С А Й Т В А Л Е Р И Я С У Р
И К О В А ("П О Д М У З Ы К У В И В А Л Ь Д И"). ЛИТЕРАТУРА , ФИЛОСОФИЯ, ПОЛИТИКА. Русское монашество как пастух бытия |
ГЛАВНАЯ |
ДНЕВНИК ПОЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ |
ДНЕВНИК ЛИТ. КОММЕНТАРИЕВ |
ДНЕВНИК ФИЛ. КОММЕНТАРИЕВ |
МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ |
Русское монашество как пастух бытия
Доклад. Несколько его фрагментов удалось все-таки зачитать на региональных Рождественских чтениях в г.Задонск 14 ноября. Удалось, несмотря на определенное сопротивление аудитории.
В.С.
В своем выступлении я хочу коснуться несколько необычной темы: "русское монашество как пастух русского бытия и бытия вообще". И в связи с этим , в порядке постановки будут затронуты три вопроса. Каков смысл этого сочетания слов "пасти бытие"? На каких основаниях можно говорить о том, что русское монашество именно пасло российское бытие? Какова роль монашества при решении задачи "пасти бытие" в сегодняшних условиях.
Словосочетание "пасти бытие" восходит к Хайдеггеру - западно-европейскому философу, немцу, не французу. Последнее важно, поскольку фундаментальность немецкого отвлеченного мышления общепризнанна. В Новые времена имело хождение одно достаточно едкое суждение о трех стилях европейского мышления. На вопрос о том, что такое верблюд, прагматичный англичанин съездит в Африку, убьет верблюда, сделает чучело, поставит его около камина и вопрос о верблюде будет для него исчерпан. Легкомысленный француз наймет ландо, прокатится с барышней до Булонского леса, верблюда там, естественно, не обнаружит и сделает вывод, что его вообще не существует. И лишь только немец начнет конструировать верблюда из глубин собственного духа...
Так вот, Хайдеггер, рассуждая о гуманизме, утверждал, что человек вовсе "не господин сущего ", он всего лишь "пастух бытия"... И ценен он, следовательно, не столько навешенными на него свидетельствами о правах , достоинствах, сколько способностью выделывать - пасти - бытие.
Сама же идея выделывания бытия человеком сформулирована была за много веков до Хайдеггера - в Нагорной проповеди... Тогда же был указан и новый - христианский - путь обустраивания(гуманизации, если угодно) бытия: иди против себя, против природных прав своих. Тогда же началось грандиозное противостояние двух монотеистических мировоззрений: христианского и иудаистского.
Царство Небесное или царство земное… Идеальность запредельная, абсолютная, духовная и потому реальная в каждом только как внутренняя установка. Или идеальность обмирщенная - идеальность души, выстраенная в некотором внешнем поле требований, заповедей, законов... Христианство именно на этой предельно идеальной базе, решило гигантскую бытийную задачу - без каких либо посулов благ земных сумело завоевать полмира, укрепиться на русских землях, стало основой многих могущественных держав.
Ветхозаветная идея Мессии-освободителя в христианстве получила абсолютно не совместимое со стилистикой иудаизма развитие: на смену иудаистскому Мессии–победителю приходит Мессия страждущий - христианский… Сын Божий, приносящий Себя в жертву ради людей, отказывающийся, по существу, от внешней власти над ними в пользу власти внутренней, обеспечиваемой красотой Его жертвы. В этом, скорей всего, и смысл известного суждения Достоевского: красота спасет мир… Красота самопожертвования… Красота самоограничения ... Красота личного самоограничения - как отклик на Божественное Самопожертвование...
Стесни себя, человек, и твоя природная гуманность одолеет твою природную бесчеловечность и откроет тебе путь в Царство Небесное... И в гуманистически организованное царство земное.
Царство Небесное - цель, земное существование - ключ к этому Царству . Таким образом и вовсе не в отвлеченных суждениях философов, а в Евангелие соприкасаются две эти сущности. И в этом их соприкосновении находят разрешение многие проблемы - такая, как ,например, проблема избранного народа.
"Избранный народ ... не мог являться исключительным обладателем Царствия Божия, а мог быть только носителем его для передачи всему остальному человечеству". Носителем для передачи... В этих словах Льва Тихомирова заключена и тайна христианства, и тайна неизбежного непримиримого противостояния иудаизма и христианства. Они не договорятся никогда. Потому что для одних избранность связана именно с обладанием Царством Божием, и как объект владения это Царство мгновенно трансформируется в царство земное с его ничем, кроме закона, не стесненными возможностями... Для других избранность - несение идеи Царства Божия для передачи, возможное только через собственное выделывание - через самостеснение. Без него же обмен первородства на чечевичную похлебку был предопределен.
