ГЛАВНАЯ

ДНЕВНИК ПОЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ

ДНЕВНИК ЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ

ДНЕВНИК ФИЛ. КОММЕНТАРИЕВ

МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ

 

  Письмо  моего  оппонента  от   4  апреля  2008  года.  Часть  последняя:  "КРИТЕРИИ ИСТИННОГО"

      Заключительная    часть   письма   моего  оппонента  от   10  апреля   2008   года   посвящена   проблеме   критериев  истинного.  Поэтому   я   воспроизвожу  здесь  ту часть  из  моего  письма от  25  июня  2007,  в   которой   эта  проблема    также   затрагивается.  Мой  оппонент,  видимо,  на  эту   часть   как  раз  и  отвечает.

 «На  каждом    из  четырех  уровней  абстрагирования существует   свой специфический  тип инвариантности   и,  соответственно,   тип  критериев   истинности.
Инвариантами на  первых  двух  уровнях  являются    наборы    генеральных признаков, определяющих  специфику, например, груши  в ее  отличие  от яблони,  специфику   дерева  в  ее  отличие  от  горной  породы (  мы методично перебираем все  имеющиеся  не земле  груши,  но  некоторые  признаки  при  этом  преобразовании сохраняются ).  В  единое   эти  признаки  собирает  само  понятие, то  есть  инварианты здесь   достаточно  инерционны - жестко привязаны к  понятиям.  Слишком  очевидна  и  близка  связь  с  реальными  объектами  и потому  существенно  ограничена   мобильность   понятий. Попробуйте  переопределить( публично  выступить  с таким  предложением) понятие  груша  или  дерево  - койка  на Канатчиковой  даче  вам  обеспечена.
  Инварианты  третьего  уровня   уже  не  являются  механическими   наборами признаков-    здесь   центр  тяжести   решительно  смещается   от   собственно характеристик    к их  связям,  здесь   в  качестве инвариантов  выступают  законы .  Связи   эти  есть связи  понятий,  но   устанавливаются  они  как отражающие  особенности  связанности(взаимодействия)  реальных  объектов..  Отвлеченность  понятий, их  концептность ,  если  угодно,  здесь     уже  настолько  значительна, что   время  от  времени,  то  в  одной  области  знания ,  то  в другой начинает  проклевываться  хмурая  физиономия   познающего субъекта,  заявляющего   о  своих   исключительных  правах: «  А  где, батенька, в  вашей  формуле  мои   собственные  переживания   по  части  влияния  силы  на  ускорение?   Что  вы  меня  Ньютоном-то все  пугаете.  Может это  у  него  в  Оксфорде, или  где  он  там  промышлял,  все   так и  связывалось,  а  у нас в  Булонском  лесу   пойдет   совсем по-другому ?...Редукции требую.  И эпохе...».( Так   или приблизительно  так  рассуждают каждый первопереоткрыватель ,  неважно  замахивается ли он  на  классическую термодинамику  или  на   мировую  историю )

То  есть новаторские  индивидуальные вольности  на   третьем  уровне (   попытки  выстроить  какую-нибудь  науку  или  ее раздел    с  чистого   листа,    с  основным упором   на    свои  лишь  переживания) уже  случаются,  но  их,    как  правило, относят  к  патологиям, и    поддержку  они  находят  лишь  у  братьев  по  разуму  «новаторов».  Здесь  не  возникает  особых проблем,  поскольку    существует  достаточно   четкий  критерий   истинности  новаторства:  новые  идеи   должны  включать    старые  как  частный  случай -  сводится  к  старым  при  определенных  условиях (  квантовая  механика  не  отрицает классическую,  а  является  обобщение   последней   на  микромир).

  На четвертом  уровне, то есть  при  философском  моделировании  реальности,  обесцениваются  и инварианты  третьего  уровня.  Концептность  понятий  предельная,  все  законы  по боку -  идеальная  среда   для  интеллектуального    террора.  Ошалевшая  от   свободы  познающая  индивидуальность  категорически отказывается здесь от  какой-то  связанности   используемых ею понятий  с реальностью (  степень  отвлеченности   понятий позволяет ей   делать  это  ),     и  если  признает   такую  связь ,  то  исключительно  в  извращенных   формах  -    тянет  в  понятия   четвертого  уровня    с  уровня  первого-  второго   что-нибудь  попакостнее ,  типа  какого-нибудь  фаллоса….В  сильнейшей  степени  всему  этому  способствует   полное  исчезновение из  арсенала  оценок  несубъективных  критериев  истинности -  любая      логически   завершенная,  внутренне непротиворечивая  система  понятий  может   претендовать  на  статус философской,  то  есть    моделирующей  реальность  в  предельно  отвлеченных  понятиях системы.  В этом-то и  заключен   основной    источник   философского   шаманства.  Связь с  реальностью  явно отброшена,  но  претензии   на  моделирование всей  реальности  в предельно отвлеченных  понятиях    тайно  сохранены.  Никто  ведь из  тех,  кто ткет  свою   концептную сеть   (от  Делеза  до последнего  истопника  в Нью-Васюках)   не  согласится, что   изготавливает  нечто  для  сугубо   домашнего  пользования ….

