственно, — на  два не коммутирующих  друг  с другом  мира, один  из которых не генерализируем   в  принципе. Какое  шикарное поле  для  произвола  всех  видов -  от  физического  до  интелектуального !…

  

ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ		ПОИСК  ПО САЙТУ на сайте  в интернете
НАПИСАТЬ  АДМИНИСТРАТОРУ                САЙТА	Рассылки Subscribe.Ru Советую прочитать	©ВалерийСуриков