Идея самостеснение, таким образом, является основой евангельской программы выделывания как отдельного человека, так и человечества в целом. В этом выделывании, открывающем путь в Царство Божие и заключен, с христианской точки зрения, смысл словосочетания " пасти бытие". Выделывая свое бытие , неси идею Царства Божия для передачи другим и спасешься.
К этим предварительным замечаниям необходимо добавить несколько слов о двух типах социальных моделей. Первый тип - это классическая истматовская модель смены формаций: рабы, шагающее в колоннах с лозунгами "феодализм - светлое будущее человечества" и далее по списку... Но кристально ясные , линейные времена истмата канули в вечность. От прежней вытянутый в бесконечность столбовой социальной дороги феодализм- капитализм-социализм- коммунизм не осталось и следа - социальная мысль ныне намертво зажата в "бермудском" треугольнике " традиция- модерн - постмодерн" . Попытки же вырваться из него связаны либо с мечтами о неком сверхмодерне ( С. Кургинян и его команда), либо с надеждами на дерзкий консервативный маневр - на основе четвертой политической теории А. Дугина, к примеру. Но и та, и другая попытка - в рамках истматовской классики : традиция, модерн, постмодерн рассматриваются в качестве неких вполне автономных этапов развития.
Хотя ничто не мешает рассматривать модернизацию как непрерывный и естественный процесс обновления традиционного и не сводить ее к процедуре уничтожения последнего. Если традиционная структура совершенна , то способна не только компенсировать разрушающие воздействия модернизации ( а они всегда разрушающие), но и принимать эти импульсы как сигналы к аккуратному, умному перестраиванию. В этом идеальном варианте мы имеем устойчивую традиционность, которая непрерывно обновляется и совершенствуется. Вариант, действительно, идеальный, поскольку для своей реализации он требует нереального в принципе: элиты, способной поставить под сомнения собственную элитарность, то есть рефлексирующей, кающейся элиты . Такое в современном элитарие даже представить невозможно. Рефлексирующий Дворкович... Чубайс... Ксюша...Жуть, как говаривала в таких случаях элитарная Элочка... Вы можете, себе представить, чтобы, положим, г-н Фурсенко отрефлексировал свою деятельность в качестве министра просвещения, признал себя носителем тьмы, покаялся на исповеди перед каким-нибудь сельским батюшкой, подал заявление об отставке и ушел трудником в самый отдаленный российский монастырь…
Но элита обычно по качеству - так себе, второй свежести - упивается своею элитарностью, уминает за обе щеки и от всех модернизационных сигналов отмахивается, как от надоедливых мух… Структура постепенно становится неадекватной, ветшает и в один прекрасный момент с той или иной жестокостью происходит ее самопроизвольное обновление - очищающая, модернизирующая революция. Или, в лучшем случае, мощный локальный бунт, заставляющий элиту очнуться и посвятить себя тому, к чему она призвана – заниматься не собою , а социумом.
Однако, есть еще один вариант, формально благополучный, обходящийся без видимых потрясений, но являющийся особо опасным, поскольку относится к числу патологических. Это случай, когда адекватной реакции на модернизирующее импульсы со стороны системы нет, запас же ее устойчивости велик. То есть структура и не разрушается и не перестраивается - она заболевает, она опрокидывается в постмодернистское состояние.
Накапливающаяся новизна без должной реакции со стороны традиционного…. Это - суть, сердцевина главной опасности. Новизна, начинающая выстраивать свою, параллельную структуру….. Новизна, не обновляющая традиционное, а уничтожающая - вытесняющая - его. Это, если разобраться и есть суть любой постмодернизации. В самом широком понимании ее. В понимании постмодернизма опять-таки не в качестве состояния, а в качестве процесса - процесса патологической модернизации...
Эти рассуждения вплотную подводят нас к социальным модели второго типа. Их родоначальником является Н. Данилевский, отказавшийся от глобальной шаблонизации прогресса еще в те времена, когда Марксом только разрабатывалась универсальная концепция прогрессивной смены социально- экономических формаций. Н. Данилевский исходил из возможности вполне автономного развития каждого культурно-исторического типа( цивилизации) по своим законам, со своим ценностным набором. Причем, хотя это им и не декларировалось развитие понималось, скорей всего, не по безумной экспоненте, устремленной в бесконечность, а по законам живого: рождение, жизнь, смерть...