.Но  объективные  критерии  истинности   существуют( не  могут  не  существовать )  и  на  четвертом уровне, и  именно    с  ними  связан сегодня   основной  вопрос  философии:  быть  или  не быть   таким критериям .  Здесь-то   и  появляется   третий   постулат: истинность  любого  философского  моделирования(  любой  философской  системы)  может  быть  оценена исключительно как  часть  всей  системы (развивающейся)    философских  знаний..  То есть  важна  отнюдь  не  онтология    или  гносеология    философа  А ,  а  то,  каким  образом из этой  системы,   в  порядке  разрешения  ,  заложенного  в  ней  противоречия ,  рождается  система  философа  В и  каким  образом противоречия   последнего   разрешаются  в  системе  философа  С.  Причем А  не  обязательно  должен  жить  раньше  В ,  а  тот   раньше  С.   Этот критерий  чем-то  напоминает  критерий  истинности  третьего  уровня.  Там  новая  теория  должна  обобщить старую ­-  вписать  ее  в  себя.  Здесь же  обобщение  носит   специфический   характер-  новое   должно  вписаться  в  имеющуюся ,   сформировавшуюся  систему  общих  отвлеченных  знаний  и  дать ей (  всей   целиком  , отдельному  фрагменту,  отдельной  цепочке-  линейной  или  нелинейной - системы )  импульс  для  полного  переопределения.»

Предыдущую   часть   своего   письма   МО   завершает  суждением  о  том,  что   именно типу  рефлексии    принадлежит  ведущая   роль    в    определении   статуса   понятия  : «любые понятия (суждения, гипотезы, концепции, модели, теории и т. д.) являются обыденными, научными, философскими и т. п. не столько по вторичным признакам предметной отнесенности, смысловой отвлеченности или вербальной оформленности…, сколько в зависимости от того, какой тип рефлексии в себя исходно "вписывают" и в какой тип рефлексии сами "вписываются" в конечном исходе. При этом последним вовсе не обязательно, словно лестничным ступеням, выстраиваться "снизу вверх" для прогрессивного "восхождения мысли" - вполне достаточно, что они просто "параллельны".»

И   главные   беды,  по  его  мнению,  начинаются   тогда,  когда  «подобные "параллельные"  искусственным образом заставляют "пересекаться".»

 Приводимые    далее  примеры  пересечений   не  совсем      внятны   -  не  удается   однозначно   установить,  что  они     фиксируют.   Скорей  всего,  это   примеры   не  пересечений,  а   закидывания   понятий  низкого  уровня  отвлеченности на  более  высокий  уровень.  Или  соответственно  наоборот – наполнения    системы     понятий  высокого  уровня    отвлеченности,  общности,     неким частным  материалом (  авторитарное закидывание эмпирического  в  общем-то  материал  на   теоретический   уровень).  То  есть  и  в том  и   другом  случае  нарушается   понятийная  иерархия. В  принципе  изготовление  подобных   смесей   вполне  можно   назвать  и   пересечением.

   Все  приводимые   моим   оппонентом   примеры  вписываются  в  описанную  им  же  процедуру.  Поэтому  ссылкой  на  эту  процедуру    я   и  ограничусь.

  «Аналогично и во всех прочих подобных случаях: если некто вполне свободно и логически правильно оперирует математическими, физическими да философскими терминами, даже не очень доступными для обыденного восприятия, но при всем при этом "работает" ими словно тяпкой на своем огороде, то это заведомо что угодно, только не математика, не физика и не философия.»

Вывод   же,  который  в  конце  концов  делает  МО,   сводится     к  следующему:

« гносеологический принцип (или "критерий"), согласно которому новые теории должны включать старые, как частный случай, должны сводится к старым при определенных условиях (т. е. "обобщать" их на новую предметную сферу, включающую в себя и прежнюю), явно недостаточен, когда речь идет об установлении истинности (а не "правильности" только).

Возможно, подобная "обобщаемость" все же есть одна из закономерностей научного познания. Но закономерность скорее не "динамическая", а "статистическая", не обязательно действующая одинаково в каждом конкретном случае …. А при достаточно подробном рассмотрении - быть, может, и почти не действующая (с точки зрения обиходного представления об "обобщении" одной теории другой). В этом плане говорить, например, что квантовая механика "обобщила" классическую (ньютоновскую) физику на микромир, - значит содержательно почти ничего не сказать (в лучшем случае) или сказать нечто, не соответствующее действительности (в случае худшем).»

