КОГДА         ПРИХОДИТ        КЭМ

                                    Повесть

  В  Федякино Танька жила с рождения  -  почти шестьдесят   лет. Но и дожив

 до столь почтенного возраста, она  не  стала ни Татьяной  ,ни Татьяной 

Петровной ,ни просто Петровной. Уж на что Федякино  лихая деревня – разный

 народец водился в ней: случались и   убийцы и насильники ,о ворах и хулиганах 

и говорить не  приходится ,- но даже здесь Таньку не любили и иначе как Танькой называть не желали. 

    В Федякино воровали. Особо же достойным делом считалось воровство сахара

 с небольшого заводика, находящегося рядом с деревней. Здесь федякинцы 

достигли такого совершенства и такой изобретательности ,что ,несмотря на

 строжайшие меры ,на осадное положение ,которое вводилось на заводе в течение

 пяти-шести месяцев его работы,  значительная часть произведенного сахара

 раскрадывалась. Не помогали ни комсомольско-партийные собрания  ,ни

 увольнения ,ни показательные суды. Федякинцы стояли насмерть.

    Они шли на принцип так самоотверженно, что, когда очередной раз погнали с

 завода директора и назначили на это место  Степаныча ,тот пошел хотя и   на

 дикую , оскорбительную,   но тоже принципиальную меру -  распорядился снять

 всякую охрану...

    Федякино на три дня затихло  -    с завода в эти дни не было вынесено ни

 килограмма сахара .Все напряженно чего-то ждали и закапывали свои самогонные

 аппараты. Ждали  в общем-то ясно чего - массовых репрессий. Особо же мрачные 

предрекали бессудные расстрелы. К жизни вернула всех тогда Танька:

    - Пусть этот Степаныч свою Нюрку пугает . Я при шести директорах брала 

сахар по потребности. Возьму и при седьмом, - сказала она, насыпала в две

 сумки полпуда сахара и открыто ,с вызовом двинулась к  проходной.

    Ее никто не остановил. Но ,как только стемнело ,федякинцы потянулись к

 Танькиному дому. Одни хотели убедиться, что Таньку непременно и сегодня же

 увезут в район, другие не теряли надежды стать свидетелями бессудного

 расстрела. Однако ничего этого не случилось  ,и Танька, как ни в чем не

 бывало, явилась на следующее утро на завод. А вечером - вечером с завода был

 вынесен и вывезен весь произведенный за сутки сахар.  Степаныч  не  

шелохнулся. И очередная дневная выработка утекла с завода. Все ждали третий 

день. Но он еще не наступил, когда Федякино было разбужено заводским гудком -

 он взревел в шесть часов  утра и не затихал до восьми.

    Перед проходной собрались тогда все, кто мог двигаться. Ровно в восемь из 

заводоуправления появился Степаныч. Он тихим взглядом окинул толпу и негромко 

сказал:

    - За два дня вы взяли очень много ,- он назвал цифру, и по толпе прошел 

гул : цифра ошеломляла. Плюс восемь килограмм третьего дня унесла какая-то 

баба. Весь этот сахар я делю поровну на  всех и стоимость вычту из вашей 

получки. А дальше, дальше – вот вам ваш куш, - он снова назвал цифру - это

 пять процентов суточной выработки. Тащите и следите за всем сами. Все, что

 будет унесено сверх, буду изымать у всех работающих, от инженеров до 

охранников десятикратно, - повернулся и ушел.

    С того дня и начался Танькин звездный час -    как  ни  странно  ,но она

 была выбрана в сахарный комитет ,причем , вторым после председателя

 человеком. Председателем избрали ,конечно, Васяку ,здоровяка, пьяницу 

,бабника и матершинника . По всем этим качествам соперничать с ним   никто и 

не пытался. Он мог одним взглядом остановить любого. Именно взглядом, потому

 что все знали, что    если Васяка откроет рот,  то из Васякинового нутра 

вырвется   такое   ,что даже коровы и   цепные псы стыдливо опустят головы.

    Авторитет Васяки  во многом  держался на его  фамилии,  которая  совсем

 еще недавно   звучала не только в федякинской округе .Но  все-таки  память

 о былом не стала решающей в выборе федякинцев. Они доверили управление 

общественным сахаром Васяке и потому ,что, несмотря на свою наглую физическую

 силу, страстную тягу к самогону и похабную речь свою, Васяка показывал

 редкостное смирение во всем, что было связано с деньгами. Все знали, что, 

получив очередную зарплату или аванс, он в любую погоду прямо от кассы прежде

 всего  шел раздавать свои долги и только потом в магазин.