Константин
Леонтьев именно в этом направлении усовершенствовал( прояснил)
разработки Данилевского, выделив три стадии развития цивилизации -
первичной простоты, цветущей сложности и ведущего к смерти угасания
(«вторичного смесительного упрощения») . И хотя К.Леонтьев был
крайне сдержан ( выразимся так ) в оценках вероятности какого-либо
возрождения угасающей цивилизации, он допускал продления жизни
России, как византийской цивилизации, полагая, что для этого надо ее
""подморозить», т.е. затормозить процесс умирания". В этой
идее подморозки, торможения К.Леонтьевым высказана фактически
наиважнейшая для нашего времени мысль о необходимости управления
новизной через сдерживание ее.
Дальнейшее усовершенствование( углубление ) этой модели связано с
именем И. Шафаревича , который попытался оценить и условия формирования
новых культурно-исторических типов ( цивилизаций ) - сформулировал
требование к той
цивилизации- наследнику, которая вознамерится занять место утомленной
прогрессом и ветшающей на глазах западной цивилизации. Отвечая на
вопрос, что же нам делать, если именно мы, русская цивилизация и вознамеримся
стать наследником, И. Шафаревич категоричен: автаркия - нам «необходимо
отгородиться от остального мир». И тут же подчеркивает: увы, но «это
возможно, лишь при полном единстве народа и власти"
Несколько слов необходимо сказать и о 4-ой политической теории . А. Дугина . По форме она, несмотря на все уверения в консерватизме, сверхавангардна : "волевое конструирование Традиции с опорой на деконструкцию современности". Целеполагание в целом вполне позитивное, хотя революцией от него, как дешевым одеколоном, несет за версту. Волевое конструирование с опорой на деконструкцию ... В октябре 1917 что-то вроде этого в России и началось..
Но основная смысловая нагрузка в разработках А. Дугина лежит все-таки на реконструкции традиционного. Хотя и пробивается он к ней путем наисложнейшим. Отказывается от субъектов трех классических политических теорий ( либеральной, социалистической, националистической - индивидуум, класс, нация(раса)+государство), а в качестве нового, призванного спасти мир субъекта истории предлагает таинственный хайдеггеровский Dasein .
Но в дугинских интерпретациях (конкретизациях) Dasein , увы, утрачивается та неопределенность, что заложена Хайдеггер в это понятие - Dasein обретает контуры, пусть слегка размытой, полускрытой , но данной все-таки нам в некие специфические ощущения сущности . Тогда как у Хайдеггера в это понятие заложена всего лишь некоторая принципиальная возможность, которая становится ненулевой, перестает быть ничем, когда в бытие зачинается бытиё человека , и тот получает шанс стать пастухом бытия. . Это назначение существует для человека поначалу как ничто - как нечто под именем Dasein. А далее - паси! Ты - паси, твоя семья - паси, твой род - паси, любая общность, в которой ты окажешься - также паси!..
Идея использовать дазайн в качестве субъекта политической, скорей всего, из разряда соблазнов, искушений. И без нее, видимо, вполне можно обойтись, заменив задачу революционной реконструкции традиции на более скромную и утонченную задачу реконструкции деятельного, конструктивного начала в традиции - того начала, которое как раз и убивает, сорвавшийся с цепи здравого смысла модернизм. И сводиться такая реконструкция будет к снятию, там где это еще возможно, постмодернистской коросты с традиционного. Для такого рода реконструкции потребуется не только политическая воля лидера и сгруппировавшейся вокруг него элиты, но и цивилизация- затравка. Ни западноевропейская, ни ее американский клон, ни мусульманская цивилизации роль такой затравки сыграть не смогут. Первые две слишком рациональны и прагматичны, чтобы биться за прошедшее.В третьей слишком уж подавлено индивидуальное, личностное начало, которое вряд ли разовьется, поскольку этой цивилизации придется утверждать себя на интеллектуальных достижениях первых двух, а не на своих. Только Россия - иных шансов у мировой цивилизации нет.
