Александр Дугин.Новая формула Путина

http://zavtra.ru/content/view/novayaformulaputina/

Все,  что  сказано А.Г.ДУГИНЫМ    в  этой    статье  о   консерватизме  как   таковом,  несомненно заслуживает  самого  серьезного  внимания.

 "Каждый народ имеет  свой  собственный  консерватизм,  так  как  каждый народ вырабатывает  свою  систему  ценностей  —  это  и  есть  его  национальная самобытность. Культурный  результат американской истории не имеет ничего общего с культурным результатом  русской истории. Консерватор же остаётся верным своей традиции,  своему народу,  своему идеалу не только тогда, когда все  это  находится  в  зените  славы,  но  и  когда  это  попираемо  и  презираемо всеми."...

   Очень  важно,  своевременно  напоминание  и  об   "экономическом  национализме"  :  "Его экстремальная  формула  звучит  приблизительно  так:  полностью  свободный внутренний  рынок  с  жесточайшей  системой  таможенного  контроля  и скрупулезной  регламентацией  внешнеэкономической  деятельности,  с  учётом интересов отечественных предпринимателей".  Идея  умной  автаркии  сформулирована  здесь  явно  и  четко.

  Можно  согласиться  и  с тем, что   " консерватизм  при  Путине зреет"...

Но  опять-таки как  таковой,  как  российский. Но  только  не  путинский...  Все  президентские  речи  консервативного   толка  воспринимаются  пока,  увы, как  ерзанье -    как  идеологический  макияж. Не  более  того.  Осуществленное   при его  попустительстве  надругательство  над Российской  Академией  Наук   с  лихвой  перевешивает  все  консервативные  изречения президента. Ну ладно, по каким-то  высшим соображениям  (олимпиада ,  чемпионат  мира  не  за горами)  он  должен   удерживать  в премьерском  кресле  г.  Медведева.  Но  такие   шалости премьера,  как  намерение  ввести пайки  на электроэнергию, как постановление   правительства,  разрешающее      на  территории  России сев  генно-модифицированного   зерна,  должны   же  быть    хоть как-то отмечены   -  ну, хотя  бы  фингалом   под  глазом ...  

Надежды  на  консервативное преображение  президента Путина  исчезающе  малы...  Да  и  А.Г. Дугин,  судя  по  последним  абзацам  его  статьи,  какого-т0  особого   энтузиазма  на  этот   счет  не  испытывает... У  В.  Путина,  похоже,  осталась  единственная  возможность  извлечь себя   из  горбачевско - ельцинской компании (в  истории  России ).  Это   - подготовить  национально-ориентированную  команду    и...   передать ей  власть.   Мне   уже  приходилось  высказываться  на  эту  тему  в  конце  2012  года: 

"Об  идеологических   поисках  и  о неопределенности,  возведенной  в  принцип"  -

http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2012/2012p1119idpoisk.htm

 В начале 2014-го  это  еще  более  актуально.