    В этом отношении Танька   имела совсем иную славу. Она   тоже была 

здорова . Она могла  залпом осушить стакан самогона. В словесной же перепалке 

ухитрялась, если была в ударе ,некоторое время противостоять на равных

 Васяке.А вот на руку была нечиста. Тащилась за ней, во всяком случае, такая

 молва. Хотя с поличным ее взяли всего один раз.

                                      2.

    Может быть, увидев тогда на очередном новом директоре завода пыжиковую шапку, 

Танька просто ошалела от ее красоты. И именно поэтому на следующее же утро 

направилась в директорскую приемную .Держа в руках , чтобы усыпить 

секретаршу, какую-то бумажку ,она уселась на стул рядом с вешалкой, на 

которой покоилось директорское пальто и возлежала его шапка. И как только 

секретарша по звонку ушла в кабинет ,Танька спокойно поднялась, взяла шапку

, сунула ее под юбку и села на свое место.

     Когда секретарша вернулась, Танька, выждав несколько минут, 

полюбопытствовала: "Сколько ждать-то еще?"

     - Не знаю, жди, - равнодушно буркнула секретарша.

     - Не могу я больше, лучше завтра приду, - сказала Танька и неторопливо вышла.

     Ни одна Танька была поражена красотой  директорской  шапки .Как только 

она покинула приемную, секретарша тут же подошла к  вешалке ,чтобы сделать 

то, что она уже трижды делала сегодня - провести рукой по нежнейшему меху…Уже 

через минуту она, новый директор и две мощные дамы из бухгалтерии неслись по 

заводу в поисках Таньки, которая словно сквозь землю провалилась .Через 

четверть часа та же четверка летела уже по дороге от завода к Федякино - 

спускалась в глубокий овраг, на другом склоне которого чернела человеческая фигурка.

     То ли Танька ,расслабленная удачной операцией, шла очень уж медленно и 

не оглядывалась ,то ли четверка неслась ,как на крыльях ,но Таньку отловили 

метрах в ста от  ее дома, повалили в снег и обыскали. Под юбкой в специально 

пришитом кармане и была обнаружена шапка.

     Да, федякинцы крали .Но исключительно общественное добро .И не находили 

в этом ничего не только порочного, но даже постыдного .Более того, спереть 

что-нибудь общественное с особой дерзостью считалось большим  шиком.  

Федякинцы, наверное, хорошо понимали - хотя никогда не говорили об этом вслух 

, - что государство грабило их дедов ,отцов ,да и их продолжает грабить, и 

воровство общественного добра потому было для них чем-то вроде  изъятия 

просроченного долга.

     По отношению же к личному имуществу федякинцы, несмотря на то, что они и 

их отцы-деды пережили ,строя районному и областному  начальству социализм 

,так и не утратили представлений своих пращуров. В Федякино, конечно, 

использовали  замки. Но спроси у любого, где прячет ключ от замка, скажем 

,Халыч, или Канарей ,или  та же Танька, и каждый ,естественно ,тревожно 

обернувшись по сторонам - нет ли чужаков или, не дай Бог, цыган, четко тебе 

объяснит ,где лежит этот ключ. Конечно ,в семье не без урода – и в Федякино 

был свой штатный вор : Кольдян по кличке Волчья Лапа. Но это особый случай ,и 

о нем, возможно, еще предстоит особый  разговор.

     Танька же не просто покусилась на личное имущество - она попыталась 

присвоить себе  красивую вещь. Которую все сразу же полюбили, а полюбив, 

сразу  же связали  с ней свои  лучшие надежды :не может быть ,чтобы у 

директора в такой шапке  дела бы в гору не пошли..

     - Глядишь, и Сенька по шапке, - выразил тогда общие настроения Канарей, 

известный федякинский говорун, и острослов .

     Но отчество у Семена было, увы , Федотыч. Через три месяца  его и 

проводили назад в область .Оказалось: единственное ,что у Семена Федотыча 

получалось, так это с царском достоинством носить шапку - завод при нем начал

 рушиться на глазах. Проводил тогда очередного директора и   Канарей:

     -  Федот, да не тот, - сказал он, словно извиняясь перед обществом за 

свои неразумный  оптимизм трехмесячной давности.