Это  расплывчатое  высказывание (  истинность -  правильность,  динамическая -  статистическая )    надо,  видимо,  понимать  как   реплику  на  мое   « существует  достаточно   четкий  критерий   истинности  новаторства:  новые  идеи   должны  включать    старые  как  частный  случай -  сводится  к  старым  при  определенных  условиях (  квантовая  механика  не  отрицает классическую,  а  является  обобщение   последней   на  микромир». Но  не  трудно   убедиться,  что  у   меня   смысловое  ударение   вовсе  не  на  критерий(подчеркнуто ,  что он  всего  лишь  достаточно   четкий, но  не     безусловный  ),  а  на  преемственность  теорий -  обобщения   на  пустом   месте,  без   связи  с   уже  совершенными,   -  пустое   дело.  И  в этой  преемственности   именно  иерархичность  понятий     свое   выражение     и  находит.

Далее   мой   оппонент   останавливается   на   конкретной  проблеме:  является  ли  квантовая   механика    обобщением   классической…    И   для  ответа  на   этот  вопрос    обращается  к  математической  логике:

«С точки зрения чисто физической разбор конкретного соотношения уравнений, описывающих процессы на макро- и микроуровнях, - разговор совершенно особый и сугубо специальный. Но положение о том, что квантовая механика не отрицает классическую, а является обобщением последней на микромир, - это положение уже не физическое, а мета-физическое, сформулировано оно не на объектном языке самой физике, а на метаязыке этой науки. Но с другой стороны, отнюдь не на языке философской "метафизики". А потому экспликации и верификации подлежит прежде всего специально-научными средствами, применяемыми именно в метанаучной сфере. Благо, аппарат современной математической логики очень даже хорошо разработан, а в аспекте "логики науки" уже давно и достаточно всесторонне проанализирована, в том числе, и указанная проблема.

Если кратко, упрощенно и без формальных выкладок, то ситуация здесь выглядит следующим образом. Одно логическое исчисление является частным случаем другого, если в этом последнем выводимы все истинные формулы первого и сверх того выводимы еще и иные истинные формулы, относительно которых в первом нет выводимости ни их самих, ни их отрицаний. Поскольку макромиру и классической физике в общем виде (отвлекаясь от модальностей) соответствует классическая двузначная логика, а микромиру и квантовой механике - логика трехзначная (со значением «не определено» или «неизвестно»."неопределенно" помимо "истинно" и "ложно"), и поскольку для соответствующих операторов истинностные таблицы второй, как правило, строятся так, что переходят в истинностные таблицы первой, если это третье значение убрать, то складывается впечатление, что логика квантовой механики не отрицает логику классической физики, а является обобщением ее на микромир. Якобы, подобно тому, как в рамках самой двузначной логики исчисление предикатов первого порядка обобщает исчисление высказываний, и само, в свою очередь, обобщается исчислением предикатов второго порядка.

На самом деле здесь уже не совсем так: в любой функционально полной многозначной логике для любых законов логики двузначной с равным успехом можно построить как определения логических операторов, при которых эти законы сохранятся в данной многозначной логике, так и такие определения, при которых не сохранятся. Квантовой же механике - и именно в силу ограничений, накладываемых особыми физическими явлениями - соответствуют системы трехзначной логики как раз лишь с такими определениями операторов, которыми некоторые законы двузначной логики исключаются. В самой логике, на уровне формальных систем (опять-таки при обеспечении их достаточной функциональной полноты) вопрос о соотношении таковых систем решается достаточно стандартно, причем, поливариантно. Но в отличие от абстрактно-логических исчислений, конкретной физической теории, которая действительно обобщала бы оба частных случая (классическую физику и ее квантово-механическое "отрицание"), которая охватывала бы в единой системе как макро-, так и микромир, увы, пока нет.»

Я   не  буду  подробно   комментировать это,  поскольку  мои  представления  из  логики  Лукасевича(  троичная   логика)   весьма  и  весьма     ничтожны,  а  углубляться    в  нее  у  меня  почему-то      желания нет.   Но   на  одно   я  все-таки  обращу   внимание  -  обращение  к  троичной   логике   здесь  неправомерно.   У  Лукасевича,  кроме  «истина»  и  «ложь»  есть  третья  позиция    «неизвестно»,   или  «не  определено».  Квантово-механическая   неопределенность,  а  именно    ее      и имеет  в  виду МО,  здесь  не при чем.   Хотя бы   потому,  что  она   не  является   сугубо   квантово-механической. Эта  неопределенность  присуща  и   макрообъектам -  для  них   она  просто  ничтожна,    не  фиксируема .   Она    проявляется  с  очевидностью   лишь на  микроуровне. Классический  объект   отличается от  квантово-механического  не  отсутствием   неопределенности,  а   лишь  степенью  неопределенности.  Поэтому   можно   считать,  что    и   с  микроуровнем    двоичная   логика   справляется безупречно.   Просто  иным, не  столь   жестко  детерминированным, становится  содержание  истинного.