Хотя в своем толковании А. Дугин оставляет все-таки за Dasein существенную неопределенность, он в то же время охотно соглашается и на такую сверхконкретную трактовку Dasein, как цивилизационный код ... Но ведь в последнем, если разобраться, как раз и присутствует в закодированном виде традиция этой цивилизации - ее деятельное, конструктивное начало... Уже одно это соображение недвусмысленно разворачивает дугинскую теорию к идеям Данилевского - Леонтьева-Шафаревича. В пределах этих идей найдется место и цивилизационному коду, и приоткрытому по-дугински Dasein , и даже столь любезному сердцу С. Кургиняна эгрегору , если, конечно, полностью снять с этого понятия всякую оккультную, теософскую нагрузку (ментальный конденсат и прочее), и отождествить его с неким коллективным идеальным. Возможно, что и у А. Дугина за понятием Dasein скрывается не что иное, как идеальное начало в человеке. Оно А. Дугиным абсолютизировано - превращено в сущность, в первоначало. Хотя у Хайдеггера это,скорей, нечто, из которого при усердном выпасе можно получить реальное идеальное того или иного качества - культурный код.Который вполне можно считать стратегическим запасом идеального.
И самой надежной основой формирования такого запаса несомненно является трансцендентное. Это, в конце концов, и определяет иерархию в идеальном -приоритет религий и положение искусств при них в качестве ассистента, в качестве пристяжной.
В христианской же традиции абсолютная ценность идеального заложена мученической смертью Христа, Его апостолов, Его рядовых последователей, как ставших святыми, так и безымянных. Это основа выдержала( и продолжает выдерживать) двухтысячелетнее давление обыденного и, похоже, при решении задачи восстановления роли традиции( роли идеального) рассчитывать больше не на что.
Итак, коллективное идеальное, являющееся опорой всякого цивилизационного кода, восходит к традиции - ею воспроизводится и ею поддерживается. Dasein, если отождествлять его с возможностью, заключена и возможность идеального - именно из его возможности вырастает хайдеггеровская идея пастьбы бытия. Корни идеального в религии, которую цивилизация избрала и в поле которой сформировалась. И эти корни не перестают быть по сути своей религиозными и в мозгах самого отпетого атеиста, если конечно, понятие "корни" для него вообще существует.
Отсюда и главная задача, стоящая сегодня перед Россией, как единственным носителем пусть деформированного, но еще окончательно не переопределенного на дохристианский манер цивилизационного кода. Восстановить! Но не столько традицию, сколько ее роль в поддержании и развитии цивилизационного кода.
Россия , благодаря Православию, сумевшему удержать христианство на евангельском уровне, и мощной азиатской подвеске, демонстрирует высокую цивилизационную инерционность. Она упрямо, доводя порой среднестатистического либерала( а в России он особенно злобен и непримирим) до умопомешательства, не желает модернизироваться через вытеснение традиции по-европейски. И этим нежеланием своим свидетельствует: главная проблема развития - научиться управлять модернизацией, новизной.
Интеллигентным моделям второго типа даже сегодня сложно на равных конкурировать с бравурными моделями победоносного развития. Можно даже признать, например, что «Россия – есть альтернативный Запад», то есть - вплотную фактически подойти к идеологии, введенной в социологический обиход Н. Данилевским, и тем не менее тут же развернуться на 360 градусов: лучше уж продувные просторы всемирно-исторического прогресса в череде сменяющих друг друга модернов с их постмодернисткими отстойниками, чем этот затхлый, провинциальный биологизм полу- автаркического развития...
И тем не менее для земной цивилизации существует только одна возможность миновать ( обойти) неизбежный на этих просторах тупик вырождения. Это - переориентация на модели второго типа, это - признание цивилизации ( культурно-исторического типа ) в качестве основной, безусловной и итоговой (крайней, завершающей) формой межчеловеческой общности.
Из последнего же с необходимостью следует все остальное. В цивилизации есть образующий ее народ, есть формирующая ее конфессия. Она исторически определяет культуру ( в самом широком ее понимании) данной цивилизации и в этом смысле она и в многоконфессиональной цивилизации - над-конфессиональна. Так православие является центральным корнем русской цивилизации. Именно оно питало и питает ее культуру, обычаи, нравы - всю систему специфических русских самоограничений. И влияние православного поля на иные конфессии, представленные в русской цивилизации отнюдь не ничтожно. Ни иудаизм, ни мусульманство, на католицизм, ни буддизм, мирно в русской цивилизации сосуществующие между собой и с православием, над-конфессиональными в России не являются. Не является таковым и язычество, и какой-нибудь там заратустризм. Нетеизм - и тот не является. Не были они основой для русской цивилизации - не их защищая, она создавалась, не ради них приносились в жертву жизни защищавших ее людей.
