Мавзолей Ленина  как памятный знак   русскому  идеализму.

                                                  1.

       Статью Ю. Каграманова(1 ) нельзя  не выделить среди публикаций,  в которых нашла поддержку   вновь   (  на этот раз на канале « Спас»)  «всплывшая на поверхность» инициатива сдёрнуть все-таки Мавзолей  с Красной площади. И  не потому вовсе, что  в этой   статье были  приведены какие-то    по особому убедительные  аргументы  в пользу такой инициативы. Статья обретала определённую убедительность благодаря тому обстоятельству, что  все   аргументы автора хорошо укладывались в  некоторую концепцию  - следовали  из нее. А значит, остановиться прежде всего  надо  на  ней.

   В статье концепция явно, увы,  не формулируется, и о ее наличии свидетельствует лишь единственный след- сорвавшаяся ,видимо,   у  автора с клавиатуры    характеристика Ленина: «он был из породы зловещих идеалистов». Фраза, похоже, именно  сорвалась. И тут же была подправлена: «зловещих, но идеалистов».   И  если начальный вариант  еще можно было принять  за характеристику какого-то не очень понятного качества идеализма,  покушающегося на естественное,  природное в человеке  и потому оказывающегося  предвестником каких-то осложнений  в его бытие,  то  правка уверенно заталкивала  идеализм  в разряд   явлений злодейских по определению  .

   Речь здесь идёт об идеализме, конечно же,  не  философском,  а  житейском , поведенческом,  то  есть  о той  системе   миросозерцания  и поведения, в  которой мотивы   нематериального   плана  начинают  играть  если не определяющую, то весьма и весьма   существенную  роль.    И сложилось устойчивое  впечатление , что именно   категорическое  отрицание   самого права  на  какую-то позитивную роль   подобных  мотивов   в бытие  человеческом  и   составляет  основу  той  концепции, на которой  выстроена  система аргументов,  предложенная Ю. Каграмановым.      На  основе  одной  только  статьи   это не  доказать.  Но     с помощью определённого  фона   сию умело упрятанную концепцию   можно  попытаться  демаскировать. Если  например, удастся привлечь внимание  к тому, что  именно нематериальные  мотивы сыграли        в тысячелетней   истории  России решающую  роль,  что именно  они определили  ту   систему  ценностей,  которая закрепилась в русской цивилизации и  с которой  ныне  по  существу  связана единственная возможность   для  цивилизации мировой сохранить человеческий облик,    то  на  таком    фоне  концептуальная  основа аргументации Ю. Каграманова с  очевидностью  и должна проступить...

                                                  2.