   Более  того, все  эти  расшаркивания   и  пританцовывания   перед   множественной  логикой,   как  логикой     безусловно обобщающей,  не   выглядят   убедительными.   Формально   это,  действительно,  предстает  как обобщение -  так   воспринимается   всякое  увеличение  размерности .

 Но,  похоже, не  всякое  формальное  обобщение   может  быть  безусловно отнесено  к числу   универсализующих….  Вполне  можно  допустить   и ситуацию, когда  формальное   обобщение позволительно  будет  рассматривать,  как      переход  от  более    общего  к   более   частному.   Таковыми   и  можно  представить  соотношения  мгногомерной  логики  и  двоичной.   И  даже  не  представить,  а  задать,   постулировать.

Двоичная  логика,  как  основополагающий,  принимаемый     на    веру   принцип   и   как   следствие   -  соответствующая  (  сформировавшаяся   и еще  не  утратившая   своего  влияния)  мировоззренческая  система,  основанная  на   абсолютном  характере  таких  понятий,  как   истина   и  ложь.

  Наборы  постулатов  более  частных,  определяющих  уже  толкование  истинного,   обеспечит  бесконечное   многообразие…  Но  это  будет   многообразие  в   жестко  определенном  пространстве, где  в  основе  граница  между  истиной  и  ложью  проведена  безусловно.

  Ничто  не  мешает   положить   в  основу и  постулат, опирающийся   на  логику   Лукасевича,  и   получить  соответствующую  мировоззренческую  систему,  для  которой двоичное  будет  лишь  частным    случаем,   и  все  многообразие   строить  уже  не  на  множестве    принципов,  исходя  из которых трактуется  истинное,  а    на  принципиальной  неопределенности  истинного и,  следовательно,  принципиальной  множественности  его.

Что  перед  нами  в  таком   случае?   Вы   угадали -  интеллектуальный   шедевр,  выдающаяся   выпечка  Западной   цивилизации…  Постмодернистская   система   мира   -  булонский   лес   в  каждом  кишлаке,  на  каждом хуторе,  возле  каждого   чума…

Далее  в  письме   моего  оппонента   идет   достаточно  длинный   фрагмент с  изложением  коллизий  вокруг систем  Коперника  и  Птоломея: 

«Если брать реальную, конкретную историю науки, то в ней также явственно заметна "поливариантность" действия "принципа обобщения" - вплоть до его "отрицания". Вернее, реально все происходило и происходит несколько по-иному, нежели в соответствующих логико-гносеологических схемах. Что отчасти бусловлено "взаимопересечением" разных типов рефлексии, но не только - обусловлено сие еще и иманентными эпистемологическими закономерностями.

Почти классический пример в этой связи - расхожая и в основе своей отнюдь не научная и не философская, а преимущественно идеологическая интерпретация хорошо известного факта из истории астрономии. Дескать, Коперник своей гелиоцентрической системой совершил переворот в этой науке и в умах современников, а злобные мракобесы-церковники его открытию "ходу не давали", чем тормозили дальнейший прогресс научного познания. Интерпретация настолько "традиционная", что давно уже сама воспринимается, как "исторический факт".

В реальности (увы!) все происходило почти с точностью до наоборот. Если Коперник и "перевернул умы", то лишь те, которые и без того уже были повернуты в определенную сторону. А для умов здравомыслящих да практичных, с их заботой доплыть до Индии или Вест-Индии и не попасть в северное полушарие вместо южного, новые откровения "об обращении небесных сфер", увидевшие свет в 1543 году, оказались не только не нужными, но и откровенно вредными, если бы рискнули воспринять их всерьез. Да и в собственно теоретическом плане настоящих ученых-астрономов удовлетворить не могли (хотя были известны уже за три десятилетия до выхода книги по рукописным "конспектам", которые Коперник рассылал в разные страны), ибо не соответствовали критерию эмпирической обоснованности. Ведь коперниканские круговые орбиты вращающихся вокруг Солнца планет, будучи положенными в основу конкретных вычислений, давали погрешности гораздо более существенные, нежели аналогичные расчеты по геоцентрической системе Птолемея. Хотя и последняя, в свете все более растущих требований точности, становилась все неудобнее из-за введения дополнительных "эпи-эпи-циклов" и т. д. То есть, лимит ее чисто технического усовершенствования оказался исчерпанным, обозначился тупик. Если бы не это (сугубо практическое, с философией и религией не связанное) обстоятельство, то и Коперника, вполне возможно, тихо-мирно постигла бы та же участь, что "первооткрывателя гелиоцентризма" Аристарха Самосского: да, интересно, курьезно - но не более того. Собственно, поначалу к его системе так и относились, хотя пытались даже читать специальные лекции в университетах. Как вспоминал впоследствии Галилей, "я был убежден, что новая система - чистейшая глупость. Я спрашивал многих из бывших на лекциях и увидел, что для них лекции эти служили неистощимым предметом для насмешек".

