С А Й Т В А Л Е Р И Я С У Р
И К О В А ( "П О Д М У З Ы К У В И В А Л Ь Д И") ЛИТЕРАТУРА , ФИЛОСОФИЯ, ПОЛИТИКА В. Розанов и христианство. |
ГЛАВНАЯ |
ПОЛИТИКА - СТАТЬИ, КОММЕНТАРИИ |
ЛИТЕРАТУРА: СТАТЬИ И ЗАМЕТКИ |
ФИЛОСОФИЯ - ЗАМЕТКИ, СТАТЬИ |
МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ |
В. Розанов и
христианство.
(Из
заметок двадцатилетней
давности)
Начинать эту
тему надо, естественно, с христианства – с Христа.
Намерения Иисуса,
действительно, можно рассматривать как стремление
развить в людях «индивидуальную ответственность
перед Богом»
-
так их определил К. Юнг. На это, по
существу, направлены и Его
покушения на закон: вся совокупность законов , заповедей,
регулирующих
взаимоотношения людей,
видится Ему
лишенной подобной ответственности
перед Богом – взятой
каждым
на себя лично, добровольно . Поэтому и выделяет Он две главнейшие заповеди - о любви к Богу и любви к
ближнему. Соединив их в одну, Он указывает на
скрытое верховенство
любви в каждой из остальных заповедей. И тем самым
призывает постичь глубину закона - выделить
то в нем, что выражает любовь
к ближнему, освященную высшей ответственностью
перед Богом - любовью к Нему.
Снижая
ценность формального подчинения закону, Иисус как бы свидетельствует,
что закон всегда привязан ко злу: он может удерживать от зла, но к добродетели не ведет - она не подзаконна;
что регулируя отношения людей,
закон ограничивает лишь в деяниях зла; что, сближая людей,
он дает им возможность сосуществовать, но не
соединяет в одно - соединить их способна лишь любовь.
Восходя к
идее самопожертвования
Сам, Иисус преодолевает
в Себе и искушение подчинить людскую свободу. Своей жертвой Он
отвергает идею спасения как идею чудесного действа - как внешнего освобождения
человека от неустроенности и хаоса жизни. И
превращает спасение в дело жизни человека, совершить которое
каждому предстоит самому.
Иисус не освобождает людей от несовершенств мира, а ставит каждого перед необходимостью принять часть этих несовершенствна себя и в себе преодолеть . Спасение, которое несет Он, не в
ясности и в тишине, а в заботах и муках самосовершенствования …
Лишь в
жертве Своей увидел Он
реальную возможность воздействовать на мир: отверг
спасение мира идеей, учением - выбрал спасение
жертвенным поступком . И выбором тем обособил
Себя. Себя - среди всех остальных врачевателей мира, как прошлых, так и грядущих. Евангельскую идею -
среди всех остальных
идей совершенствования мира.
Освященная
личным выбором
Сына Божиего,
евангельская идея остается идеей совершенствования мира лишь
в частном, индивидуальном применении. Поэтому – она предельно свободна.
Поэтому - она так легко деформируется при попытке управлять с ее помощью и вырождается в фарисейство. Это - идея, с помощью
которой вести можно только самого себя .
Лишь последнему и
дОлжно учить,
пытаясь вести других с ее помощью…
И здесь,
видимо, источник претензий к христианству. Здесь
- в нежелании,
в отказе признать
единичного опорой
евангельской идеи. Это нежелание еще при жизни Иисуса выказали
Его соплеменники, жаждавшие вождя, дарующего лучшую жизнь. Не был свободен их
интерес к Нему – силой Его чудесной определялся.
Рабским же стал и бунт ( «распни
Его») , когда иная внешняя сила
решительно проявила себя…
На
подобном же отказе строит свое опровержение евангельской
идеи и Великий Инквизитор у Достоевского. К такому же отказу восходит, в конце концов, и конфликт с
христианством Льва Толстого. Во власти
все того же нежелания постоянно оказывается в своих исследованиях «метафизики
христианства» и В. Розанов.