       Ленину  Ю. Каграмановым предъявлены две глобальных претензии.  Что касается  первой, « он погубил великую империю со всем тем значительным и порою чудесным, что в ней было»,  то это  утверждение в доказательствах не нуждается        ,  поскольку  оно  из  числа   исходных  установок, принимаемых  на веру. То есть звучит оно по существу  так: будем исходить  из  того,  что« он погубил великую империю»  и т.д. Именно   поэтому, скорее всего, Ю. Каграманов  на этом  утверждении особо  не  задерживается и подаёт его   далее в форме, значительно более удобной –обсуждает то, ради  чего покушение   на империю состоялось.  Очень даже искусное передёргивание :   перенести центр тяжести претензий   на, увы, незавершённый, приостановленный, умело загубленный  проект  преобразования империи    и   эти претензии  подать  в качестве  доказательства  того, что ведущая роль   была  за  идеей    разрушения.  Нет слов , мастерский ход, открывающий  путь к главной  идее  Каграманова -  о   колдовстве Ленина,  сумевшего «убедить всех и каждого, что Россия в результате революции двинулась по широкому и светлому пути, увлекая в своём движении другие народы и государства». А  далее вообще все просто. Похабные  итоги   растянувшейся на последние тридцать лет  разгульной вылазки России в капитализм подаются  в качестве  единственного результата   разрушения империи – «Россия стала скатываться по наклонной плоскости».    Сплошное, тотальное  скатывание   -  ничего, кроме « особо смертоносного оружия»  этот  зловещий  идеализм  на  землях российских     не оставил. Да,  соглашается   Каграманов,  что-то  позитивное    появилось при Сталине .  И тут же добавляет: «вот только появилось оно — в о п р е к и Ленину». Как видим,  и   Сталин пригодился... Чтобы бабахнуть( глагол  не мой – каграмановский)  по …зловещему  в  идеализме… И теперь осталось только одно - подвести черту: «чудной жизни не будет и тот, кого считали «живее всех живых», на деле оказался мертвее всех мёртвых, ибо не только умер сам, но и унёс собою идею, в продолжение долгих десятилетий служившую стране своего рода драйвером — пока не выяснилось, что в него заложена ложная программа»; «мавзолей на Красной площади – усыпальница несбывшихся надежд, храм Смерти беспробудной».  Но  тем не менее «пусть храм Смерти ещё постоит» - снисходительно меняет гнев на милость  Каграманов. Для   окончательного же решения  и проблемы  Ленина,  и  проблемы мавзолея  ,по его мнению, «нужен толчок, своего рода электрический разряд (быть может, только-только разгорающаяся война явится таким разрядом), который одухотворил бы дальнейший ход нашей истории В этом случае поднятый им ветер вынесет мавзолей с Красной площади, а человека, лежащего в нём, упокоит в подобающем ему месте. »

    «Проблемы»  Ленина  и мавзолея  Каграмановым, как видим,  не разделены,  а намеренно  и жёстко связаны.  И вторая превращена в  средство «решения»  первой(  развенчание Ленина). И здесь Ю. Каграманов  нисколько не  оригинален, то есть    своей   статьей   он   всего лишь очередной  раз   пытается   применить против  Ленина  самое  надёжное  оружие - его  мавзолей. Но ведь  существует ,  существует же  простая возможность   раз  и навсегда разделить   две      «проблемы» :  придать земле  тело  Ленина…  в  самом  мавзолее. Когда –то, еще при самых первых попытках   «разделаться»    с  Лениным с помощью  его  мавзолея,   что-то  подобное  предлагал, кажется, В.Т. Третьяков, тогдашний  главред  «Независимой».

  Убирать Мавзолей  с Красной  площади нельзя. В том  числе и  под  игривую  накидку на время парада, как это делается последние годы.  По  элементарно  простой причине  нельзя. Потому что  существуют  в  истории  государства Российского две великих  даты:  7 ноября   1941  года   и  24  июня  1945 года  -  два парада на Красной,   которые  без  Мавзолея  на площади легко превращаются  в ординарные  события. Своим присутствием  в  Москве на Мавзолее 7 ноября 1941 года,  когда  большевистский эксперимент в России, казалось, был  подведён к  финалу, лидер страны, благословил страну, в  том  числе  и от имени Ленина ,  по существу  на сопротивление во имя   идеи   - на  что-то совершенно немыслимое  в  те  дни.  Сам  Сталин  демонстрировал  тогда   во истину   запредельный идеализм.  И не  только  этим своим присутствием  на  Мавзолее,  но  и тем, что и в той сверхкритической для  идеи ситуации ставил, как   на последнюю надежду, на русский   идеализм. А  то  , что   было  на Красной  24  июня  1945,   явилось  своего рода отчётом  страны,   как перед своим действующим, так  и покойным лидером,  за те  надежды на неё, которые  были высказаны  на этой  площади  7 ноября 1941. Ставка на  идеализм  оказалась для России  не просто победной – она привела её к невиданному триумфу. 

                                                        3.