А вот то, что запрещена католической церковью книга Коперника была лишь в 1616 году (более семи десятилетий спустя), сама формулировка запрета ("до тех пор, пока не будет исправлена" - хотя автор давно умер) и снятие его именно в 1826-м - все это факты несколько иные, требующие особого анализа своих причин и следствий, учета особых обстоятельств. Например, того, что астрономом-исследователем (в понятии той эпохи) Коперник вообще-то не был, никаких новых явлений на небесах не открыл, да это его и не очень интересовало. Но если все-таки "истина" провозглашена не от имени "настоящей" (по критериям того времени) науки и не от авторитета Писания, то от чьего же именно? Или без учета фактора Джордано Бруно, "система" которого изначально и в полном объеме была сформулирована, как откровенно "богоборческая". Да ведь и последовавшие вскоре кеплеровское эмпирическое и теоретическое обоснование "неправильных" небесных движений, определение тем же Кеплером расстояния до комет и объяснение природы кометных хвостов, открытие Галилеем гор на Луне и пятен на Солнце и т. д. - вот это, действительно, рушило весь дуализм земного и небесного: речь тут шла уже не о частных "ересях", а о завершении фундаментальной смены всей прежней "мирозданческой" парадигмы. Другой вопрос - на какую, какие варианты здесь были возможны, между чем и чем шла реальная борьба? Но это уже совсем иная тема.

В рамках же темы рассматриваемой интересно другое: сама принципиальная ошибка Коперника насчет характера планетных орбит была обусловлена не нарушением эпистемологических критериев, считавшихся (и действительно, до того бывших) необходимыми и достаточными для инвариантного сохранения истины при любых концептуальных преобразованиях, а наоборот, именно стремлением таковые критерии полностью соблюсти. То есть, "вписать" свою модель в парадигматическую установку всей античности и всего средневековья насчет "небесного совершенства", где уместны только идеальные сферы да окружности, только круговое движение ("не имеющее противоположного"), в котором любое небесное тело не может ни расти, ни убывать, ни испытывать какое-либо качественное изменение - как у Аристотеля ("О небе") : бессмертное и нестареющее, оно вечно бежит (dei phein), и поэтому справедливо было названо древними эфиром (aiphier). И она-то, эта исходная парадигма, как раз базировалась на незыблемом основании эмпирической очевидности: шарообразности Солнца, Луны и всего видимого небесного свода с неподвижными относительно друг друга звездами.

На небосводе, правда, есть еще и планеты, "блуждания" которых люди также издревле использовали в практических целях, но не могли понять, как они совмещаются с "небесной идеальностью". Поэтому первым (из известных) фундаментальным достижением в теоретической астрономии - с чего она и началась как наука - стала модель Евдокса (4 в. до н. э.). Движение планет вокруг Земли им объяснялось с помощью четырех вращающихся концентрических сфер, каждая из которых имела особую ось вращения с концами, закрепленными в охватывающей сфере. Модель поначалу получилась сколь оригинальная, столь и упрощенная, чтобы полностью объяснить все видимые на небе движения. Но выдвинутая Аристархом Самосским (3 в. до н. э.) идея улучшить ее путем перенесения центра вращений с Земли на Солнце, давала в итоге картину, вообще мало соответствовующую эмпирически наблюдаемой. Во второй половине 2 в. до н. э. Гиппарх Никейский сумел предложить по-настоящем эффективную модернизацию: применять в системе Евдокса эксцентрические круги и эпициклы. Мысль оказалась настолько удачной, что когда на ее основе Птолемей (2 в. н. э.) создал свой энциклопедический "Альмагест", геоцентрическая модель обрела предельную завершенность, способную полностью удовлетворять как теоретические, так и практические запросы еще целых полтора тысячелетия, вплоть до 17-го века. Ну, а то, что птолемеевская "модель мироздания" и по происхождению своему, и по духу была "языческой", в течение всего христианского средневековья практически никого совершенно не волновало.

Словом, основная идея всех планетных теорий до Нового времени неизменно состояла в объяснении неправильных видимых движений Луны и планет взаимоналожением правильных круговых движений. Иной подход представлялся просто немыслимым, в том числе не мыслил его и Коперник. Так что его "революционная" модель, наоборот, оказалась недостаточно "безумной", чтобы быть истинной - что сразу же эмпирически и обнаружилось.