В. Суриков

"Президент  России  между  консерватизмом  и прагматикой

Не  так  давно  в  своём  послании  Федеральному  собранию  в  день  20­летия принятия  Конституции  президент  России  Владимир  Путин  решительно выступил  в  защиту  консервативных  ценностей,  благодаря  которым  Россия сможет  противостоять  идущему  с  Запада  размыванию  норм  морали.  Для подтверждения этого постулата Путин цитировал философа Бердяева, который считал,  что  "смысл  консерватизма  не  в  том,  что  он  препятствует  движению вперед  и  вверх,  а  в  том,  что  он  препятствует  движению  назад  и  вниз,  к хаотической  тьме".  Это  весьма  точное  определение,  так  как  вносит фундаментальное  различие  в  понимание  прогресса:  из  расплывчатого  и обобщенного  инерциального  движения,  гарантированного  слепым  роком развития,  оно  превращается  в  избирательную  и  продуманную  стратегию,  где нечто осознанно поощряется, а нечто столь же осознанно блокируется. Это и есть сущность консерватизма: она состоит не в противопоставлении прогрессу, но  в  дифференциализме  и  избирательности;  развитие  здесь  неотделимо  от духовного и нравственного целеполагания вопреки либеральному пониманию: прогресс ради прогресса, развитие во имя развития. Как  отметил Владимир Путин,  сегодня  во многих  странах  пересматриваются нормы  морали  и  нравственности,  при  этом  от  общества  требуют  не  только признать  равноценность  различных  политических  взглядов  и  идей,  но  и "признания  равноценности  добра  и зла",  что,  по  мнению  главы  государства, как  раз  и  является  нарушением  демократии:  "В  мире  всё  больше  людей согласны  с  позицией  России  по  сохранению  традиционных  ценностей,  по укреплению  традиционной  семьи,  поддержанию  ценностей  религиозной жизни, не только физической, но и духовной", — отметил  глава  государства. "Конечно, это консервативная позиция", — не скрывает президент. Чуть ранее, на одной из встреч с журналистами, Путина попросили помочь с причислением  президента  РФ  к  тому  или  иному  политическому  течению: "Говоря  о  политической  философии,  могу  сказать,  что  ваша  политическая философия — загадка. — заявил один из журналистов. — Хотел бы спросить вас,  вы  консерватор,  марксист,  либерал,  прагматик?  Кто  вы,  какова  ваша политическая философия?" Путин  определил  себя,  как  прагматика  с  консервативным  уклоном:  "Мне, пожалуй, даже будет трудно это расшифровать, но я всегда исхожу из реалий сегодняшнего дня, из того, что происходило в далёком и недалёком прошлом, и пытаюсь эти события, этот опыт спроецировать на ближайшее будущее, на среднесрочную  и  отдаленную  перспективы.  Что  это  такое:  прагматичный подход  или  консервативный,  вы  уж  сами,  пожалуйста,  определите". Попробуем  ещё  раз,  по  прошествии  тринадцати  лет  нахождения  Владимира Путина у власти, определить новую формулу Путина, суть его сложившейся на сегодняшний  день  политической  философии,  в  определении  которой  сам Путин всё больше отдаёт предпочтение консерватизму и традиции. Всё ещё не до  конца  разгаданный  Путин  дал  нам  наконец­то  понять:  суть  его мировоззрения  нужно  искать  в  направлении,  которое  обозначается  одним простым словом — "консерватизм". Определенности  стало  больше,  но  Путин  изменил  бы  себе,  если  бы  раскрыл карты  до  конца.  Теперь  полем  загадки  стало  само  понятие  "консерватизм". Что, собственно, под этим следует понимать? Ответ на вопрос: "Кто он, мистер Путин?", мы получили: "Мистер Путин — консерватор". Но теперь насущным становится  другой  вопрос:  "What  does  "conservatism"  mean  in  modern Russia?" — "Что надо понимать под "консерватизмом" в современной России?" Именно  этот  вопрос  политики,  политологи  и  следящее  за  развитием  бытия избранное население будут решать в ближайшие годы.