      Поведенческий идеализм покушается на естественное,  природное в человеке и потому  не  может не создавать  угрозы для чего-то сугубо личного  в  нём. Признание этой  угрозы,  в конце концов,  и может  стать основанием  для такого представления ,как   зловещее  в идеализме. Более  того, что  убедительно  продемонстрировал Ю. Каграманов, обязательно  станет.  И   единственное,   видимо, на что здесь можно уповать, - это  личный идеализм, уровень  его   и обеспечит  защиту.  А это  свойство по-прежнему достаточно дефицитно. Даже в такой стране как Россия,  где поведенческий идеализм естественен ,  и давно воспринимается как желанная  норма.   С  этой  нашей особенностью  и  связано, похоже, то обстоятельство, что, хотя  жлобствующих  в России  отнюдь не меньше,  чем на других землях,  они предпочитают  придерживать  своё  жлобство   и, как правило, не  спешат с заявлениями  типа  «а вот такое я  дерьмо, и все тут». То  есть, можно  допустить,  что, несмотря на  все  старания, постсоветской  элите  ожлобить  Россию пока  не удалось . И   идеализм, выпестованный тысячелетней  историей  государства Российского, по-прежнему остаётся   знаковым свойством,  неизбывной ценностью  российского бытия.

     Исток же этой ценности  заключён   в Православии, которое  сумело христианскую идею индивидуального  ограничения ( самоограничения)   не  только удержать, но и  фактически   превратить  в национальную  идею   России.    Выбрать  Христа, уверовать  в  Него   человек  должен  сам - свободно. Эта особенность христианства очевидна   в  Евангелии. Из  свободы  же  веры  в  Христа -   Сына  Божьего  и тем не менее распятого -  и  следует   представление о  самоограничении, как о  свободе. Бог ограничивает  Себя,  Своё  всемогущество,  отдавая на распятие  Своего  Сына  - в этом  проявляется Его свобода. Человек  ограничивает себя, своё  своеволие - в этом проявляется   его  свобода.   Но любое самоограничение   человека  держится  исключительно на  его потребности  в  критической самооценке  - на саморефлексии. Последняя же  может не ограничиваться желанием выставлять строгие оценки только лишь своим мыслям и поступкам, но  может распространятся  и на  сами оценки. Да, это экзотическое свойство человеческого духа,   это критическое отношение к  оценкам своих оценок носит далеко не самое симпатичное название - рефлексия второго рода. Но именно неудовлетворённость строгостью собственных оценок, выставленных своим поступкам, мыслям, и открывает  путь  к тем  высоко требовательным формам    самоограничения, которые    питают  русский  идеализм.         Да, повышенная требовательность   человека к себе  утончает  в  его восприятии грань между добром и злом и  как бы «сближает» их. Утончает, в частности,  и  потому, что грань между ними начинает различаться  там, где прежде она  была незаметна, и это  вполне может восприниматься как свидетельство «бесконечного многообразия зла».  Однако «сближение» , уж если о нем говорить, идёт не через выравнивание  добра  и зла, не через возвышение зла, а через, попробуем выразится так, трансцендентализацию добра. Оно под воздействием исключительно жёсткой оценки собственных этических оценок начинает восприниматься как недостижимое, а значит,  как запредельное.