Однако, не сработал и другой эпистемологический "критерий", по которому знание развивается триадически ("тезис - антитезис - синтезис") и который попытался непосредственно применить Тихо Браге. Хотя рассуждал он вполне логично: если в эмпирический тупик заводит каждая из имеющихся теоретических альтернатив, то не укажет ли выход их объединение? Но и его "обобщенная" птолемеевско-коперниканская система разбилась о его же чисто конкретные исследования (на специально построенной в 1576 году абсерватории "Ураниборг" Тихо Браге свыше двух десятилетий определял положения светил с наивысшей для того времени точностью). А с другой стороны, именно на основе этих небывало точных наблюдений и ценой целых десятилетий собственного кропотливо-эмпирического труда Иоганну Кеплеру удалось, в конце концов, установить главное: орбиты вращения планет вокруг Солнца вовсе не идеально-круговые, а реально-эллиптические. И лишь за этим действительно революционным открытием смогли последовать три знаменитых закона, конкретные расчеты, безупречные планетные таблицы...

В том числе, кроме всего прочего, например, такой кеплеровский "закон", по которому "Бог может повелеть явиться новому светилу во всяком месте и во всякое время", а также "нумерологические" гадания и "самые точные в мире" гороскопы, частенько являвшиеся для Кеплера единственным источником средств к существованию. И сугубо научная рефлексия естествоиспытателя, и религиозная рефлексия истового протестанта, и мистическая рефлексия сына "колдуньи" (которую едва спас от костра), и обыденная рефлексия здравомыслящего человека, побуждавшая порой посмеиваться над суеверными клиентами, сосуществовали у него в согласии друг с другом, "нераздельно и неслиянно". Как и у Галилея, который хорошо понимал, что научная истина, в отличие от веры (в том числе - и "веры в истину"), не утверждается ни жертвоприношениями, ни личным самопожертвованием, ни какими-либо еще субъективно эффектными, но объективно не эффективными "критериями". Как, наконец, и у всех нормальных современных людей (включая профессиональных астрономов, космологов да космонавтов), которые в обыденной повседневности по-прежнему живут "по Птолемею", а не "по Копернику" - порой даже вовсе не ведая ни о том, ни о другом, а лишь бессознательно руководстуясь полученными вместе с членораздельной речью "априорными" знаниями да ориентируясь на личный эмпирический опыт, где "солнце всходит и заходит...".

Я  не  буду  все  это  комментировать.  Ну,  история  сосуществования   двух   теорий… Таких    коллизий  в   науке  - тьма.  Не  все  разве что  так  растянуты  во  времени  и  потому   так  заметны…  Если    все  это приведено  для   вывода  о    нераздельности   отдельных   типов   рефлексии,  то  ,  если   речь  идет  об  отдельном  человек,  об отдельном  научном  направлении,  об  отдельном  этапе  развития   науки,  то    опять-  таки    примеров  подобной  окрошки   можно   насобирать  сколько  угодно.  Но     чем   больший  отрезок    развития   конкретной  науки   мы  будем   брать,  чем  больше  будем  отвлекаться   от   отдельных   частных  мнений,  тем   больше   будет  проступать   собственно   научная  рефлексия,  тем  очевиднее   будет  ее  определяющая   роль.

   Так  что  этот  фрагмент  для  обсуждения - малоинтересен.

Завершающий   фрагмент этого   письма  ,  касающийся    критериев  истинности   философского   знания,    я  приведу   целиком.

«В философии, и это совершенно верно, обобщение носит специфический характер: новое должно "вписаться" в имеющуюся, сформировавшуюся систему общих отвлеченных знаний и дать ей - всей целиком, отдельному фрагменту, отдельной цепочке (линейной или нелинейной) систем - импульс для полного переопределения. Однако, сей "специфический характер" присущ и идеологии - пожалуй, даже в большей мере, чем философии. Именно здесь новые идеологические концепты (идеологемы) либо "вписываются" в систему, либо начисто отметаются ею - tetrium non datur. В философии, к счастью, немного не так. Взять, к примеру, французского философа Клода Брюне. Мало кто помнит, что

именно он (а вовсе не Беркли) еще на рубеже 17-18 веков (его «Проект новой метафизики» вышел в 1703 году) разработал наиболее последовательную систему солипсизма, будучи учеником Декарта и лидером целого направления, вошедшего в историю как "секта эгоистов (солипсистов)". Беркли же солипсистом никогда отнюдь не был, хотя именно его традиционно поминают в этой связи. То бишь, он "вписался", а Брюне нет? Но философия, к счастью, не забыла и его»

  Выделенное  -  почти  точное   извлечение   из  моего  письма. Без   кавычек,  но  зато  с  легкой  корректурой.  У  меня  вписаться  и  дать     выделены,  как  смысловой   центр   фразы,  у   МО  - выделение  снято,  а  слово  вписаться   заключено  в  саркастические   кавычки...