Модели второго типа еще и потому окажутся спасительными, что сориентируют каждую цивилизацию не на мечтания о сверх-сытой и сверх-удобной жизни, а на кропотливое, заботливое выделывание ее - на то, на что, по существу, и благословляет Евангелие - пасите свое бытиё.
Реальные надежды мировой цивилизации на выживание в формах, к которым еще можно применять термин гуманистические, имеет смысл связывать, таким образом, лишь с развитием, опирающимся на модели второго типа, - с теми, в основу которых положено грамотное неспешное обновление традиции. А значит, потребуется такая система организации и самоорганизации общества, которая позволяет осуществлять это приторможенное, подмороженное, с постоянной оглядкой на последствия развитие . То есть цивилизация , осознавшая меру опасности, исходящей от вырвавшейся из-под контроля новизны, не обновляющей, а самовластно господствующей , обязана позаботиться о создании системы управления, построенной на традиции и искусно регулирующей взаимодействие новой каймы и традиционной сердцевины. И в фундамент этой системы управления должен быть положен основополагающий принцип христианства - принцип самоограничения. Но уже не как индивидуальный, а как коллективный - как принцип цивилизации, державы.
Однако цивилизация( как в целом, так и в отдельных конкретных формах ) , издревле выстраиваемая под управление сверху, чаще оказывалась неадекватной, чем соответствующей представшими пред ней вызовами. Она не считала нужным во время задуматься... О социальной нагрузке на капитал, например… О последствиях некоторых открытий в физике, а теперь вот и в биологии... Она явно заигралась с правами человека… Она по-детски - изумленно раскрыв рот и выпучив глазки - встретила информационную революцию…
Все эти «просчеты» работают, в конце концов, на один, действительно, глобальный и, главное, политический вывод: организация человечества сверху исчерпала свои ресурсы и число «просчетов» будет теперь постоянно превышать число «достижений».
Глобально осуществленная самоорганизация как единственный реальный процесс, способный противостоять безумствам глобализации… Процесс, способный усилить иммунитет традиционного перед хамским напором новизны, способный сначала приостановить расползание постмодернисткой опухоли, а потом и подавить ее...
Массу либо выстригут под потребности чубайсатого золотого миллиона , либо она самоорганизуется, и лишит эффективных и амбициозных возможности управлять собой сверху. А значит, укоренит, наконец, в народе и высшую власть.
Сделав эти предварительные замечания перейдем к главному.
И для этого нам придется откочевать в век 13-ый.
Европейским, в западном смысле этого слова, русское государство и до татаро-монголов вряд ли может быть названо. Выброшенный далеко на северо-восток, развивавшийся на специфической почве саженец византизма ... Ни роль самого саженца, ни почвы в этом глобальном эксперименте истории нельзя переоценивать. Это - всего лишь начала, которые, взаимодействуя, запустили процесс формирования России. В дальнейшем в нем важную роль сыграла и евразийская Степь - прежде всего роль мобилизатора. Татаро-монгольское иго могло уничтожить рождающуюся цивилизацию русских. Но они , несмотря на колоссальное и чуждое им по духу и сути внешнее воздействие, выдержали нашествие Востока, устояли в этом испытании на принадлежность к Европе и обрели силу, которая западным славянам и не снилась.
И решающим фактором стало то , что эти земли в свое время попали в мощнейшее православное поле... Огромную роль здесь, конечно, сыграло получение письменности, открывшей путь к священным текстам христианства. Киевская Русь стремительно ушла от языческо-разбойных правил славян и варягов и встретила разбойников с Востока уже в совершенно ином состоянии.
Противостояние Руси и Орды обретало форму религиозного противостояния постепенно - процесс растянулся на многие десятки лет и соотношение собственно военного и идеологического момента в противостоянии менялось. В 13 веке, скорей всего, преобладал момент собственно военный, который постепенно подчинился усиливающемуся моменту идеологическому.
Орда оккупировала Русь с невиданной, нечеловеческой жестокостью - именно последняя являлась главной скрепой этого бандитского по своей сути государственного образования. Но существовала и другая скрепа , которой являлась практикуемая в Орде веротерпимость( до 14 века, до начала исламизации Орды). Возможно, веротерпимость и играла системообразующую роль: мы вас покорили, извольте платить дань и вести себя тихо - на веру вашу мы не покушаемся....
