С А Й Т В А Л Е Р И Я С У Р
И К О В А ( "П О Д М У З Ы К У В И В А Л Ь Д И") ЛИТЕРАТУРА , ФИЛОСОФИЯ, ПОЛИТИКА О социальной инициативе Оптиной пустыни. Часть 36.Проблема " Церковь - государство " в свете и в отсветах русской революции |
ГЛАВНАЯ |
ПОЛИТИКА - СТАТЬИ, КОММЕНТАРИИ |
ЛИТЕРАТУРА: СТАТЬИ И ЗАМЕТКИ |
ФИЛОСОФИЯ - ЗАМЕТКИ, СТАТЬИ |
МОЙ БЛОГ В ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ |
О социальной инициативе Оптиной пустыни. Часть 36.Проблема " Церковь - государство " в свете и в отсветах русской революции
Опубликованную в 2021 году статью О. Матвейчева «Убить дракона.Трехглавая мифологическая конструкция, разрушающая наше сознание»
(https://politconservatism.ru/arhiv-publications/ubit-drakona-trehglavaya-mifologicheskaya-konstruktsiya-razrushayushhaya-nashe-soznanie) и в самом деле можно рассматривать как манифест - настолько очевидны намерения профессора Высшей школы экономики одарить человечество неким безусловным, универсальным и современно звучащим средством самоустроения. Предлагаемое средство не является концепцией или программой . Это - система миросозерцания, неплохо сбалансированная и призванная, видимо, каким-то образом рационализировать, придать более или менее человеческий вид итогу, до которого доплёлся, или к которому скатился, тот тип цивилизации, что называют обычно западноевропейским и к которому вот уже 30 лет снова пытаются подверстать Россию очередные ее преобразователи. Но признавая наличие такого замаха у статьи О. Матвейчева, не хочется все-таки соглашаться с мнением Б. Межуева, что и отвечать на нее следует манифестом. Здесь, скорее всего, будет достаточно развернутой реплики. И прежде всего потому, что манифест О. Матвейчева был отвергнут по существу очень давно - за два тысячелетия до его написания. Отвергнут Нагорной проповедью , призвавшей человечество сориентироваться на совершенно иную систему ценностей, в которой утверждался безусловный, абсолютный, все определяющий приоритет идеального, в которой самоограничение провозглашалось наидостойнейшим человеческим качеством, только и способным разрешить главную проблему взаимоотношений существ, наделённых сознанием - облагородить эти отношения, минимизировать в них роль инстинктов. Именно христианство с этой своей, казалось бы, сугубо книжной системой ценностей, выстроенной на предельно идеальной базе, без каких либо посулов земных благ, и оторванной вроде бы от реальных мотивов поведения разумных существ, тем не менее не только получило распространение на всех землях и континентах , но и сыграло решающую роль в становлении самого облика земной цивилизации. Оно и оказалось во истину универсальным средством самоустроения человека. И до определенного времени успешно выполняло роль удерживающего цивилизацию от перспективы самоустранения. А такая перспектива с каждым новым достижением научно-технического прогресса становилась все более реальной, потому что каждое такое достижение работало и на иллюзию неограниченности человеческих возможностей, а значит, против фундаментальной социальной идеи христианства - идеи самоограничения. С этих позиций манифест О. Матвейчева, с его очевидным и последовательно реализованным посягательством на идеальное, с фактически провозглашённым призывом «плодитесь, обогащайтесь!» в качестве жизненного, закрепляющего «гедонистическое жизнепонимание» принципа, и может стать для нашей цивилизации манифестом ее последнего дня.