Иисус
принимает мир таким, каков он есть, и его преображение переносит
в далекую - апокалиптическую -
перспективу Своего второго прихода .Так, во всяком случае,
у синоптиков - у Иоанна идея гибели мира развития не получает, а второй приход может быть понят и как приход в Духе Святом. Иоанн, возможно,
даже преднамеренно выносит за пределы
повествования о жизни Иисуса (в свое «Откровение «) все, что
связано с ужасами суда над миром, со страхом перед этим судом,
оставляя в своем Евангелии лишь
истинно
Христово - Его идеальное.
Свидетельствует Иисус и о том,
что мир после Его гибели еще
больше погрузится во зло - обещает «нечто вроде кажущейся
неудачи евангельской проповеди на земном шаре"(К.Леонтьев).И неудача эта далеко не кажущаяся
- каждое из четырех Евангелии несет свидетельство
о фатальной несовместимости
идей Иисуса и мира. Его идеи совершенных межчеловеческих
отношений – недостижимый предел . Но именно в недостижимости
их сила –в совершенной
идеальности заключено
их влияние на реальность.
Великий Инквизитор отказывается прежде всего
именно от недостижимого предела. И дело здесь
вовсе не в «понижении небесного учения до земного понимания"(В.Розанов), а в характере понижения.
Понижает
Свое небесное учение до земного понимания и Сам Иисус. Когда, пытаясь
преодолеть глухоту учеников, стремится выразить
Свои идеи в доступных образах и простейших ситуациях. Или когда, как
у Иоанна, зовет их не к
жертве, а к любви... Самоотречение в жертве несомненно выше
самоотречения в любви. Но любовь принадлежит области идеального - понижение же
Великого Инквизитора разрывает с идеальным. . .
Вне же
идеального утрачивает смысл самоограничение - существование и для других. И единичный - перестает быть таковым: лишается
возможности самоосуществления. Потому что как
невозможно перевести теплоту в работу, не передав часть этой
теплоты внешней среде, так нельзя и любовь к
себе перевести в самоосуществление, не передав
часть ее - через самоограничение - внешнему, ближнему из внешних. Погруженный в себя, в
свое личное существование единичный - законченная бессмыслица. Масса таких
«единичных» -
безлика . В ней для евангельской идеи не оказывается попросту точки приложения.
. .
Кроме того идеология
Великого Инквизитора принципиально не различает любви
к человеку и любви к человечеству – смешивает их.
Для Иисуса
же необходимость
их разделения несомненна. Дьявол, соблазнявший Иисуса в пустыне, не покинул Его а, действительно,
лишь на время отошел. Чтобы возвращаться и искушать Его захватывающей перспективой - осчастливить
Царством Божьим на земле немедленно и каждого, чтобы искушать дарением любви каждому.
История земного пути Иисуса
есть история преодоления этого искушения - восхождения к идее не
дарованного, а
приобретенного
счастья. Не дарить, а указать путь, на
котором ясен лишь первый шаг -уверовать в Него. Все остальное
остается неопределенным.
Говоря об
отказе Иисуса немедленно откликнуться на весть о
болезни Лазаря , Мережковский восклицает:
«Никакое сердце. . . так не любит».Любовью
ближней, любовью к человеку, действительно, не любит. Но именно так сердце обязано любить
любовью дальней . . . Отложенная любовь к близкому другу - это и есть
окончательный выбор Иисуса в пользу любви к
человечеству.