     Всё, что связанно в человеке с повышенной требовательностью к себе, являющейся,  в  конце концов,  попыткой  вымерить себя  по  безусловному   человеческому  идеалу– по идеалу Христа,    в принципе,  можно рассматривать как проявление в человеке высшего рационализма, поскольку обращено все это против сугубо природного, чисто рефлекторного, нерационального начала в нем. Рефлексия, вкус к которой прививает любая религия( христианство евангельского извода делает это в особо совершенных формах) и рефлекс… Рефлексивность и  рефлекторность …  Здесь, видимо, проходит граница в человеке между рациональным и нерациональным, человеческим и сугубо природным. Независимая от сознания рефлекторность материальна, естественна. Рефлексивность,  немыслимая без потребности в оценке, предполагает наличие образца, примера, эталона - чего-то надматериального. Им и снабжает человека религия, исполняя, как это ни странно, при её очевидной мистичности роль подчёркнуто рациональную, ибо таковыми являются и переход от рефлекса к рефлексии, и восхождение человека по ступеням рефлексии. И естественно, чем выше ступенька рефлексии, тем очевиднее бездны рефлекса.      Путь к безжалостной по отношению к себе рефлексии  для каждого человека был открыт христианством, посчитавшим недостаточным  одно только  внешнее подчинение заповедям и прописям и утвердившим  в качестве  нормы  человеческого  поведения индивидуальное, внутреннее самоподчинение выработанным канонам   и явленному в Христе  человеческому идеалу.         Воплотившийся в    человеке христианский  Бог,  Бог,  стесняющий Себя,  ограничивающий Свою  волю открывает   для   единичного возможность принять необходимость   запредельную,  заданную  и   всегда задаваемую   извне,  -  как  свое  внутренне, свободное   желание.   Этическое   наполнение   этого Самостеснения Бога   - беспредельно, красота этого   Его поступка -  абсолютна. Таким   же можно   признать и то знание о   бытие, которое   заключено в  идее Божественного    Самостеснения.       Раскрывшийся в христианстве монотеизм обнаруживает в себе, таким образом, не только единство этического, эстетического и познавательного, но    и    фундаментальное изменение представлений о   свободе и   необходимости.  Именно поэтому  можно утверждать,  что  христианство выразило, поддержало  и продолжает эффективно поддерживать  в  человеке идеальное начало, почти всегда противостоящее  любому,  даже  самому   верному  и  безупречному,   материальному  расчёту.  Православие, как    форма христианства   в наибольшей   степени  сохранившая  верность  своему  евангельскому   источнику,   с  максимальной  полнотой   выразило всё это и прежде всего через идею    самоограничения.  Потому и оказалось вне конкуренции среди всех остальных конфессий в части своего   вне-,   над-конфессионального содержания -  в  части   влияния,   укрепляющего      идеальное    начало  в  человеке.

                                              4.

     Именно   на это – идеальное -  начало в  человеке делает ставку  и  выдающийся русский  идеалист Достоевский  в своей  социальной концепции, набросок которой  представлен в его незаконченном  романе « Братья Карамазовы» (2).И  этому  роману  совершенно не случайно предшествовали «Записки из подполья». Ведь  суть   взгляда   на человеческое существование из  сумеречного подполья как раз  и  сводится    к полному отрицанию    необходимости  какого-либо управления  со  стороны  человека  его   природными инстинктами , а значит,  и отрицанию   существования  каких-то образов     совершенного. Когда рефлексивная самооценка нет, не  отрицается, но  единственным образцом  подражания становится последовательное рефлекторное поведение, или    живая жизнь.        Главная задача для Достоевского в «Записках из подполья» сводилась, видимо, к тому, чтобы показать   бесконечность силы природного в человеке, то есть инстинктов, опосредованных разумом. Перед этим союзом бессильны любые достижения науки. И именно этот   союз предстоит обуздать человечеству, ориентируясь на образ Христа. Из отрицательного, абсолютного небытия, таким образом, начинает великий идеалист Достоевский выводить в бытие   свою социальную концепцию.  Для  него, видимо,  было очевидным ,что более значимым  сейчас является не сам   вывод  о  «необходимости веры во Христа»,  а  бесстрашное исследование той ситуации, когда   такая  необходимость принципиально отрицается .    