Нет слов, текст О. Матвейчева составлен искусно: там нет прямого отрицания роли идеального в истории цивилизации, а в заключительной части текста даже присутствуют слова о традиционных ценностях и скрепах, о семье как важнейшем предмете государственной заботы, о консервативных ценностях мировых религий. Нет у О.Матвейчева и прямых высказываний о благодатности жлобского , на одном только себе сосредоточенного существования. Но дух скряжничества и крохоборства задекларирован им уже в самом начале манифеста, в самой характеристике той «центральной мифологической конструкции» (трехголовый дракон) , что разрушает российское сознание и на разоблачении паскудства которой построен весь манифест: «Мы в России живём очень плохо (первая голова), а должны жить очень хорошо, потому что мы самые большие и богатые (вторая голова). Возникает огромная разница потенциалов: раз должны жить хорошо, а живём плохо, значит власть, или те, кто рядом с властью, являются нечестными, ворами, или непрофессиональными, то есть, дураками. А раз так — то надо эту власть свергать, потому что законно ее не сменить, ибо власть эта еще и упряма и ненасытна и сидеть хочет вечно (третья голова)».В дальнейшем этот дух будет предъявлен уже в всей красе: «Некоторые страны очень чётко поняли, что, чтобы жить богато, надо, чтобы твоя страна стала раем для богатых, местом куда они стремятся ехать жить со всего света, хранить и приумножать деньги, покупать дома и яхты, учить своих детей…Изучите потребности богатого человека и сделайте для него рай в своей стране и тогда и ваши богачи тут останутся и другие богачи со всего мира сюда приедут». К откровениям такого типа будут подмешены, как вполне здравые, суждения о борьбе с уклоняющимся от налогов бизнесом, о необходимости цензуры, о «де-анонимизации интернета»,так и свирепые призывы к тотальному искоренению всех и всяческих завистников (шариковых) - главной помехе на пути к всеобщему счастью: к ситуации, когда «у тебя в стране будет рай для богатых, а соответственно и для всех остальных, потому что они по цепочке от этих богатых и кормятся»…
Текст в целом составлен таким образом, чтобы прочитавший его непременно задумался: а, может быть , действительно пора кончать со всеми этими полётами( как во сне, так и наяву) в революционные преобразования и согласиться с тем, что «именно дурак и неудачник — ресурс революции»… Что пора, наконец, заняться простым устроение своего быта на естественной и ясной – материальной - базе…Оснований для такого выбора и в самом деле больше чем достаточно. На просторах европейской цивилизации давно, а теперь вот и на ее восточной окраине - в России. У нас они звучат даже более весомо – слишком уж очевидной была неудача российского социального эксперимента, слишком уж мрачными оказались его последствия (постсоветское 30—летие).
Эта моя реплика звучит, конечно, не очень убедительно. И потому, прежде всего, что в ней очень уж неопределённым предстаёт то, что реально может быть альтернативой откровениям О. Матвейчева. Так что без чего-нибудь в стиле манифеста здесь, пожалуй и в самом деле, не обойтись, и небольшое рассуждение о проблеме " Церковь - государство в свете и в отсветах русской революции" вполне может сыграть подобную роль.
Главная идея Октябрьской революции в России - социальная справедливость. Грандиозная попытка построить справедливое общество. И грандиозно неудачная попытка. Основная же причина неудачи - отрыв от традиции, намерение строить все заново. Разрушить до основания, а затем строить. Разрыв с традицией выразился прежде всего в отказе от соработничества государства и Церкви, в надеждах на возможность выстроить совместное существование людей на внецерковной основе. Этот отказ нельзя сводить только к особенностям марксовой идеологии, хотя чисто иудейский мотив ( полное отрицание христианства ) присутствовал и сыграл громадную роль. Не исключено, что Русская Церковь, просидевшая 200 лет в государственном( беспатриаршем, синоидальном) ярме, связывала с революцией возможность возвращения к тому уровню независимости от государства, который она имела в допетровские времена. И она эту свободу получила - в виде декрета о полном отделения церкви от государства. Отделение же это свелось к хорошо продуманной системе репрессивных мер, позволивших предельно маргинализировать Церковь как социальный институт. Репрессии идеологические (постоянная антицерковная пропаганда ), экономические ( разрушительный подоходный налог после 1929 года), физические, административные… В основе же всех репрессий лежало марксистское положение о классовом характере нравственности - оно главный источник всех зверств революции.
Церковь как социальный институт изводилась сознательно, методично. И делалось это не только в угоду марксистской идеологии, но и потому, что решающая роль Православной Церкви в истории русского государства прекрасно понималась. Церковь изводилась как конкурент, как помеха при создании нерелигиозной основы регуляции межчеловеческих отношений. На базе, например, того же справедливого распределения благ, справедливых законов и справедливых процедур их применения. То есть исключительно за счет внешних по отношению к конкретному человеку усилий. Эта идея внешнего регулирования и оказалась главной иллюзией запущенного в 1917 году грандиозного советского социального проекта. И очень важно понимать - почему она оказалась таковой. Но для этого придётся повнимательней присмотреться к особенностям русской идеологии, русской традиции.
