С А Й Т В А Л Е Р И Я С У Р
И К О В А ( "П О Д М У З Ы К У В И В А Л Ь Д И") ЛИТЕРАТУРА , ФИЛОСОФИЯ, ПОЛИТИКА О социальной инициативе Оптиной пустыни Часть 8. Исихатская практика самопреобразования человека и Алеша Карамазов |
ГЛАВНАЯ |
ПОЛИТИКА - СТАТЬИ, КОММЕНТАРИИ |
ЛИТЕРАТУРА: СТАТЬИ И ЗАМЕТКИ |
ФИЛОСОФИЯ - ЗАМЕТКИ, СТАТЬИ |
МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ |
О социальной инициативе Оптиной пустыни
Часть 8. Исихатская практика самопреобразования человека и Алеша Карамазов
Нельзя в принципе исключать, что А.В. Карташов в своих разрабротках мог опираться и на те социальные идеи, что легли в основу незаконченного романа Ф.М. Достоевского « Братья Карамазовы». Особенности этих социальных идей и будут рассмотрены в следующих частях заметок. Детально же, в полемике с властителями дум как прошлого, так и нынешнего времени, они разобраны мною здесь ( http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2022/2022l0124brkaram.htm ).
Если попытаться коротко передать то, что составляет сердцевину социальной концепции Достоевского, то нельзя будет не сослаться на разработки С. Хоружего, который рискнул связать последний роман Достоевского с православной аскетической традицией, с исихазмом. Ибо вполне можно допустить, что именно «особая практика всецелого самопреобразования человека, в которой он, последовательно продвигаясь, восходит к обожению» -«исихастская практика» - и является такой сердцевиной. С. Хоружий убеждён, что старец Зосима, Алёша и роман в целом реально повлияли на русское иночество – «в первую очередь, это влияние направлялось к связи, сближению монастыря и мира – на таких, однако, началах, при которых бы «монастырь» нимало не прекращал и не ослаблял духовных своих трудов, а «мир» бы от «монастыря» научался и в меру, посильную для него, приобщался к Богустремлённому строю существования». Это замечание С. Хоружего вполне можно рассматривать как характеристику и замысла романа Достоевского , и его социальной концепции. Замечание это, вне всякого сомнения, перекликается с планами Зосимы относительно направляемого им в мир Алёши («мыслю о тебе так: изыдешь из стен сих, а в миру пребудешь как инок») . И здесь у Достоевского совершенно очевиден «мотив выхода аскетической традиции в мир и старчества, понятого как созидание «монастыря в миру».
Но подводя итог своим размышлениям о Зосиме, С. Хоружий тем не менее склоняется к тому, что у последнего имеет место «недооценка» аскетического делания… Хотя ничто, конечно, не мешает допустить, что у Достоевского эта недооценка, если она была, являлась вполне сознательной, намеренной - открывающей принципиальную возможность вживления идей исихазма в мир, в социум.
Именно после знакомства с семьёй Алёши у Зосимы , похоже, окончательно и созрело решение относительно Алёши:« И знай, сынок … Не здесь твоё место пока. Благословляю тебя на великое послушание в миру … Всё должен будешь перенести, пока вновь прибудеши. А дела много будет. Но в тебе не сомневаюсь, потому и посылаю тебя.».
Социальная концепция Достоевского позволяет его интерес к религии признать не только мистическим, но и вполне рациональным - вполне разумным привлечением трансцендентного к разрешению глобальной мировой проблемы.
С этой рациональностью возможно и связано, было, некое особое, не полностью, как может показаться, вмещающееся в четыре «не» Халкидонского собора, понимание Достоевским Боговоплощения. Оно, наверное, и питало его надежды на реальную достижимость человеком своего абсолютного достоинства. Такое понимание нашло своё отражение в образах, созданных в романе. В этом смысле особо показателен Алёша. Достоевский ,стремясь непременно представить деятельное, потенциально деятельное, а не только устоявшееся в положительном образе старца Зосимы, переносит центр решения этой задачи с самого старца, с его воздействия на других(воздействие на других – это тема «Идиота») на того, кто искренне возжелал стать деятельным носителем блага, кто по природе своей таков. Сама возможность появления такого человека, да ещё в семье Фёдора Карамазова, становится своего рода утверждением идеи о сущностной богоподобности человека, идеи, которой Достоевский был страстно привержен всю свою жизнь.