Основы консерватизма

Консерватизм  в  самом  общем  смысле  означает  положительную  оценку исторической  традиции,  рассмотрение  политико­социальной  истории государства  и нации  как образца  для подражания,  стремление  сохранить преемственность  национально­культурным  корням  народа.  Прошлое  во  всех разновидностях  консерватизма  рассматривается  со  знаком  плюс.  Не  всё  в прошлом  может  быть  оценено  равнозначно,  но  никакой  последовательный консерватор  не  станет  однозначно  очернять  ни  один  из  периодов  в  истории собственного народа и государства. Именно  это  имеет  в  виду  Путин,  когда  говорит  о  том,  что  "сегодня  Россия испытывает  не  только  объективное  давление  глобализации  на  свою национальную  идентичность,  но  и  последствия  национальных  катастроф  ХХ века,  когда  мы  дважды  пережили  распад  нашей  государственности.  В результате получили разрушительный удар по культурному и духовному коду нации,  столкнулись  с  разрывом  традиций  и  единства  истории,  с деморализацией общества, с дефицитом взаимного доверия и ответственности. Именно в этом многие корни острых проблем, с которыми мы сталкиваемся". Более  того, консерватизм исходит из обязательной предпосылки о наличии у народа  и  государства  определённой  исторической  миссии,  которая  может варьироваться  от  универсального  религиозного  мессианства  до  скромной уверенности  в  ценности  своей  национальной  самобытности.  Настоящее, прошлое  и  будущее  связываются  в  глазах  консерватора  в  единый  целостный проект.  Консерватор,  принимая  любое  политическое  или  экономическое решение, всегда обращается к прошлому и задумывается о будущем. Консерватор  мыслит  вехами,  эпохами,  а  не  сиюминутными  выгодами.  Его горизонт: и временной, и географический, и ценностный — всегда обширен, в отличие  от  либерала  и  представителя  "компрадорских  элит",  пагубность деятельности  которых  в  1990­х  однозначно  негативно  оценивает  Путин, настаивающий  на  неизбежности  складывания  новой  идеологии:  "После  1991 года  была  иллюзия,  что  новая  национальная  идеология,  идеология  развития, родится  как  бы  сама  по  себе.  Государство,  власть,  интеллектуальный  и политический  класс практически  самоустранились  от  этой  работы,  тем  более что прежняя, официозная идеология оставляла тяжёлую оскомину. И просто на самом  деле  все  боялись  даже  притрагиваться  к  этой  теме.  Кроме  того, отсутствие  национальной  идеи,  основанной  на  национальной  идентичности, было  выгодно  той  квазиколониальной  части  элиты,  которая  предпочитала воровать и выводить  капиталы, и не связывала  своё будущее  со страной,  где эти капиталы зарабатывались" . Консерватор является носителем национальной культуры, предан  ей,  силится соответствовать ее нормативам. Консерватор всегда делает над собой усилие: от обязательной молитвы до умывания холодной водой по утрам. "Необходимо историческое  творчество,  синтез  лучшего  национального  опыта  и  идеи, осмысление  наших  культурных,  духовных,  политических  традиций  с  разных точек зрения с пониманием, что это не застывшее нечто, данное навсегда, а это живой организм. Только тогда наша идентичность будет основана на прочном фундаменте,  будет  обращена  в  будущее,  а  не  в  прошлое",  —  утверждает Владимир  Путин,  подтверждая  тем  самым  свой  консервативный  настрой  в привязке идеи государства к его культурно­историческим корням.