Два с небольшим тысячелетия назад Израиль был единственной территорией , где исповедался монотеизм( вера в единого Бога). Страстное ожидание Мессии, с приходом которого связывались надежды избранного народа на освобождение , на царство на земле - царство ясное и понятное, без слишком уж отвлечённых заигрываний с идеальным … Но странным и неожиданным оказался Мессия пришедший. Ничем не ограниченные возможности творения чудес, исцелений и … полнейшее равнодушие к земной ( материальной) власти… И что-то уж совершенно фантастическое предлагалось в области межчеловеческих отношений: не только традиционный закон, но и индивидуальное самоограничение ; не только внешнее «нельзя» закона и заповедей, но и внутренне личное - совестное - «нельзя». Начало было положено именно тогда, в Вербное воскресение, когда предстал пред Иерусалимом Мессия христианский, решительно отказавшийся от власти над городом. «Отныне да не вкушает никто от тебя плода во век»… В этих словах Его, обращённых к смоковнице, возможно, и отразился окончательный приговор мессианству земному, иудейскому, которому Он, похоже, и говорит «нет». Не утолить жажды от этого «дерева» ни Ему сегодня, ни кому-либо отныне и вовек: засохнет эта «смоковница», так и не распустившись. Мессия страдающий, неземной - христианский - вошёл в Иерусалим.
Так рождалась качественно новая религия, качественно новый монотеизм. Ожесточённо отвергнутый два тысячелетия назад , он и сегодня отвергается с неменьшим ожесточением.
Лишь христианство евангельского извода (им и является Православие) ставит самоограничение в центр межчеловеческих отношений - привлекает внимание к этой простой и всесильной идее. Это особенно важно еще и потому, что индивидуальное ограничение потребностей является самым надёжным путём к социальной справедливости. Инстинкт потребления, как и всякий инстинкт, в полной мере подвластен лишь внутреннему ограничению. Именно поэтому идея социальной справедливости без индивидуального ограничения становится иллюзией. К такому выводу подталкивает печальный итог русской социалистической революции. Но раз без индивидуального ограничения устойчивость общества не достижима, то не было шансов выстоять и у государства, которое провозгласило строительство социальной справедливости, но при этом методично изводило Православную Церковь - социальный институт с бесценным многовековым опытом развития у человека вкуса именно к самоограничению.
Русская социалистическая революция, отвергшая традицию, сломалась, в конце концов, именно на этом противоречии. И нужно понять, почему оно такую роль в России сыграло.
Противостояние христианства и иудаизма никогда не было чисто конфессиональным - оно изначально являлось и до сих пор является прежде всего противостоянием мировоззрений. Царство Небесное или царство земное … Идеальность запредельная, абсолютная, духовная и потому существующая только как внутренняя установка... Или идеальность омирвшлённая, выстраиваемая в некотором внешнем поле требований, заповедей, законов... Вот две исходные посылки и следующие из них два мировоззрения. О каком серьёзном , казалось бы, противостоянии может идти здесь речь - у первой, насквозь книжной позиции вроде бы нет и не может быть реальных перспектив. И тем не менее христианство на этой предельно идеальной базе, без каких либо посулов земных благ сумело завоевать полмира, смогло укрепиться на русских землях и стало основой могущественной державы.
Эта мировоззренческая коллизия сохранялась и в самом христианстве. Восточные христианские церкви, а затем и Русская Православная Церковь , сумели сохранить евангельский дух христианства - им, к счастью, удалось минимизировать действие иудаистской закваски в нем . Но и раскол христианской церкви на православную и католическую, и вычленение из последней протестантства можно рассматривать, как результат развития той первичной мировоззренческой, оппозиции. Причём, по мере интенсификации людских и информационных потоков конфликт все более переставал быть противостоянием этносов, наций, конфессий - все больше становился сшибкой двух первичных жизненных философий - над-национальных, над-этнических, над-конфессиональных… Одной, основанной на возвышающем христианстве и другой, увязшей в приземлённом, прагматичном иудаизме. Мир и сегодня по-прежнему делится на две в общем-то неравных части - так же, как два тысячелетия назад поделился мир иудейский, когда от этнических иудеев отпочковалась небольшая группа «ненормальных», признавших абсолютную ценность идеального. Идеи, вдохновившие эту малочисленную группу , привитые потом апостолом Павлом на дичок язычества, дали миру христианское миросозерцание. Оставшиеся до-создали свое - иудаистское… И чисто этнический признак здесь давно перестал быть необходимым признаком того, что здесь названо иудаистским миросозерцанием.