На территориях, захваченных татаро-монголами еще до похода на Русь, христианство получило распространение задолго до начала их завоеваний и представлено оно было потомками несториан, изгнанных из Византии, отвергнувшей предложенное несторианами решение проблемы Боговоплощения. Боговоплощение является центральной идей христианства, совершенно недоступной для рациональной интерпретации, - лишь коллективным разумом, за несколько веков, в череде Вселенских соборов удалось выйти на такое понимание ее, с которым согласилось большинство. Несториане же предлагали весьма и весьма облегченную версию православия, решавшую проблему за счет умаления Божественной природы Иисуса Христа. И возможно потому, что завоеватели Руси имели дело с облегченной версией христианства, они недооценили силы истинного православия и то, что было в их государственном образовании скрепой ( веротерпимость), стало , в конце концов, одной из причин гибели Орды. Орду извела( во всяком случае, сыграла громадную роль в разрушении этого бандитского образования) сплотившаяся вокруг православной веры Русь, еще раз и не последний, предъявившая миру совершенно удивительную способность христианства выживать и укрепляться в условиях тирании и гонений.
Русское противостояние Орде утверждалось как религиозное противостояние. В свободных от налогов и живущих по своим уставам монастырях формировался новый идеал русского: померкший во время оккупации идеал "воителей и богатырей" , благодаря жившим по своим уставам монастырям, замещался "идеалом подвижничества и монашеского служения".
Богомольцы относились к тем избранным, которые имели возможность свободно перемещаться по территории Орды. "Изможденные люди с горящими глазами и пылкими мольбами, обращенными к Небесам, казались татарам безумцами, но ( они)пользовались большим почитанием в православной среде. Именно благодаря подвижничеству «божьих людей» возрастал накал религиозных чувств у жителей разоренных сел и городов" - " под гнетом татарского ига и стал складываться народ православный" - так описывает этот процесс Юрий Покровский в работе "Поле русской культуры"
Православная идея для степняков была, видимо, настолько сложна , что они не заметили заложенной в ней опасности для себя. И нынешним излишне пылким сторонникам евразийства, очарованным идеей мифического сближение западной и восточной культур, нелишне повнимательней приглядеться к опыту татаро-монгольских игр с веротерпимостью. И зафиксировать, наконец, в своем сознании, что в паритетном варианте длительной устойчивости веротерпимость не гарантирует. Что государствообразующая конфессия - это такая же необходимая для серьезного государственного образования сущность, как и государствообразующий народ. У нас же высшее руководство пока , как бес от ладана, шарахается от таких понятий, как государствообразующий народ. И в этом отношении можно считать прорывным выступление патриарха Кирилла при открытии 18-го Всемирного Русского Народного собора - проблема русского бытия в России им сформулирована четко и жестко.
Процесс укрепления, консолидации, если угодно, православной веры, начавшийся в монастырях северо-восточной части Руси, сопровождался формированием очень специфического миросозерцания, восходящего к евангельскому принципу добровольного ограничения - самостеснения. Оно впоследствии получит название русского подвижничества, русского идеализма и навсегда будет привязано к русскому сдержанному, а то и пренебрежительному отношению к материальным атрибутам существования.
Именно в этой атмосфере в последней четверти 14-го века и появились "незаконные вооруженные формирования" - русским князьям удалось, их создать. И это стало началом нового, уже и военного противостояния Руси и Орды. И оно теперь держалось на незыблемой мировоззренческой основе, которая укреплялась и совершенствовалась - выходила на совершенно неожидаемый уровень. В обретающем все большую независимость русском православном, "зажатом между католическим и мусульманским мирами" государстве, постепенно формируется представление об исторической, цивилизационной миссии этого государства. Народ, сохранивший себя и свое государство благодаря Православию готовился встать на его защиту. ".
Еще будет вторая прививка византийства, связанная с женитьбой Ивана III на Софье Палеолог. Представительница "древнейшей в Европе аристократии",«царевна цареградская" прибудет в Москву со своим собственным двором и московская элита, уже в те времена существовавшая в достаточно мощном православном поле, получит возможность познакомиться и с православным аристократизмом - с этой оформленной в систему поведенческих норм склонностью - " предъявлять к себе более жесткие требования, нежели к представителям других слоев общества"
Еще впереди отказ платить Орде дань и стояние на Угре. Впереди еще и блистательные удары Ивана 4-го Грозного на казанском , астраханском, сибирском и юго-юго-западном направлении, по результатам которых удваивается территорию страны..