Фундамент российского консерватизма

Российский  консерватизм  на  нынешнем  этапе  также  имеет  свой  фундамент. Выявить  его  несколько  сложнее,  но  возможно.  Для  этого  есть  несколько основополагающих, незыблемых параметров, идущих "от обратного". Современный  российский  консерватизм  не  может  быть  строго коммунистическим.  Это  течение  следует  назвать  либо  "реваншизмом",  либо "реставрацией".  Коммунистическая  догматика  всегда  отрицала преемственность  советским  строем  "царизма"  и  осмысляла  в  исключительно чёрных  красках  период  новейших  демократических  реформ.  Следовательно, ортодоксальный коммунизм не является полноценным консерватизмом. И это тот признак, который строго соответствует Путину, без всяких оговорок. "Мы ушли  от  советской  идеологии,  вернуть  её  невозможно", — заявляет  Путин  в своей "Валдайской речи". Современный  российский  консерватизм  не  может  быть  либерал­ демократическим.  Несмотря  на  то,  что  именно  либерал­демократическая модель  в  экономике  и  политике  была  идейной  платформой  победивших реформаторов в ельцинский период, она является революционной и настаивает на радикальном разрыве как с советским прошлым, так и с наследием царизма, что  неприемлемо  для  Путина:  "Практика  показала,  что  новая  национальная идея  не  рождается  и  не  развивается  по  рыночным  правилам. Самоустроение государства  не сработало,  так же, как и механическое  копирование  чужого опыта. Такие  грубые заимствования, попытки извне цивилизовать Россию не были  приняты  абсолютным  большинством  нашего  народа,  потому  что стремление  к  самостоятельности,  к  духовному,  идеологическому, внешнеполитическому  суверенитету  —  неотъемлемая  часть  нашего национального  характера".  Здесь  Путин  чётко  даёт  понять,  что  он  не сторонник  национально­исторического  нигилизма,  исповедуемого  либерал­ демократами,  в  ответ  на  который  Путин  заявляет:  "Мы  должны  гордиться своей  историей,  и  нам  есть,  чем  гордиться.  Вся  наша  история  без  изъятий должна  стать  частью  российской  идентичности.  Без  признания  этого невозможно взаимное доверие и движение общества вперёд". Современный  российский  консерватизм  не  может  быть  и  чисто монархическим,  так  как  тогда  следовало  бы  вычеркнуть  из  национальной истории  и  советский,  и  новейший  либерал­демократический  периоды,  здесь Путин  совершенно  прав,  обращая  внимание  на  то,  что  монархисты, "идеализирующие Россию до 1917 года, похоже, так же далеки от реальности, как и сторонники западного ультралиберализма". Особенность российской политической жизни в ХХ веке такова, что основные её  этапы  находились  друг  с  другом  в  прямом  и  жёстком  концептуальном противоречии,  сменяли  друг  друга  не  по  линии  преемственности,  но  через революции и радикальные разрывы. Это ставит перед формулой современного российского  консерватизма  серьёзные  проблемы:  преемственность  и идентичность России и русского народа не лежат на поверхности; для выхода на последовательно консервативные позиции необходимо предпринять усилия, возвышающие  нас  до  уровня  нового  исторического,  политического, цивилизационного  и  национального  обобщения.  Поэтому  современный российский консерватизм не данность, но задание. Последовательный  российский  консерватизм  должен  связывать  воедино исторический  и  географический  пласты  национального  бытия.  Оптимальной формулой  такого  консерватизма  является  веер  евразийских  обобщений  и интуиций.  Евразийцы  уже  в  первые  годы  советской  власти  настаивали  на цивилизационной  преемственности СССР  в  отношении  Российской  империи. Об этом же говорит и Путин. На самом же деле размышление о современном российском  консерватизме  перекликается  с  размышлениями  о  евразийстве, синтезирующем  русскую  политическую  историю  на основании  уникальной геополитической и цивилизационной методологии.

Подмена консерватизма

Некоторая  неготовность  сделать  евразийство  официальной  идеологией современной  России  оставляет  свободное  пространство  для  разнообразных демагогических  демаршей  вокруг  толкования  консерватизма.  Так  вчерашние либерал­демократы, привыкшие  к  готовым интеллектуальным рецептам из­за океана,  явно  намереваются  предложить  нам  под  видом  консерватизма прямолинейный  римейк  с  англосаксонского  (точнее,  с  американского) оригинала. В США  есть  собственная  традиция  консерватизма,  которая,  как  и  положено, исходит  из  приоритета  национальных  интересов  США,  наделена  серьёзным мессианством  ("американская  цивилизация  как  пик  человеческой  истории"), чтит  прошлое  и  стремится  сохранить  и  упрочить  позиции  своей  великой державы  в  будущем,  исповедует  верность  патриотическим  ценностям, религиозным,  политическим,  социальным  и  культурным  нормативам, выработанным  в  ходе  исторического  развития.  Это  естественно,  и  сегодня американский  консерватизм  закономерно  процветает  —  США  достигли небывалой  мировой  мощи,  что  внушает  её  гражданам  вполне  обоснованное чувство гордости и уверенность в своей правоте. Но  прямой  перенос  "республиканского"  американского  консерватизма  на российскую  почву  даёт  абсурдный  эффект:  получается,  что  "сохранению" ("консервации")  подлежат  те  ценности,  которые  не  только  не  являются традиционными для русской истории, но которые практически отсутствуют и в современном российском обществе, всячески противящемся их внедрению. То,  что  для  американской  цивилизации —  ценность,  для  русских —  грех  и безобразие. То, что они уважают, нам противно. И наоборот. Русь двигалась на Восток. США — на Запад. Да, мы проиграли, а они выиграли. Они оказались сильнее. Но по нашей логике не в силе Бог, а в правде. И правда — в нашей русской  цивилизации.  Так  говорит  полноценный  и  последовательный российский консерватизм. Очевидно, что американский консерватизм говорит нечто прямо противоположное. Глобализм может признаваться, а может подвергаться критике в самих США. Это  их проект  мирового  господства,  и с ним часть  американского  общества согласна,  а  часть —  нет.  Нам же  он  навязан  извне.  Мы  можем  смириться  и признать поражение, встав на сторону американской системы ценностей. Такая позиция  возможна,  как  возможен  коллаборационизм.  Но  это  —  нечто противоположное  консерватизму,  и  Путин  недвусмысленно  отвергает  этот сценарий,  указывая  на  невозможность  прямого  переноса  заимствованных  с Запада  идеологических  моделей  на  нашу  почву:  "…грубые  заимствования, попытки  извне  цивилизовать  Россию  не  были  приняты  абсолютным большинством  нашего  народа.  Прошло  то  время,  когда  готовые  модели жизнеустройства можно было устанавливать в другом государстве просто как компьютерную программу". Каждый народ имеет  свой  собственный  консерватизм,  так  как  каждый народ вырабатывает  свою  систему  ценностей  —  это  и  есть  его  национальная самобытность. Культурный результат американской истории не имеет ничего общего с культурным результатом русской истории. Консерватор же остаётся верным своей традиции, своему народу, своему идеалу не только тогда, когда все  это  находится  в  зените  славы,  но  и  когда  это  попираемо  и  презираемо всеми.  Российский  консерватор  старается  говорить  со  сторонниками глобализации  через шелковый  носовой  платок:  "Мы  видим  попытки  тем  или иным способом реанимировать однополярную унифицированную модель мира, размыть  институт  международного  права  и  национального  суверенитета. Такому  однополярному,  унифицированному  миру  не  нужны  суверенные государства, ему нужны вассалы. В историческом смысле это отказ от своего лица,  от  данного  Богом,  природой  многообразия  мира.  Россия  с  теми,  кто считает,  что  ключевые  решения  должны  вырабатываться  на  коллективной основе, а не по усмотрению и в интересах отдельных государств либо группы стран", — отвечает Путин. Либеральный консерватизм возможен и реален, но только не в России.