Триумфальный характер распространения такой , казалось бы, сугубо книжной идеи, как христианство, во многом связан с тем, как ветхозаветная идея Мессии трансформировалась в христианстве. Сын Божий, приносящий Себя в жертву ради людей, отказывающийся от внешней власти над ними в пользу власти внутренней, которая обеспечивалась красотой Его жертвы. Такой предстала в христианстве идея Мессии … Красота Божественного самопожертвования… Личное ограничение - как отклик на Божественное самопожертвование...Идеализм христианства запределен- именно в этом исток его успеха.
Но идея жёсткого личного ограничения для реального осуществления своего не может не требовать исключительных внешних условий . Благое , питаемое верой в Христа намерение ограничивать себя должно было стать пусть неосознанным, но правилом жизни. На время это было возможно в любых условиях. Но необратимое превращение правила в ментальный признак вряд ли могло состояться на побережьях тех тёплых морей, на которых христианство рождалось. И если определённое смещение центра христианства в северном направлении ( от Иудеи к Константинополю ) за первое его тысячелетие еще можно было считать случайной флуктуацией, то тренд второго тысячелетия оказался воистину промыслительным. Осуществлённое Святым Владимиром крещение Киевской Руси и эпохальный поворот Андрея Боголюбского на северо-восток... Православие вводилось на земли, само существование на которых требовало от человека исключительной внутренней мобилизации , то есть безусловного и жёсткого самоограничения. Духовная потребность становилась и чисто материальной потребностью.
Саженец византизма, выброшенный далеко на северо-восток и развивавшийся на специфической почве, вполне можно назвать истоком русской цивилизации. Однако в этом сформировавшим Россию эксперименте истории нельзя переоценивать ни роль самого саженца, ни почвы. Они - всего лишь начала, которые, взаимодействуя, запустили процесс . Но в дальнейшем в нем важную роль сыграла евразийская Степь - прежде всего, роль мобилизатора. Татаро-монгольское иго могло уничтожить рождающуюся цивилизацию русских. Но они , несмотря на колоссальное и чуждое им по духу и сути внешнее воздействие, выдержали нашествие Востока, устояли в этом испытании на связь с Европой и обрели силу, которая западным славянам и не снилась. Отнюдь не следование ордынским обычаям-правилам- порядкам, а преодоление их определяло и историю, и судьбу на русской земле. Русскую империю, ту территорию, которая стала областью ее существования и породила, в конце концов, евразийскую идею, надо воспринимать исключительно как трофей русского народа, добытый ценой большой крови, больших страданий, и невиданного самоограничения - в многовековом цивилизационном противостоянии. В этой борьбе за православную веру русские и завоевали право называться системообразующим , государствообразующим народом. Таким народом не рождаются - им становятся.
Этот исторический экскурс даёт возможность в полной мере оценить масштабы тех потерь, на которые была обречена Россия, сориентированная сто лет назад на строительство общества социальной справедливости в отрыве от русской традиции. Политика маргинализации Православной Церкви, являвшаяся важнейшей составляющей того строительства, покушалась не на конфессию - она уничтожала основу русской цивилизации, ибо разрушала государствообразующую религию и таким образом обнуляла государствообразующую роль русского народа. То есть это было не просто разрушение до основания - это было выкорчёвывание самого основания. Именно поэтому на месте советского общества социальной справедливости так стремительно пророс самый похабный (варварский, свинский, чиновничье-олигархический, гайдаро-чубайсов) капитализм. Именно поэтому советский человек, формировавшийся в течение 70 лет в идеальнейшем вроде бы поле, так легко подставил свою выю под петлю кредитов и, задрав штаны, ринулся в самое отчаянное потребление.
Но деваться России некуда: чтобы выжить и остаться русской цивилизацией, ей придется все-таки выстраивать на своих просторах общество социальной справедливости, но теперь уж на исключительно традиционной основе. И, естественно, главной проблемой этого строительства станет проблема "церковь -государство". Нынешнее положение Русской Православной Церкви в России не относится к числу простых. Пока Церковь осторожна в своих оценках деяний государства, ее винят в равнодушии к нуждам народа - где протестный голос Церкви?… Но стоит ей лишь немного активизироваться в отдельных значимых для государства вопросах, как начинаются причитания об угрозе клерикализма, об опасности отползания чуть ли не в средние века. И вопрос ставится тогда так: отделение Церкви от государства – историческое завоевание цивилизации, и всяческое сближение их будет означать движение вспять.
Однако сближение - неизбежно. Христианский мир сможет выжить и выстоять под давлением, с одной стороны, безнадёжно иудаизированного либерализма, а с другой - под ударами мусульман, входящих в геополитический и мировоззренческий раж, только при условии сближения, соработничества Русской Церкви и Русского государства. В противном случае два эти идеологических оппонента наши, увы, так склонных к атакующему поведению, на этот раз Россию уже точно сомнут.