 Что  касается   параллелей  с  идеологией, то  они  у  МО  с  каждым  обращением  к  этому  понятию  все  больше  обретают   вид  навязчивой   идеи. И  впереди   нас  еще   ждет       впечатляющий   финал  этого  процесса ….  

     Но  я  веду  речь о  том,  что новое    в  философии должно  вписаться  и  дать  импульс  к  развитию  всей  уже  имеющейся   системы  отвлеченных  знаний  (  даже  если  импульс  приложен  к  какому-то  ее  фрагменту   или   цепочке).  То  есть  оно,  это  новое,   должно  быть, по  смыслу  ,  по  влиянию,  не   локальным, а    всеобщим    - в   единой, живой,  развивающейся   системе  отвлеченных  знаний.   МО  же  мне  начинает  рассказывать  о  формальной  (классификационной)   истории  философской  мысли  -  кто,  что  раньше  сказал  или    написал.  Хотя   далее  (  ссылки  на  Канта  и т.д)     рассуждения  о   практике,  как  критерии  истинного,   подразумевают  вроде  бы      именно   такое   -  не   локальное  _   влиянии.

«Подлинный критерий истины (тут дальше Канта, Фихте, Гегеля и Маркса пока никто пока не пошел, хотя исторически первым сформулировал все это еще в 14-и веке современник Тамерлана ибн Хальдун) принципиально вне-гносеологичен. Это - практика, как совокупность всех форм и способов человеческой жизнедеятельности.

Когда-то Канта очень интересовал вопрос: как чувственные данные, всегда конкретные и единичные, могут подводиться под категории рассудка, всегда абстрактные и общие? Выход он нашел в продуктивной способности воображения и в трансцедентальной схеме времени - как в таких опосредствующих звеньях человеческой познавательной способности, которые одновременно и чувственно-единичны (предметны), и логически-всеобщи (абстрактны). То есть, именно в деятельном характере человеческого сознания — и в этом философском открытии состоит непреходящее значение классического кантианства. Но в области «практического разума» фактически лишь постулировал свой «категорический императив» как основание специфической этики, но не онтологии. Фихте пошел значительно дальше и провел более последовательную линию: у него этика, нравственные требования — не просто «императивы», которые человеческие индивиды могли бы и нарушать, а непременное условие самого их сосуществования и существования всей реальности. То есть, необходимое онтологическое условие того, что само всеобщее, абсолютное (и безличностное) «Я» может «распадаться» на многообразие личностных эмпирических человеческих «я», оставаясь в то же время для всех них вместе и для каждого в отдельности основой общезначимости реально существующего мира. Соответственно, для Фихте продуктивная способность воображения, «трансцедентальная схема времени» и прочие аналогичные механизмы, по видимости оставаясь чисто кантианскими, выполняют уже не только ту посредническую функцию, что позволяют подводить принципиальное многообразие чувственных данных под принципиальное единство рассудочных категорий, но и функцию диаметрально противоположную: «подводить» рассудочно и разумно абстрактное «под» эмпирическое. В этом же направлении движется и то, что потом Гегель называл  «хитростью разума», усматривая ее, в частности, и в том, что именно человек свособен в своей практической деятельности «помещать между предметами другой предмет», воздействовать одними на другие и тем самым добиваться собственных, свободно формулируемых целей не только вопреки, но и благодаря реально существующему природному детерминизму. Здесь  силлогизмы и прочие формы мыслительной деятельности как бы превращаются в соответствующие мысли формы деятельности предметно-практические. Наконец, знаменитые тезисы Маркса, как известно, уже прямо гласили: недостаток всего предшествовавшего материализма «заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется  только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно» — хотя и идеализмом деятельностная сторона рассматривалась лишь в абстрактном плане, ибо идеализм не знал собственно действительной, чувственной предметно-практической деятельности как таковой.»

«Словом, именно такая и так понимаемая практика есть в конечном счете искомый kriterion, и разного рода логические, гносеологические, эпистемологические и прочие аналогичные «критерии» имеют значимость лишь в сопряженности с нею. Достаточно явственно это можно проследить на примере научного типа рефлексии. Здесь любая новая гипотеза обретает статус новой теории только в том случае, если объясняет все те явления, для объяснения которых в свое время создавалась теория прежняя, а сверх того предсказывает и новые явления, доступные экспериментальной проверке. И пока подобная эмпирическая верификация не проведена, новая гипотеза так гипотезой и останется — как бы красиво и логично не «вписывала» бы в себя прежнюю теорию и не «обобщала» ее.»