        Сложнейшая проблема подымалась Достоевским в его социальной концепции - «проведение божественного начала во внешнюю действительность».  В.  Соловьёв, например, считал,  что  только полнота развития человеческого начала может  сделать это  проведение свободным . Но  подобная «абсолютизация» такой в общем- то относительной по своему статусу сущности, как человеческое начало, вряд ли уместна, поскольку оно (начало) отрывается тогда от главного своего источника– от закрепившегося в том или ином социуме типа идеальности- и существует как бы само по себе. Если же связь этого начала со своим источником принимать во внимание, то приходится признать, что для развития его более благоприятные условия существуют не на Западе, как считал Соловьев,  а    как раз на Востоке. Именно смещение центра христианского ареала в северо-восточном направлении (суровом, мало приспособленном для беззаботного существования) усилило  когда-то в социальном ценностном наборе роль самоограничения, а это и есть самый надёжный путь к самостоятельности, к свободному подчинению. Именно эти условия оказались исключительно благоприятными для закрепления христианских идей, не отличавшихся житейской приветливостью, в качестве идей, обеспечивающих устойчивое существование. Можно согласиться, конечно, с ироническим тоном в суждениях о почвенничестве как таковом, когда в формировании мировоззрения слишком уж усилена роль географических, природных факторов. Но самого влияния таких факторов отрицать невозможно. И сложившийся на российских землях тип миросозерцания является тому очень весомым свидетельством. Поскольку христианство, при той роли, которую в нем играет идея личного самоограничения, именно на суровых, малоплодородных российских землях и смогло закрепиться в качестве не только мировоззрения религиозного, но и бытийного. Здесь без того, чтобы удерживать себя в узде, было невозможно выжить - христианская религия была школой такого удерживания. И потому выпестовала особый тип отношений человека с реальностью (особый тип ментальности). Все это несомненно понималось и принималось Достоевским. Что и находило выражение в его восторженных словах о социальных возможностях русской почвы. Словах, совершенно оправданных, если понимать эту почву как исключительно благодатную для такой религии, как православное христианство.

   Та особенность  русского  мировосприятия,  что  питается христианской  идеей   самоограничения  и  в конце концов сама становится главным источником   и опорой русского  идеализма ,наиболее  яркое выражение находит   в русском  этическом максимализме. Представление о таком максимализме, видимо, было  заложено  Достоевским в  его  социальную концепцию ,что и нашло  отражение   в  его   словах о необходимости   наполнения повседневной жизни — «отблеском абсолютного смысла». Подобное же наполнение повседневной жизни ,если разобраться, и есть ничто иное,  как поведенческий идеализм, поскольку в этом наполнении  находит своё отражение фундаментальное качество осознающего себя существа- его потребность возвысить , а то и абсолютизировать смыслы и мотивы, далёкие от насущных, непосредственно значимых. Такая абсолютизация (в форме трансцендентного) была наипростейшим путём утверждения подобных смыслов в качестве жизненно необходимых, насущных. Хотя конечно, шёл, одновременно и естественный, но значительно более длительный и сложный процесс выделения- выделывания - таких смыслов непосредственно из опыта реального существования.