     Проводить-то Федотыча проводили, а вот слава за Танькой так и  осталась. 

 И теперь в Федякино на нее вешали все. Выгоды  Танькиного падения к тому же 

быстро  оценил Кольдян, который подстраивал теперь свои  набеги  на 

федякинские  огороды  так, чтобы даже у самого справедливого человека не 

оставалось и малейшего сомнения -Танькина  работа.

     С такой славой рассчитывать на место в сахарном комитете было нельзя .Но 

тем не менее вторым человеком в комитет избрали тогда именно Таньку .Не то 

чтобы ей вдруг простили поругание красоты - нет ,подобных вещей в Федякино не 

прощали. Просто мудрые федякинцы решили ,что здесь без Таньки, без ее таланта 

ненавидеть государственную собственность  им не обойтись. К тому  же  

незадолго до появления Степаныча  она вновь показала, насколько могуч ее дар 

- насколько сильна в ней ненависть ко всему, что принадлежит государству.

                                    3

   Наряду с сахаром федякинцы  столь же активно крали электроэнергию. Газа 

тогда в деревне еще не было, и потому все, что съедала скотина ,готовилось на 

"козлах" - самодельных нагревателях. На каждом дворе таких "козлов" было 

несколько, и поэтому вечером зимой, едва федякинцы начинали управляться со 

скотиной, напряжение в деревне садилось настолько, что дети, чтобы закончить 

приготовление уроков, вынуждены были зажигать свечки. Но суммы за 

электроэнергию федякинцы выплачивали, тем не менее, вполне нормальные. Потому 

что каждый федякинец умел укрощать электросчетчик.

    Этому искусству учили сызмальства - как мальчиков, так и девочек. 

Способов осадить счетчик, заставить его скинуть обороты и замедлить свой бег 

,а то и вовсе не обращать внимание на "козлов", существовало множество. Но 

особо популярны были "усы Никифорыча".

    Никифорыч, тогда еще совсем молодой и совсем малопьющий электрик с 

дипломом, едва только до Федякино донесся слух о хрущевской оттепели ,сразу 

же пошел в сельпо, купил пленку с диафильмом "Курочка ряба” и, вернувшись 

домой ,тут же заправил эту "курочку" под стекло счетчика. Пленка, касаясь 

диска, притормаживала его ,и, если даже напряжение садилось почти до нуля, 

киловаты насчитывались весьма и весьма сдержанно.

    Пленка свешивалась по обе стороны счетчика - ну, точь-в-точь усы .Хотя 

большинство предпочитало называть приспособление "курочкой  рябой" .Или 

просто "курочкой".

    Танька удержу не знала ни в чем - она растила аж троих быков и  потому 

"пасла" сразу пятерых "козлов” .И значит, ей приходилось пользоваться  

двойной “ курочкой". Это же было связано с большими неудобствами.

    Приспособление Никифорыча было хорошо тем, что в случае опасности - при 

появлении фискалов из района - пленка легко выдергивалась ,и диск крутился 

так, как положено. Двойную же” курочку" выдернуть было непросто ,а для 

заправки ее требовалось большое терпение. Вот почему Танька, как и несколько 

других обладателей двойной “курочки" , держались строгого правила: проверял в дом не пускать.

    В каждом федякинском доме было две двери. Одна выходила на выгон - 

Федякино складывалось как вольное казацкое село, и дома в нем располагались 

не в линию, а по кругу, образуя выгон. Вторая дверь  выходила во двор и, 

когда в деревне появлялись проверялы, федякинец, не желающий с ними встречи, 

быстренько вешал на парадную дверь замок, заходил в дом со двора, накидывал 

крюк и был таков - стучи, не стучи, он по доброй воли не выйдет.

    Танька из-за своей особой привязанности к "козлам" проверял не допускала 

годами - естественно ,к ней накопились вопросы. И  энергонадзору пришлось 

идти на хитрости с переодеваниями и наложением грима. Однако, и это помогло

 не сразу. Может быть ,даже совсем не помогло , если бы не случай.

    Одним словом, отправилась как-то Танька проведать сына со снохой. Мужу же 

и зятю строго наказала - следите за дверью, а с уличной стороны лучше вообще 

замка не снимайте. Мужики выслушали ее смиренно. Но только Танька за порог, 

они достали свои заначки и рысью в магазин..