Мне    непонятно,  зачем  все  это  написано.  В  качестве   опровержения   того   подхода  к  проблеме  истинного,  который  изложен  у  меня.    Но   критерий  практики    у меня  заложен  с  предельной    четкостью   в  простых  и  ясных  словах  -  связь  с  реальностью. Именно  этот   критерий    имеется  в  виду  и  когда   характеризуется   современное  философское   шаманство: связь с  реальностью  явно отброшена,  но  претензии   на  моделирование всей  реальности  в предельно отвлеченных  понятиях    тайно  сохранены.  

«И наоборот, как бы та или иная философская концепция не «вписывалась», по видимости, во всеобщий историко-философский процесс, она мало что значит, если тип применяющейся рефлексии дает здесь систему понятий, не обладающих специфической предметностью философских категорий — предметностью, обусловленной всей многовековой материальной и духовной человеческой практикой.»

Дорогой  мой,  так  если  не  дает  систему  понятий,   обладающих этой   самой   предметностью,  так,  значит,    не  вписалась…  Разве  это  так   трудно  понять..

« И здесь не очень-то поможет даже то обстоятельство, что эта новая   «система», появляется, вроде бы,  «в  порядке разрешения» некоего «основного противоречия»,  заложенного  в системе предшествующей, и сама, в свою очередь, неким собственным «основным противоречием» может породить какую-то иную систему, в которой и ее «основное противоречие» разрешится... Ибо любая философская система (даже самая упрощенно-рационализированная, типа логического позитивизма) вовсе не имеет какого-то «основного противоречия», а всегда является, помимо всего прочего, системой многообразных диалектических противоречий. И никакого линейного развития здесь нет: противоречие, выглядевшее, скажем, главным в системе Лейбница во времена самого Лейбница (соотношение онтологического плюрализма и монизма, постулируемое посредством «предустановленной гармонии») сейчас таковым отнюдь уже не кажется — зато вовсю используется другой противоречивый эвристический потенциал, заложенный в его концепции «возможных миров» (хотя в те времена, с легкой руки Вольтера, над этим только потешались). То же можно сказать и о Декарте с его «психо-физическим параллелизмом», сыгравшим когда-то роль «движущего противоречия (например, для Спинозы — хотя Мальбранша, с другой стороны, то же самое противоречие «двинуло» в квази-философский спиритуалистический окказионализм), но с тех под давно уже отошедшим куда-то на дальний историко-философский план по сравнению с куда более значимым для нынешней нашей современности фундаментатьно-противоречивым cogito. Впрочем, перечень подобных примеров можно было бы продолжать очень долго (на эту тему, кстати, есть обстоятельнейшая работа Желнова «Предмет философии в истории философии» - труд поистине энциклопедической значимости).»

Ну  не   желает  человек   врубиться ….   И  говорит,  говорит,  говорит…  Ну  кто   спорит -  конечно  система  противоречий… И  даже  у  вписавшейся  (мощной ) системы    то  одно,  то  другой  противоречие  может  оказываться  основным     на  том   или  ином   уровне  развития  естественных  и  социальных наук.  Сам  ведь   демонстрирует   на  примере  Лейбница  именно  это,  но  зачем-то    именно  это   на  словах как  бы  и опровергает.  И  зачем  эти   совершенно  неуместные  слова  о  линейности…  Ведь  сказано  четко  у   меня:   философ  « А  не  обязательно  должен  жить  раньше  В» .  Что  еще  нужно…

«Иное дело, что всегда необходимо обращать внимание на то, где и как к собственно философскому типу рефлексии исподволь примешивается тип рефлексии идеологической, религиозной или тип рефлексии научной (об обыденной и не говорю — тут отличить одно от другого достаточно просто). Ибо это — принципиально различные типы рефлексии, соответствуют которым принципиально различные типы социальной, человеческой практики. Вот тут, пожалуй, и лежит наиболее перспективное направления дальнейшей разработки проблемы kriterion.»»

В  общем   висят  на    моем   оппоненте   кандалами   эти   типы  рефлексии,   уложенные  в  основу  его  мировоззрения,  в  основу   его  философской  идеологии,     посредством некой  системой   постулатов,  в  которые  он  уверовал  и  от  которых  его  и  бульдозером  не оторвать.   И   бесполезны   здесь   споры.  Особенно  с  позиций   другой   философской   идеологии,  в  основу  которой   уложены  другие   постулаты.

  

ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ		ПОИСК  ПО САЙТУ на сайте  в интернете
НАПИСАТЬ  АДМИНИСТРАТОРУ                САЙТА	Рассылки Subscribe.Ru Советую прочитать	©ВалерийСуриков