Все это впереди, но начало, истоки там в 13 веке, в русских монастырях северо-востока. Именно они стоят у начала грандиозного, невиданного по масштабам выпаса русского бытия.
И отнюдь не следование ордынским обычаям-правилам- порядкам, а преодоление их определяло и историю, и судьбу на русской земле. Москва потому, в частности, выделилась и стала ведущей среди других русских земель, что в преодолении этом была впереди.
Русское царство, а затем и империю, ту территорию, которая стала областью ее существования и породила в конце концов евразийскую идею, надо воспринимать исключительно как трофей русского народа, добытый ценой большой крови и больших страданий в многовековом цивилизационном противостоянии. В этой борьбе за православную веру русские и завоевали право называться системообразующим , государствообразующим народом. Таким народом не рождаются - им становятся. Прельщают подобные лавры - попытайтесь. Но без великой, полностью очищенной от всякого прагматизма идеи лучше и не начинать...
Та ордынская закалка ( закалка на пределе выживания) во многом определила формирование российской мощи. И высвободив себя из ордынского рабства, Россия , помятуя о благодатном почине Святого Александра Невского, две мощных зуботычины которого на какой-то срок принудили агрессивных латинян к миру, стала уже по-настоящему вправлять мозги агрессивному Западу. Ставя его на место, причем с нарастающей жесткостью, после каждой попытки посягнуть на исконные русские земли. И в веке 17-м, и в веке 18-м, и в веке 19-м , и в веке 20.
А память об этих делах оставалась всюду в том числе в языке. Как русских, так и их завоевателей. "Мои милый друг", шер а ми, обращался к русскому крестьянину голодный, полураздетый француз , бегущей из сожженной Москву и получил в народной памяти -шарамыжники. "Быстро, быстро" - погоняли казаки атамана Платова обслугу в парижских забегаловках - они и до сих пор зовутся бистро.
Так что совершенно напрасно дразнит Запад Россию сегодня, в веке 21-ом...
И наконец последнее. В 1956 в Париже вышла книга Антона Владимировича Карташова "Воссоздание Святой России". Авторитетный историк церкви, автор фундаментального исследования "Вселенские соборы" уже в те, казалось бы безнадежные для Русской Православной церкви дни, начал разговор о воссоздании Святой Руси. Тогда это вполне можно было воспринимать как профессорскую странность. Сегодня - это не что иное, как обоснование программы практических действий.
Что бы передать основную идею этой несомненно выдающейся книги я приведу несколько цитат из нее.
. "Мы — люди церковные и православные знаем, что во Христе две природы — Божеская и человеческая соединены «неслитно», но и «нераздельно». Эта формула IV вселенского собора обязует нас считать безнадежное разделение церкви и государства ересью несторианской или монофизитской .... и, наоборот, — мыслить православную норму в их «нераздельном и неслиянном» сочетании. Церковь есть душа мира и орудие божественного мироправления. Она должна духовно управлять миром, водворять царство Христово и на земле,
"Церкви важна не техника, не утилитарная целесообразность, не продуктивность социальных предприятий и реформ самих по себе, а их сообразность с духом Евангелия и строительства царства Божия на земле. Ибо там, где бдительно и активно не строится царство Божие, там естественно, с легкостью, без конкуренции, на чистом поле воздвигается царство «зверя», вавилонская башня безбожной цивилизации и культуры."