При всех
претензиях на законченность провозглашаемой им истины христианство легко все-таки
уживается со значительной
неопределенностью. В той, по крайней
мере, части, где допускает свободный выбор -
веру, определяемую внутренней потребностью
человека. И Ф. М.Достоевский ничего принципиально нового
о христианстве в «Великом Инквизиторе» не сказал. Он лишь резко развел по полюсам то,
что заложено в евангельской истории; религию
неопределенности и религию окончательно разрешенных вопросов, абсолютных
рекомендаций; религию продирающегося к Богу человека и религию снисходительно
взирающего на человека «божества»; религию Иисуса и
религию фарисеев, инквизиторов;
идею идеала осуществляемого и «идеала» осуществленного. . .
Полемизируя с Л. Толстым и защищая Русскую Церковь от его упреков в ничтожности
влияния церкви на улучшение нравов, В. Розанов как раз и
обращает внимание на эту уникальную особенность Русской Церкви:
всю свою
историю она ориентировалась, по существу, на единичного - трудилась над
выработкой святого
человека, над выработкой «самого типа святости , стиля
святости, и - благочестивой жизни". То есть принимала евангельскую идею в ее первозданном виде: если
Царство Божие отложено на неопределенный срок, если
человек сам должен
совершенствовать себя по образу Иисуса, то необходимо земное подобие Этого образа - святой человек. .
.
В. Розанов говорит, что в
своих претензиях к Православию Л. Толстой не заметил вот этой большой правды христианства. Но, углубляясь в исследование этой правды,
сам, увы, становится добычей того же заблуждения:
«Христианство
. . . есть полная безнадежность о всем земном . Оно
все зиждется на не-реальном,
сверх-реальном в
человеке: отнимите его - и христианства нет!»
«Христианство и созрело только в монастыре. Здесь его беcспорная вершина, острие:
семья ли,
общество ли,
государство и его учреждения - все это просто явления языческого порядка,
к которым Евангелие никак не пристало, и они никак не пристали, не подошли к Евангелию".
«Вот
Царство Христово :разодрание
уз между
людьми и с землею».
Дают ли
евангельские тексты основание для этих, и подобных им, заключений В. Розанова? Отдельные эпизоды, изречения,
проповеди - несомненно. Но это и есть правда малая -
вырванная из контекста евангельской идеи.
Во-первых, нельзя
забывать, что представление о противоположности христианства миру во многом
является недоразумением, связанным с особенностями
христианской терминологии: слово
«мир» имеет здесь
не два,
а четыре значения: сотворенная Богом вселенная, благодатный покой в душе человека, отсутствия вражды, царство
греха на земле - четкое разделение первого и
четвертого смыслов можно обнаружить не только в
святоотеческой литературе,
но и в новозаветных текстах(М.Дунаев).И слова Иисуса
«Я победил мир», являющиеся
едва ли не главной опорой у В. Розанова, скорей всего , следует относить к «миру» не в первом, а именно в четвертом
смысле.
Смешение
первого и четвертого смыслов оценивается вообще как весьма распространенное – «в
результате евангельские призывы отвергнуть мир (т. е. мир зла, греха) нередко
стали восприниматься как призывы изолировать себя от окружающего
мира,а уход из мира в уединенные места христианских
подвижников - как их отрешенность от мира,
сотворенного Богом, как забвение ими этого мира и безразличие к нему»(М.Дунаев)). Но значительно важнее - и здесь заключена
большая правда,
следующая из Евангелия как целого - то, что
христианство не принуждает к отречению от мира - оно понуждает лишь к свободному отказу от себя
во имя Иисуса Христа. Благие
намерения остаются благими лишь
являясь намерениями в
отношении самого себ
- разве не
об этом свидетельствует евангельская история?.. И отказ от
себя, покуда он остается личным выбором, - это путь к евангельскому идеалу, путь
к святости, путь избранных, страстным усилием
которых и удерживается след Иисуса на земле. Это - та крайность, в которой христианство и выживает
в евангельской чистоте своей...
( «Вступившими
в эсхатологическое существование» именует святых Р. Бультман, характеризуя его как «радикальную самоотдачу Богу»: «освобождение от всего доступного
распоряжению в мире, т. е
размирщение, свобода» .