Правый консерватизм

Если  либеральный  консерватизм  есть  бессмыслица,  то  правый  консерватизм, напротив,  вполне  приемлем  и  естествен.  Правым  консерватором  в современной  России  является  тот, кто, стремясь  к возрождению  имперского мирового величия Отечества, к хозяйственному процветанию нации, подъёму нравственности  и  духовности  народа,  считает,  что  к  этой  цели  нас  приведут умелое использование рыночных механизмов и система ценностей религиозно­ монархического,  централистского  толка. Наблюдая за Путиным  все  годы  его президентства,  складывается  убеждённость,  что  он  видит  консерватизм именно так. Такой  правый  консерватизм  теоретически  может  акцентировать  либо культурнополитический  (усиление  позиции  традиционных  конфессий, возрождение национальных  обычаев,  восстановление некоторых  социальных, общественных  и  политических  институтов),  либо  экономический  аспекты.  В экономике  право­консервативный  проект  логически  должен  развиваться  в русле теории "национальной экономики", обобщенной немецким экономистом Фридрихом  Листом  и  примененной  в  свое  время  в  России  графом  Сергеем Витте.  Можно  назвать  этот  проект  "экономическим  национализмом".  Его экстремальная  формула  звучит  приблизительно  так:  полностью  свободный внутренний  рынок  с  жесточайшей  системой  таможенного  контроля  и скрупулезной  регламентацией  внешнеэкономической  деятельности,  с  учётом интересов отечественных предпринимателей. Национальная  экономика  не  предполагает  национализации  крупных монополий,  но  настаивает  на  консолидации  крупного  бизнеса  вокруг политической  власти  с  прозрачной  и  внятной  для  всех  целью  совместного решения общенациональных задач, укрепления державы и процветания всего народа.  Это  может  решаться  с  помощью  определённого  "патриотического кодекса",  предполагающего  моральную  ответственность  национальных предпринимателей  перед  страной,  народом  и  обществом.  Эта  модель  в сегодняшнем  политическом  спектре  приблизительно  соответствует  тому,  что принято  называть  "правым  центром".  Похоже,  что  самому  президенту  более всего импонирует именно такой подход.