"Чем безнадежнее разъединяют церковь и остальную жизнь, тем считают себя православнее, ибо не засоряют, не оскверняют «дворы Господни» никакой нечистотой суеты земной. Таково наше обычное, господствующее, практическое несторианство, в упрощенном богословском осознании мгновенно и парадоксально оборачивающееся прямым монофизитством, ибо религиозная жизнь исчерпывается одной только духовной стороной, в отрыве от плоти реальной жизни. Только личное спасение во Христе и в церкви и никакого общественного, «соборного». Сама «соборность» лишается своего буквального, плотяного смысла и ограничивается только соборностью духовной, связью мистической в церковном культе и молитве. Нельзя найти догматического оправдания этой слабости, изнеможению нашей грешной практики. Халкидонское православие равно отвергает и несторианство и монофизитство и требует соединения двух естеств в единой ипостаси. Это непостижимо для разума. Но это чудо дано нам в Господе Иисусе Христе...И в нашем подвиге подражания Его искупительному чуду мы не имеем права соблазняться ложным спиритуализмом, ложным отожествлением святости только с духовностью. Мы должны быть по-халкидонски православными, т. е. спасаться в церкви во всей полноте двойства нашей духовно-плотской природы и в духовно-плотской, неразрывной связанности со всей коллективной жизнью человечества и космоса... "
" Наше «возделывание земли», т. е. наше культурное, историческое созидание и творчество не есть ухождение от делания Царства Божия, как Царства только Небесного, а именно служение ему в той двуприродной, небесно-земной, богочеловеческой православно-халкидонской полноте, которая составляет долг, обязанность православия не только в мысли, в богословии теоретическом, но и в действии, в практике, в богословии практическом. Без соблюдения этого богословского равновесия, без этого посильного разрешения в действии антиномии духа и плоти, многие православные фактически, конечно, не понимая и не сознавая этого, монофизитствуют. И чем еретичнее они богословствуют, тем кажутся самим себе и более благочестивыми и более ортодоксальными. И этот монофизитский уклон незаметно опутывает и мысль «лево» настроенных и «право» настроенных богословов. И тем и другим приятнее, религиозно комфортабельнее отпихнуться от этой греховодницы-земли, плоти, материи, экономики, этой с позволения сказать «поганой политики». И просто жить в церкви, подальше от этой скуки, «отдыхать душей» от надоевшей, принижающей «улицы», от всего «базара житейской суеты». «И зачем это только грубые «политические» богословы нас туда обратно тянут?»... Так, если не вслух выражаются наши левые и правые «благочестивцы», то про себя так чувствуют, превозносясь над нами, как якобы «погрязшими в политике»."
"Спцифическое призвание мирян, их миссия, их апостольство, в восполнение и усиление учительного и сакраментального апостольства иерархии— это христианизация культуры и оцерковление мира. На то нам и дано это высокое звание мирян, т. е. граждан мира сего по естеству, но одновременно и граждан не от мира сего, граждан церкви. Мир дал нас церкви, а церковь послала нас в мир, чтобы привели его в целом к порогу царства Божия. Это специфически наше служение. На то иерархия, клир и благословляет для нас и хлеб насущный, и жилище, и очаг семейный, и все наши частные добрые деловые предприятиями власть государственную, чтобы мы всем этим занялись во имя Царствия Божия, как и сама иерархия занята этим с другого мистического конца. Нельзя, под предлогом чистоты и духовности церковной жизни, покидать нашу бедную землю и человеческий муравейник и белоручками уходить в эмпиреи квиетизма. Предоставим это внешнее удаление с мирской площади специалистам затвора — инокам."
К чему призывает Русскую Православную Церковь и находящихся под ее покровом мирян А. Карташов совершенно очевидно - к активной роли в строительстве справедливого, соответствующего Духу Евангелия социума. К активному выделыванию -выпасу! русского бытия. Именно с этим он связывает возможность воссоздания Святой Руси. Идите в мир и пасите его. Другого пути для православных не существует.
А. Карташовом названо и то средство с помощью , которого можно реализовать этот замысел - православные профессиональные братства.
И это, действительно, так . Существуй такие братства - многое в нашей стране могло бы быть сегодня по-иному. И вряд ли тогда был бы возможен тот чиновничий разбой, что учинен в науке в году прошлом году, что запущен в здравоохранении в нынешнем году.
Но в этом шикарном тексте А. Карташова есть место , с которым нельзя согласиться . И категорически! Я процитировал его: " Предоставим это внешнее удаление с мирской площади специалистам затвора — инокам."...
Вполне возможно, что труды А. Карташова над историей Вселенских соборов, завершившиеся появлением уникального и предельно объективного исследования о становлении Православия в Европе и стали причиной столь осторожного отношения Антона Владимировича к монашеству. Роль монастырей Востока в монофизитском противостоянии Православию была , действительно, велика.
Но здесь сегодня речь идет о русском монашестве. О том, что возглавило противостояние Орде. О том, что выстояло при 18-месячной польской осаде Троицко-Сергиевой Лавры. О том, что вскормило и выдвинуло великого Патриарха России Гермогена...
Ни этому ли монашеству продолжить выпас русского бытия... Кому, кроме него, под силу запустить этот процесс воссоздания Святой Руси... Кому, кроме православных иеромонахов и игуменов начинать формирования православных братств, благо для этого не нужно постановлений и решений власти. Достаточно лишь понимания, что России без них не выжить. И благословления.
ЧИСЛО ПОСЕЩЕНИЙ | ПОИСК ПО САЙТУ | |
НАПИСАТЬ АДМИНИСТРАТОРУ
|
©ВалерийСуриков |