И это в понимании Р. Бультмана вовсе не
аскеза, а всего лишь «соблюдение
дистанции по отношению к миру . То есть
предельно
идеализированное существование, для которого ( в полном
соответствии с Евангелием от Иоанна ) «суд над миром - не предстоящее космическое
событие, он состоит в том, что Иисус пришел в мир и призвал к вере». )
Именно это
В. В. Розанов собственно и
разъясняет Льву Толстому.
Но в то же время что-то
он в христианстве все-таки принять категорически
отказывается, и потому издержки реализации евангельской идеи
предстают пред ним, в конце концов, как
выражение сути ее.
Принять
же В. В. Розанов не может, похоже, естественности - то есть близости к человеческому естеству, - архетипичности,
если угодно, запредельных требований Евангелия к человеку.
Того, что последние - отнюдь не чуждое человечеству, а всего лишь забытое,
утерянное им.
Иисус лишь напомнил миру об его идеале . И, действительно, «с рождением Христа, с воссиянием Евангелия
все плоды земные вдруг стали горьки»(Розанов)
. Но горьким мир стал не в какой-то сладчайшей абстракции,
как, видимо, полагает В. Розанов, а
в идеале - естественном , внутренне присущем
миру.
Христианство
не идеализирует жизнь, а лишь стремится
развить
вкус к жизни по
идеалу - его
идеализм не сущностен, а служебен.
Сущностен же лишь идеализм Иисуса. Да еще, может быть,
тех избранных, кто вступает на путь святости
-путь жизни по идеалу.
И существует, кажется, некоторое «золотое» соотношение
двух этих акцентов - пересыщенность идеализмом так же опасна, как и тенденция к его исчезновению. И в том и
в другом случае мир по-своему становится «горек,
плоск, скучен»(Розанов). И теряет христианство: в
первом случае - своих сторонников, во втором - свой стержень.
Для В. В.
Розанова идеализм христианства
несомненно сущностен.
Именно поэтому претензии к христианству и
завершаются у него полным отрицанием
последнего... Когда в «Апокалипсисе
нашего времени» приходится рассматривать
христианский идеализм уже не в приложении к
относительно спокойным будням, а на фоне жесточайшего
катаклизма. Парадокс, но, не признав утилитарность идеализма в христианстве, В.В.
Розанов в условиях, когда ввергнутая в кризис
реальность внешне почти полностью обесценила идеализм, оказался
отброшенным в наи-утилитарнейшую крайность : оставил далеко за собой не только Толстого, но и Великого Инквизитора -
слился с той иерусалимской толпой,
что когда-то неистовствовала перед
дворцом Пилата.
«Образ
Христа, начертанный в Евангелиях,… не являет ничего, однако, кроме немощи, изнеможения" (Розанов)… Разве не слышен этот же упрек в реве толпы: «Распни Его»? И разве не эта «немощь» Иисуса - Его отказ
устраивать, организовывать идеальную жизнь - открыла
путь к спасению?
«Христос,
занявшись «делами духа» - занялся чем-то в мире
побочным, второстепенным, дробным,
частным. Он взял себе «обстоятельства образа действия,
а не самый образ действия»(Розанов)…Все именно так - взгляд В. В. Розанова здесь воистину бесстрашен. Но ведь именно поэтому Иисус и стал Тем, Кем стал. Взял бы «самый образ действия " - оказался
бы Великим Инквизитором.
«Странная стонущая
цивилизация .Уже зло
пришествия Христа
выразилось в том, что получилась цивилизация со стоном»(Розанов)... Но ведь не стонущая, то есть лишенная рефлексии,
цивилизация - это уже и не цивилизация вовсе. А нечто, для
чего и пристойного
слова жалко.
ЧИСЛО
ПОСЕЩЕНИЙ |
ПОИСК ПО САЙТУ | |
НАПИСАТЬ
АДМИНИСТРАТОРУ САЙТА |
©ВалерийСуриков |