Левый консерватизм

Для полноты картины рассмотрим и другую  сторону,  составляющую полную картину  консерватизма  —  как  идеологии  —  левый  консерватизм.  Обычно понятие  "левый"  не ассоциируется  с консерватизмом.  "Левые"  хотят изменений,  "правые"  — сохранения  того,  что есть.  Однако  в политической истории  России  социальный  общественный  сектор,  относящийся  к  системе "левых"  ценностей,  всегда  был  чрезвычайно  значимым  и  развитым,  и общинный фактор как в форме церковной соборности, так и в виде советского коллективизма,  давно  и  прочно  стал  устойчивой  политической  и хозяйственной традицией. Мы встречаем осмысленное сочетание социализма и консерватизма  уже  у  русских  народников,  которые  были  преданы национальным  моментам  и  стремились  к  справедливому  распределению материальных  благ. Левый  консерватизм  существовал  и  в  других  странах — социал­католицизм во Франции и Латинской Америке, германский национал­ большевизм Никиша, Фридриха Георга и Эрнста Юнгеров и т.д. В  современной  российской  политике  социальный  консерватизм  также  имеет полное  право  на  существование.  Не  ставя  под  сомнение  цивилизационных ценностей  России,  стремясь  к  укреплению  её  геополитической  мощи  и национальному  возрождению,  левый  консерватизм  считает  приоритетным путём  реализации  этой  задачи  национализацию  недр,  крупных  частных компаний,  занятых  экспортом  природных  ресурсов,  а  также  увеличение государственного контроля в области энергетики, транспорта, коммуникаций и т.д. Что­то из этих элементов реализуется Путиным, что­то нет. Такой социал­ консерватизм  может  настаивать  на  своеобразном  прочтении  российской политической истории, отстаивая закономерность и естественность советского периода, вписывая его в общую национальную диалектику. Но  и  левый,  и  правый  консерватизм  по  определению  должны  совпадать  в своей  конечной  цели  —  возрождения  государственности,  сохранения национальной  самобытности,  всемирного  возвышения  России,  верности истокам. Ясно одно, встав на путь консерватизма, освоив правый  его  сектор, Путин, рано или поздно, но неизбежно, придёт и к его левым составляющим, чтобы  сделать  идеологическую  картину  русской  государственности полноценной. Консерватизм  при  Путине зреет.  Он  ещё зелен  и  неустойчив,  его заносит  в крайности, под воздействием агрессивных попыток сбить его с магистральной линии  как  со  стороны  доморощенных  республиканцев,  так  и  правых глобалистов.  Но  нечто  неотвратимо  приближается.  Так  возвращаются Командор  или тень отца Гамлета.  Чем больше  русские  сталкиваются  с нерусскими, тем стремительнее они ищут точку опоры в самих себе. Запрос на консерватизм  неуклонно  и  неумолимо  растёт. Путин  всё  более  благосклонно относится  к русскому большинству,  всё меньше доверяя  "квазиколониальной части" своей собственной элиты. Он инстинктивно знает, откуда что дует. И не ошибается в этом. На  каком­то  этапе  политическая  история  попросит  нас  уточнить  позиции  и дать  более  точные  формулировки.  В  какой­то  момент —  я  убежден,  что  на нашем веку, — решительный час наступит. Понятно, что никто в покое нас не оставит, и что нам придётся отвечать что­то всему миру: и богатому Западу, и бедному  Югу.  Придётся  изъясняться  внятно  и  со  своим  народом.  Ничего экстравагантного,  что  опять  захватило  бы  и  раскололо  общество,  очевидно, уже  придумать  не  удастся. Мы  обречены  на  консерватизм,  нас  подтолкнут  к нему извне и изнутри.