            Наполнение повседневной жизни  «отблеском абсолютного смысла»  наиболее точно  и передаёт,  видимо, суть   внутреннего преображение человека под влиянием христианского идеала. У Достоевского в  «Братьях  Карамазовых» ставка    по преимуществу на изменения под действием некоторого внешнего организующего начала получила  обсуждение в поэме  о Великом инквизиторе . Великий инквизитор – последовательный, жёсткий сторонник организации человечества именно извне, и главный упрёк его Иисусу Христу заключается в том, что Тот со свойственным Ему идеализмом в оценке человека не воспользовался ни одной из трёх предложенных Ему дьяволом возможностей чисто внешнего влияния. В подтекст всех этих претензий инквизитора к Христу Достоевским несомненно заложено предостережение: при реализации социалистической идеи в силу её  принципиального атеизма ставка неизбежно будет делаться на внешнее влияние - на что-то подобное чуду, похожее на тайну и уж, конечно же, уповающее на авторитет.
     Совершенно  очевидно,  что  ориентация  не на  внешнее, а внутреннее преобразование   не  может не сосредотачивать  внимание   человека  на  его  собственной  душе. Когда-то довольно-таки популярный и в Европе  , и у нас литератор   Г.Гессе   выступил  с  гневливым  разоблачением карамазовщины,  разглядев  именно в ней грозящий  Европе закат.     Свою главную и наверняка больше всего его задевающую претензию к братьям Карамазовым Гессе в своём глумливом и агрессивном потоке глубокомысленных слов упрятать так и не сумел. Все разъясняющая фраза «у них вечные проблемы с собственной душой» все-таки у него прозвучала... Западному человеку, наверное, сложно признать и принять эту сильно проявленную у русских потребность в критической оценке себя, своих поступков, мыслей,  так свойственную  и  всем троим братьям Карамазовым и, пожалуй, в самом деле составляющую их тайну. В принципе такая потребность есть норма, поскольку только развитое у единичного критическое восприятие себя открывает реальную возможность для его пристойного сосуществования с другими. Именно эту потребность вынянчивает в человеке культура. Развитие именно этой потребности поставлено во главу угла в православии. Ну, прилепил Гессе этот русский роман к закату Европы под асфальт прогресса. Спустя век после написания его статьи стало уж совсем очевидно, что процесс этого заката не остановить. Весь 20-ый век Европу удерживал лишь свет, исходящий с востока- из логова карамазовщины. И как только свет этот ослаб, закат мгновенно усилился. Так что совсем  даже не очевидно, для кого последние 30 лет стали более роковыми - для России или для Запада.

       В  завершении   всех этих рассуждений  об истоках и общих особенностях русского поведенческого идеализма,  есть  смысл остановиться  и  на одной идее,  высказанной  Л.  Сараскиной   в ее исследовании того же романа «Братья Карамазовы». Останавливаясь  на короткой реплике Ферапонта, персонажа в общем-то    второго плана, она делает весьма и весьма   многозначительный вывод: «Антитеза веры, сопряжённой с необразованностью, и   образования, сопряжённого с неверием, предстаёт в "Братьях Карамазовых" как проблема будущего России. От того, удастся ли сблизить и помирить светское образование и религиозную веру, соединить в общем духовном пространстве "смиренных и кротких" с "умными, учёными и образованными", зависит само существование страны». Далеко не   очевидно, что это   фундаментальное заключение должно   непременно быть привязано    к реплике Ферапонта. Но заложенная в этом заключении мысль о необходимости логического сложения (и- и) светского   и религиозного     в социальном строительстве   чрезвычайно важна.  Она - ключ к той социальной   концепции Достоевского, что исследована   в романе, необходимое   условие её реализации.

И с каждым  днём  становится   все  ясней,  что  у  человечества  нет  иной  возможности  выжить, то есть  сохраниться   на  человеческом  уровне, кроме, как   сблизить  и    максимально   совместить -  логически  сложить  -    религиозное просвещение и светское образование. То есть реализовать социальную концепцию Достоевского. Это именно  та  задача,  которую нам предстоит  решить  с опорой  на русский  идеализм. И    тем  самым  утвердить его безусловную победу.

                                           5.

     Ко  всему выше высказанному  остаётся  добавить несколько примеров русского поведенческого идеализма. И  начать лучше всего с Пушкина.  Его  роман в  стихах назван   « Евгений   Онегин», и  сам Онегин,   во  многом  благодаря  титаническим  усилиям  Белинского,   превратился   в  главного  героя  романа. Хотя написан  он, конечно же,  не об этом  «молодом повесе» , а о…  Татьяне Лариной. Вся эта банальная в общем-то история была рассказана Пушкиным, скорее всего, с  единственной  целью,  чтобы  убедительно прозвучал  ее  фантастический  финал, эти последние слова отповеди  Татьяны  Онегину:

«Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна»

    Сделать  это  было  не просто, но Пушкину, несмотря   на всю  дерзновенность  замысла, удалось   превратить именно Татьяну  в    смысловой  центр  романа, и  эти  ее слова прозвучали  как очень убедительно поданное свидетельство   о некой глубинной особенности русской женщины -  о ее   этическом максимализме .Естественные    в  ее  устах   эти слова на иных  землях  просто не мыслимы. Именно в них русская   женщина   и является миру в качестве  настоящего  чуда  света.

