О социальной инициативе Оптиной пустыни. Часть 18. Правило Золотое и «алмазное»

                                    С А Й Т         В А Л Е Р И Я    С У Р И К О В А

                                     ( "П О Д      М У З Ы К У     В И В А Л Ь Д И")

                                    ЛИТЕРАТУРА , ФИЛОСОФИЯ, ПОЛИТИКА

     О социальной инициативе Оптиной пустыни.

Часть 18. Правило Золотое и «алмазное»

ГЛАВНАЯ

ПОЛИТИКА - СТАТЬИ, КОММЕНТАРИИ

ЛИТЕРАТУРА: СТАТЬИ И ЗАМЕТКИ

ФИЛОСОФИЯ - ЗАМЕТКИ, СТАТЬИ

МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ

О социальной инициативе Оптиной пустыни.

Часть 18. Правило Золотое и «алмазное»

М. Эпштейн    в своё время предложил небольшой текст(конспект его доклада на Всемирном философском конгрессе в Сеуле) под названием « Алмазное правило» , в котором попытался дать углублённое толкование правила золотого, восходящего к Нагорной проповеди Иисуса из Назарета и являющегося общепризнанной основой системы нравственности, сформировавшей европейскую цивилизацию..
М. Эпштейн предлагает в качестве формулировки правила следующий фрагмент из Нагорной проповеди: "Итак во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки".
Нагорная проповедь организована достаточно сложно и свести все заложенные в ней смыслы к какому-нибудь одному не просто. Несомненно же одно, что этот - главный - смысл, нужно искать в области идеи личного ограничения ( самоограничения, самостеснения ), поскольку именно через эту идею проходит собственно этическая граница между Ветхим и Новым Заветом - между иудейской и христианской версиями монотеизма. Величие христианства, исключительность его роли в становлении европейской цивилизации в том и заключались, что в учении Иисуса образовалась эта мощнейшая связка «самовыражение- самостеснение» . Первое ( ранее свободно действующее, а точнее, исключительно извне, через заповеди и законы, ограниченное ) было поставлено в прямую зависимость от второго, что, собственно, и открыло путь от человека разумного к человеку нравственному.
Этот переход и определил становление европейской цивилизации. Причем, равновесия в связке «самовыражение - самостеснение» никогда не существовало. Оно всегда было смещено к самостеснению на Востоке. Оно неуклонно смещалось в сторону самовыражения на Западе Европы - смещалось вплоть до надлома, до разрыва гениальной Иисусовой связки. И именно этот разрыв, то есть освобождение самовыражения от самостеснения, и нашел свое выражение в таких западноевропейских тупиках, как фетишизм прав человека.
Слова Иисуса, которые М. Эпштейн приводит в качестве правила, нет сомнений, несут в себе мысль о христианском самоограничении. Но, увы, адекватно эту идею не выражают. И прежде всего потому, что мера(критерий) ограничения в этих словах определяется по преимуществу индивидуально - я сам оцениваю поступок другого и на основании этой оценки выстраиваю свой поступок.
Свое новое - алмазное - правило М. Эпштейн на этом индивидуальном, на решающей роли его, и строит. Действительно, если разорвать связку «самовыражение - самостеснение», если даже только редуцировать самостеснение до стеснения чисто внешнего (ветхозаветный вариант, недалеко уходящий в этом отношении от варианта языческого), то этика индивидуализируется, поскольку в ней либо исключается (разрыв), либо примитивизируется ( редукция до внешнего стеснения ) коллективное начало нравственного.
Но в Нагорной проповеди все- таки есть слова, которые куда полнее передают золотое правило христианства: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Вот здесь все пронизано уже далеко не индивидуальными, а восходящими к несущим опорам мира обязательствами единичного перед Другим, перед всеми, - обязательствами, которые, собственно, и составляют систему нравственности.
Однако М. Эпштейн, увы, использует не эту ортодоксальную, а допускающую хоть какое-то индивидуальное своеволие формулировку. Нет слов, рассуждения его искусны и даже элегантны: он виртуозно проводит сквозь текст свою главную идею: « "оборачиваемости" объекта и субъекта нравственного действия», - осторожно, без видимого нажима накачивает идею тождества этих объекта и субъекта соблазном нетождественности.

       Единственный, из очевидных, узелок в его работе - это косвенное утверждение об отсутствии в христианской этике индивидуального: « возможна ли этика, которая учитывала бы именно разность людей, вступающих в нравственное отношение, их несводимость друг к другу?» Это явная неточность. Коллективный характер этических норм отнюдь не покушается на индивидуальное в этике. Освоение этих норм, превращение их в систему своих личных, внутренних, запретов и требований есть дело сугубо индивидуальное. Роль христианской Церкви, со всеми ее службами, постами, с ее святыми и монастырями, к тому и сводится, чтобы привить единичному коллективные правила в качестве его личного убеждения.
И кстати, у М. Бахтина в его "Философии поступка», в его этике" долженствующей единственности"", на которую ссылается М. Эпштейн, речь идёт как раз об этом индивидуальном освоение и применении коллективных норм( через ответственный поступок).
Все нравственное коллективно по сути, но индивидуально по существованию - в этом все дело. Но М. Эпштейн смешивает то и то - разбавляет сущностно коллективное индивидуальным и тем открывает опаснейший, а в общем то давно освоенный Европой, путь к многосущностному нравственному…
Внешне «алмазное правило» выглядит вполне приемлемым, симпатичным и даже убедительным ( в тех же рассуждениях об отложенном мужестве А. Солженицына ):«Делай то, чего могли бы желать все, включая тебя, и чего не мог бы сделать никто, за исключением тебя.
Лучший поступок тот, в котором наибольшая способность одного отзывается на наибольшую потребность других.»
Однако, торчит из этого правила коварное и скользкое, хотя и вполне современное, сближение нравственного и… потребностей, которые всегда последовательно индивидуальны, а значит, вне-нравственны.
Более того, это сближение подавляет в нравственном то, что Ницше называл «любовью к призракам» - собственно идеальное. А значит, опрокидывает нравственную систему в плоскость. «Алмазное правило», таким образом, оказывается скрытым, упрятанным в отвлекающий камуфляж проводником дохристианского мироустроения.
     Предложенная М. Эпштейном концепция является расширением столь популярного в нынешнем отвлечённом мышлении принципа множественности миров на социальную область. Ведь по существу, «восхождение» от золотого к «алмазному» есть переход к принципу уникальности в нравственном, из которого без промедления следует идея множественности морали. В то время как в рамках христианства суть нравственных принципов как раз в предельной банальности -во всеобщности.
     Вот почему восхождение будет падением, и твёрдость «алмазного» нововведения вряд ли превысит твёрдость какого-нибудь простенького кальцита, процарапываемого ногтем...

ЧИСЛО
ПОСЕЩЕНИЙ

ПОИСК ПО САЙТУ

НАПИСАТЬ АДМИНИСТРАТОРУ
САЙТА