Идеология Новой России

С чисто логической точки зрения прагматический консерватизм Путина может оставаться  "прагматическим"  только  на  протяжении  вполне  определенного срока.  В  какой­то  момент  и —  этот  момент  близок  —  от  него  потребуется очень  серьезный выбор, к которому, кажется, он  еще не  совсем  готов или не готов вообще: выбор между прагматизмом и консерватизмом. Дело в том, что пока консерватизм сопряжен с прагматизмом, он не может стать полноценной идеологией  —  это  скорее  настроение,  установка,  симпатия,  эмоция,  нечто интуитивное, но не концептуальное. Путин, безусловно, консерватор — таким его  видят  и  хотят  видеть  и  союзники,  и  противники;  и  он,  безусловно, прагматик, но таким себя видит и хочет видеть только он сам. Его прагматизм субъективен,  а  значит  —  относителен  и  эфемерен,  его  консерватизм объективен,  и  поэтому  только  он  имеет  значение  и  исторический  смысл. Прагматизм  сдерживает  превращение  консерватизма  в  идеологию,  а, следовательно, препятствует прогрессу и развитию в том самом, бердяевском смысле  слова,  к  которому  обращается,  как  мы  видим,  и  сам  Путин.  Снова можно  вспомнить  наш  тезис,  развитый  в  отдельной  книге,  посвящённой нынешнему  президенту  РФ —  "Путин  против  Путина"  .  На  сей  раз  Путин­ прагматик  — против  Путина­консерватора.  До последнего  времени  они уживались,  но приходит  время  проблематизации  этого  внутрипутинского союза. Сами события потребуют от Путина работы над самим собой. Прагматизм исключает идеологию, потому что требует от лидера поступать в сложных  условиях  в  силу  сложившихся  обстоятельств,  тогда  как  идеология подталкивает  к  тому,  чтобы  складывать  сами  эти  обстоятельства  в соответствии  с  идеологическими  установками,  то  есть  идеология предустанавливает стартовые условия интерпретации, и лишь потом действует в  них.  Так  поступает  любая  идеология —  либеральная  в  том  числе:  вначале идеология конституирует мир, затем начинает его менять, жить в нём. И пока идеологические  законы  действуют  (а  либерализм  сохраняет  свои доминирующие  позиции),  мы  живём  в  тех  условиях,  которые  возникают  не спонтанно, но кем­то создаются. Поэтому быть прагматиком­консерватором в мире,  построенном  по  либеральным  законам,  можно  лишь  в  ограниченном смысле,  ограниченный  срок  и  с  ограниченной  степенью  успеха.  Путин демонстрирует,  что  это  возможно  и  довольно  долго.  Но…  не  бесконечно долго. Придет момент (который Путин старательно стремится отдалить), когда эта  стратегия  джиу­джитсу  (использование  энергии  противника  в  своих интересах)  исчерпает  свою  применимость.  Тогда­то  и  встанет  вопрос:  либо прагматизм  (признание  статус­кво  и  пассивное  следование  за  законами мировой  игры,  устанавливаемыми  либералами),  либо  консерватизм  (а  это значит  возведение  консерватизма  в  идеологию).  Этот  момент  приближается неумолимо,  Путин  его  старается  отложить.  Пока  успешно.  Но  всему  есть предел… Допустим, что Путин будет продолжать балансировать на грани: уже не между консерватизмом и либерализмом, как в предыдущие сроки его президентства, что  вылилось  в  откровенно  неудачную  четырехлетку  Медведева,  а  между консерватизмом и прагматизмом? Кстати, такая постановка вопроса уже ближе к  делу.  Тем  не  менее,  представим,  что  Путин  держится  за  прагматизм железной  хваткой,  и  блокирует  тем  самым  превращение  консерватизма  в идеологию  и  его  полноценное  воцарение  в  России  в  качестве  идеи­ правительницы.  Что  тогда?  Тогда  на  исторический  запрос  будет  вынужден отвечать  другой  лидер.  Не  хочет  он  —  найдётся  кто­то  ещё.  Да,  пока  на горизонте и близко  соответствующей фигуры нет. Будет. Самого Путина  как политика когда­то не было. Но история затребовала именно  такую фигуру, и она появилась. И этой фигурой был Путин. И справился с задачей прекрасно. Он  не  дал  исчезнуть  России.  И  поэтому  мы  рассуждаем  о  консерватизме  с оптимизмом  (хотя  и  сдержанным).  Если  Путин  не  хочет  сам  становиться консерватором,  пусть  подготовит  другого.  Преемника,  но  на  сей  раз настоящего.  Он  может  не  захотеть.  Тогда  такого  преемника  подготовит история.