Первоначально Алёша мыслился, видимо, как молодой человек, сформировавшийся под непосредственным влиянием святого уровня Тихона Задонского, особо чтимого Достоевским. Само это формирование молодого человека под влиянием святителя могло стать предметом художественного исследования Достоевского. Но он, в конце концов, остановился на таком же варианте, что и в «Идиоте»: герой появился и всё тут. Для типа это недопустимо, конечно, для архитипа же–только такой вариант и убедителен. Настолько убедителен, что тот же В. Розанов именно в Алёше и увидел хоть какие-то отблески основной, генерирующей роман идеи: «В нём мы уже предчувствуем нравственного реформатора, учителя и пророка… Если бы мы захотели искать к нему аналогии, мы нашли бы её не в литературе, но в живописи нашей. Это - фигура Иисуса в известной картине Иванова: также далёкая, но уже идущая, пока незаметная среди других, ближе стоящих лиц и, однако, уже центральная и господствующая над ними». Это очень верно: Алёша - как возможный носитель идеи христианского социального преобразования. В. Розанов называет Ивана центральной фигурой завершённой части романа. Но центральным пока оказался Митя - комбинацию «мальчик в поле Тихона Задонского» оттеснила комбинация «Митя в поле от природы совершенного мальчика»...
Огромная роль в обосновании Достоевским плана Зосимы в отношении Алёши принадлежит главе «Кана Галилейская». Не очевидна, казалось бы, связь обсуждения проблемы церковь –государство в келье Зосимы, с главой «Кана Галилейская», по внешним признакам исключительно под Алёшу написанной. И тем не менее эта связь существует и играет важнейшую роль при выстраивании замысла романа. Если, конечно, исходить из того, что в этом романе Достоевский прежде всего ставит задачу разъяснить особенности своих чисто теоретических представлений о роли христианских идей в социальном строительстве на уровне не политических деклараций, а художественной модели. В интерпретации этой главы порой явно ослаблена роль того обстоятельства, что сюжет главы– это сон стоящего на коленях перед гробом старца Зосимы Алёши, только что испытавшего потрясение, связанное с появлением тлетворного духа от старца. Алёша засыпает как раз во время чтения евангельского эпизода о Кане. Во сне появляется и сам старец- он вместе с Христом находится за столом на брачном пиру. И этот момент в главе решающий. Ведь именно всё это и излечивает Алёшу от обрушившихся на него сомнений относительно старца: «он стало быть тоже на пире, тоже званый на брак в Кане Галилейской…–Тоже, милый, тоже зван, зван и призван, – раздаётся над ним тихий голос». – Зачем сюда схоронился, что не видать тебя… пойдём и ты к нам. Голос его, голос старца Зосимы… Да и как же не он, коль зовёт? Старец приподнял Алёшу рукой, тот поднялся с колен….Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай, милый, начинай, кроткий, дело своё!».
Как видим, у Достоевского Алёша ещё раз благословлён Зосимой на тихое служение в миру - благословлён в Кане Галилейской, в присутствии Христа . В этом и только в этом смысл главы. С этим и только с этим связано дальнейшее поведение Алёши- его объятия с землёй. Он избавился от сомнений в Зосиме - уверовал в ту свою миссию на земле, для которой его Зосима избрал. И он уже начал дело своё - в главе « Луковка». Достоевский в этой во истину фантастической сцене покаяния Грушеньки перед Алёшей дал, можно сказать, предельно полное описание того, в чём найдёт выражение служение Алёши людям. И больше всего поражает то, что в сцене этой Алёша абсолютно изосущностен (сколько бы то ни отрицали мэтры достоевсковедения ) князю Мышкину - перед последним Грушенька раскрылась бы точно так же.
Этот уход Алеши в мир отнюдь не означает, и не может означать, ухода от Церкви – в наставлениях старца Алёше заключена по существу лишь одна мысль: ключи от Царства Небесного - в земной жизни и, потому пребывание монаха в миру, его воздействие на мир может стать более значимым чем самозаточение в келье - и не только для мира, по и для самого монаха.
ЧИСЛО
ПОСЕЩЕНИЙ |
ПОИСК ПО САЙТУ | |
НАПИСАТЬ
АДМИНИСТРАТОРУ САЙТА |
©ВалерийСуриков |