И сближение будет происходить, видимо, в каких-то иных и совершенно несредневековых формах. Их только еще предстоит разработать - и не в декларациях, а в конкретных делах. Положение же Церкви по отношению к государству будет в этом союзе, скорее всего, очень необычным. В чем-то, она будет ему подчиняться. В чем-то будет с ним на равных правах. А в чем-то, несомненно, будет над государством. Инициатива же при выстраивании новых форм будет принадлежать, конечно же, Церкви - легкомысленное светское государство вряд ли вовремя и быстро сообразит, что его жизнеспособность зависит от какого-то союза…К тому же, пока деньги через систему законов, через имущественный ценз в частности, не будут отделены от власти, бессребреники, искренние радетели за народ и державу будут во власти редчайшим исключением - будут восприниматься исключительно как юродивые.
Инициатива должна исходить от Церкви еще и потому, что рано или поздно Церковь непременно должна будет опереться не только на свою метафизическую платформу(совокупность канонических установок Православия), но и на культурологические возможности христианской идеи - на скрытую, связанную с идеей самостеснения светскую часть христианского учения. Чтобы донести, наконец, до общества и власти, что вся их хвалёная, кичливая европейская светскость есть не что иное, как светскость, унаследованная от христианства. Но только–безобразно искажённая.
Суть этой скрытой светской части христианства можно попытаться передать следующим образом: Царство Небесное - цель, земное существование -ключ к этому Царству. Эта особенность православного христианства , достаточно чётко прописанная в Евангелии, остаётся пока без должного внимания, хотя именно она определяет двойственность задачи, которая стоит перед Церковью и которая во всей полноте обнаружилась лишь после завершения советского эксперимента в России… Усиливать метафизическую основу Христианства , ориентирующую на Царство Небесное, и одновременно нести земную миссию - способствовать совершенствованию царства земного.
И все это должно и может свершиться именно в России - только в ней. Религиозное возрождение в России, которую на протяжении жизни трёх поколений и вдоль, и поперёк, и по диагонали старательно утюжили атеистическим катком, представлялось невероятным. И тем не менее оно началось. О чем свидетельствовало не только восстановление храмов и монастырей, но прежде всего сочувствие русского люда этому восстановлению, постепенно переходящее в активную поддержку. Затаившийся мистический инстинкт обитателей российских просторов, выражавшийся в последние годы советской власти разве что в массовом посещении кладбищ на Пасху, стал обнаруживать себя с каждым годом все чаще и чётче.
Исключительная живучесть, обнаруженная у Православия в условиях, полностью несовместимых даже с мыслью о выживании, не могла не стать свидетельством и исключительности самого Православия. Ведь именно в нем нашла своё совершенное выражение христианская идея Боговоплощения, с порога отвергнутая иудаизмом, искусно выделанная и возделанная в жесточайших спорах первых вселенских соборов и зафиксированная в "гениальной неопределенности" " четырех "НЕ " Халкидонского собора: Христос Сын Божий, "познаваемый в двух природах неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо ".
Рационально двуприродность Христа не воспринималась в принципе , и к выраженному в словах пониманию ее христианство шло во истину узким путём . Три с лишним века, как гладиаторы на арене, рубились епископы, папы, патриархи, императоры... В жертву приносились не только имена из высшей церковной иерархии, но и целые направления, целые церкви. А как бросался народ на защиту таких упрощённых толкований, как монофизитское (отрицание человеческой природы Христа)... Какое широкое распространение среди степняков благодаря своей рациональной простоте получило вытесненное из великосложной Византии несторианство (Христос - всего лишь человек, в котором жил Бог)... Поддержавшие его прежде всего, наверное, и стали добычей появившегося в 7 веке магометанства, двинувшегося, вслед за иудаизмом, по пути принципиального разделения Божественного и человеческого. И лишь халкидонское (фантастическое, выраженное фактически через отрицание ) сближение Божественного и человеческого открывало возможность не только для внешнего ограничения (через пророков, через заповеди), но и для ограничения внутреннего, а значит, для абсолютно свободного - через самоограничение. Только в халкидонском догмате , можно сказать, и была схвачена сущность христианства. Боговоплощение и связанная с ним возможность личного Богообщения - это венец христианства и его непостижимая суть. Халкидонский догмат в своих четырёх " не" , не раскрывая, ухватил ее. И обрёк теперь уже каждого христианина на муки такого постижения.