  А  то,  что в  выборе  Татьяны заключена глубинная  суть  русской  женщины,  буквально  через несколько лет после выхода пушкинского романа  показали всей России ринувшиеся  в Сибирь за мужьями жены декабристов. И первая  из них своё  «Я буду век ему верна»   скажет княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая. Иркутский губернатор  Цейдлер   в течение пяти месяцев  будет удержать ее  от дальнейшей поездки  , запугивая всем, чем только было можно.  Но  ломается и он, с извинениями и слезами,  когда княгиня заявит, что  готова идти дальше -  и   в кандалах.

     Идеализм ли это? Несомненно. Можно ли  его назвать зловещим?  Да  ничто не  мешает -  у этого  словечка  есть синонимы и более жуткие: чудовищный, леденящий кровь, внушающий страх.  Подобрать  нечто   неблагозвучное к   человеческому желанию  отдать предпочтение  чему-то  идеальному всегда  можно.

    И   уж воистину чудовищным, леденящим кровь   можно  считать  тот  поведенческий  идеализм,   что буквально взмывал в     России     в дни  и годы  иноземных  нашествий    на нее. Достаточно вспомнить  здесь  о   18-летней московской  девчонке Зое Космодемьянской, первой женщине-герое Советского Союза, успевающей перед казней удержать петлю на горле  и швырнуть  в  морды палачей свой  приговор им:   «  Нас сто семьдесят  миллионов,  всех  не перевешаете! Сталин придёт!» И  это говорится в  конец  ноября  41 года- немцы  в  сотне  километров  от Москвы… Уместно здесь вспомнить  и о приказе    , в котором    немецким  лётчикам категорически запрещалось  сближаться  с  русскими истребителями -  слишком уж часто наши, не желая проигрывать бой, шли  в  лобовую   атаку и винтами  своих машин ставили в нём  последнюю точку.

     Русская  история, русское  бытие,  рядовая русская  жизнь   можно  сказать  перенасыщены  примерами  поведенческого идеализма -  такой, и очень заразительной,  мотивацией  мыслей,  слов,  намерений, поступков, что несовместима с   каким-либо расчётом и всецело определяется  совершенно необъяснимыми прихотями  человеческой  души. За которыми  много  чего можно обнаружить, но  за ними  всегда   и непременно  неравнодушие к  другому. Собственно  это  неравнодушие  и  составляет суть  человеческого   поведенческого идеализма- в русском  варианте оно может взметнуться  даже до высот  полного самоотрицания.  Форма  же реализации  этого  неравнодушия  не важна  совершенно. Жертва ради спасения близкого  человека  здесь  уравнивается   и с  подвигом   во имя страны и с… жертвенностью  служения  политического деятеля, попытавшегося «убедить всех и каждого,  что Россия в результате революции двинулась по широкому и светлому пути, увлекая в своём движении другие народы и государства»...

Так что  давайте оставим в   покое Мавзолей.  Торжественно предадим  в нем Ленина земле . И пусть этот памятный знак  русскому  идеализму стоит  на Красной вечно.  

1.Каграманов Ю. Рано хоронить Ленина

https://politconservatism.ru/blogs/rano-horonit-lenina

2.Суриков В. Роман «Братья Карамазовы» и социальная концепция Достоевского.

http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2023/2023l0305brkaram.htm.

Валерий Суриков

20 июля - 19 августа 2025

Город Задонск

ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ		ПОИСК  ПО САЙТУ на сайте  в интернете
НАПИСАТЬ        АДМИНИСТРАТОРУ                   САЙТА	Рассылки Subscribe.Ru Советую прочитать	©ВалерийСуриков