Возрождение Православия в России стало серьёзнейшим доказательством силы и глубины христианской идеи, а значит, и Православия,как конфессии. Одновременно, хотя это в полной мере пока еще и не осознается, в этом возрождении, в той стремительности , с которой оно началось, Православие заявило о своей столь же сильной и глубокой внеконфессиональной -общекультурной ! - составляющей. Какую реальную роль сыграет эта мощнейшая составляющая, во многом будет зависеть от того, как разрешится в России проблема "церковь- государство". Идея раздельного их существование, так же как идея существования слитного, наилучшими решениями не являются - так свидетельствует исторический опыт. И не исключено, что эта проблема также потребует вспомнить о четырёх халкидонских "НЕ"...
Но общекультурная, а значит социальная, миссия Церкви в России вряд ли окажется успешной, если в ней ослабнет роль православного монашества- хранителя христианской святости и, если угодно, христианской метафизики. Поэтому выстраивание новейшего союза Церкви и государства и связанная с эти процессом социальная миссия Церкви не может не сопровождаться усилением института монашества. Только с опорой на сильные, строгие монастыри Православная Церковь сумеет выстроить оптимальную светскую - миссионерскую - политику. Оптимальную в том смысле, что исполнит свою социальную роль и не утратит при этом своей христианской-евангельской-сущности. Лишь на подобной сильной и постоянно укрепляющейся основе сможет, похоже, сработать колоссальный культурологический потенциал Православия. Потенциал , открывающий перед Русской Православной Церквью исключительную возможность расширить своё влияние среди не только невоцерковлённых христиан, но и сторонников иных конфессий и принципиальных нетеистов.
Патриарх Кирилл своей деятельностью несомненно готовит (объективно готовит!) этот обновлённый союз Церкви и государства , а значит, и эту культурологическую экспансию Православия. Но основные события будут разворачиваться, скорее всего, уже при его преемниках, если, конечно, наша игривая и склонная к случайным связям и решениям власть все –таки сообразит , что ей нужно успеть уцепиться за Русскую Православную Церковь. Иного пути спасения и сохранения России практически не существует. Союз Русской Церкви и Русского государства рано или поздно придётся ,видимо, закрепить и статьёй в конституции: признать Россию Русским Православным государством - многоэтническим и многоконфессиональным.
И остаётся надеяться, что совместными усилиями Русской Церкви и Русского государства удастся уже необратимо развернуть в сторону Русской культуры всех неправославных России; что рано или поздно к ним придёт понимание: сильная Православная Россия и есть единственное спасение и для их этносов, и для их веры.
И здесь нельзя не вспомнить и о тех великолепных разработках идеи социального служения Православной церкви, что более века тому назад были предложены в книге "Воссоздание Святой России" А. В. Карташовым ,призвавшим Русскую Православную Церковь и находящихся под ее покровом к активной роли в строительстве справедливого, соответствующего Духу Евангелия социума - к активному выделыванию( выпасу!) русского бытия. Идите в мир и пасите его. Другого пути спасения для православных не существует.
Нет, он ,конечно же, существует другой путь. И связан он, выразимся так, с экуменистическими иллюзиями - с надеждами на объединение усилий различных , в том числе и нехристианских, конфессий в деле удержания мировой цивилизации на некотором традиционном уровне нравственности. Но, как планетарная, подобного рода задача ,скорее всего, не разрешима. Потому что ни силой, ни многообещающими призывами задачу такого удержания не решить. Лишь реальный - реализованный ! - пример выстроенного на традиции общества социальной справедливости может сыграть роль такого удерживающего. К тому же попытки сблизить конфессиональные усилия, через порой совершенно незначительные на первый взгляд компромиссы, будут неизбежно подтачивать метафизическую основу Православия...
А. Карташов считает, что важнейшую роль в деле воссоздания Святой Руси могут сыграть православные профессиональные братства. Но эти братства вряд ли будут эффективными без опоры на сеть благополучных ненищенствующих приходов. И Русской Православной Церкви, видимо, придётся наряду с восстановлением храмов, строительством новых и украшением уже существующих расходовать существенные средства на поддержание благополучия отдельных приходов. Церкви без опоры на них своей социальной миссии не исполнить. И союза с государством не выстроить.
ЧИСЛО
ПОСЕЩЕНИЙ |
ПОИСК ПО САЙТУ | |
НАПИСАТЬ
АДМИНИСТРАТОРУ САЙТА |
©ВалерийСуриков |