    Вели они себя , конечно, легкомысленно. И главное, никакой необходимости 

в этом броске к магазину не было: уезжая, Танька оставила им  самогона и 

немало. Но свобода всегда была главной любовью всякого коренного федякинца. И 

потому, когда обстоятельства делали его невольником, ради глотка свободы он 

забывал   обо всем.

    А Танька, действительно, держала своих мужиков в настоящей неволе. Баба 

здоровая и крупная с фигурой мировой рекордсменки по толканию ядра, она 

имела, непонятную и ей самой, тягу к мужикам помельче .Так  она выбрала 

своего мужа, и злые языки в Федякино до сих пор рассказывают о том ,что, 

когда ее Толик понял ,в какие лапы он попадает,  и захотел в отчаянии дать 

деру на одну из самых далеких строек коммунизма, для чего в комсомол даже 

вступил, Танька чуть ни придушила его, пока волокла на регистрацию в 

сельсовет.

    Ну ладно Толик не знал, что есть и во что вырастет Танька .Но зять-то 

прекрасно знал ,и вся деревня его предупреждала: "Забирай Людку ,да уезжай, 

куда подальше". Но Танька нашла все-таки тропку к будущему зятю - такие 

развернула перед ним горизонты с пятью быками, медленно разрастающимися в 

"Жигули " последней модели ,что будущий зять влетел в Танькин дом, как кур в 

ощип. И на следующий же после свадьбы день лишился всяких прав.

    И вот, который уж год он вместе с Толиком батрачил на Таньку. Толик  и 

его зять Толян, два низкорослых мужичка с затравленными лицами и вечными  

фингалам на этих лицах.

    Но уж если Танька уезжала куда-нибудь хоть на сутки, то ее мужики 

устраивали в Федякино такой толинг, что не только все Федякино собиралось - 

сахарный завод останавливали, чтобы люди смогли сбегать посмотреть это 

"кино".

    Смотав в магазин, Толян с Толиком мгновенно напивались и начинали 

шерстить свою скотину. Три бычка, две коровы да пара телок ,три десятка овец 

да три кабанчика ,десятки кур, индоуток и , по крайней мере ,взвод гусей, 

этих белокурых  бестий, о злобной склонности к  членовредительству которых 

ходили легенды и которыми детей пугали даже в райцентре, - все это Танькино 

добро выгонялось, отвязывалось и пинками гналось на выгон. И там Толян с 

Толиком давали волю себе и своим чувствам. Вся ненависть, что, смешанная   с  

обидой на свое бесправное существование под Танькиным каблуком, накапливалась 

в них за год-полтора - а Танька покидать Федякино , ох, как не любила - 

обрушивалась на несчастную скотину и птицу.

    Описывать то, что затем творилось на выгоне и нечего пытаться. Если 

можете, представьте сами, как на площади гектар в двадцать два мужика, держа 

каждый в правой руке кнутище, а в левой зажженный   факел, со зверскими 

нацело нецензурными криками мордуют громадное стадо. И длится все это часа

 два. Пока не просадят всю свою заначку , пока не кончится оставленный 

Танькой самогон. Хватанув по последнему стакану ,они, как правило, тут же 

падали замертво ,и ,поняв, что сеанс воспитания закончен ,скотина и птица 

неторопливо расходились по привычным местам.

    Но на этот раз праздник не состоялся - слишком уж Толик и Толян 

торопились и , выскочив в магазин, не повесили на дверь замок. Они еще не 

доскакали до магазина ,как рядом с домом зашевелился бурьян, оттуда вылез 

человек, снял очки с пристегнутым к ним носом,  достал из бурьяна свой 

портфель и решительным шагом направился к    открытому настежь Танькиному 

дому. ( И  это   был  непростой  портфель.  Крупные    специалисты    потрудились  над  ним .   А  нанесение логотипа -  электрический 

 счетчик - было  осуществлено   на  нем  с  высочайшим  искусством.)    А   нес портфель не просто инспектор из электросетей, 

это был сам начальник этих сетей.

    Когда Толян и Толик вбежали с водкой в свой дом, они и увидели мужика, 

который, подбоченясь, стоял около их электросчетчика и держал в руках их двойную  “курочку".

    -  Что это такое? - спросил мужик, и кадык на его шее заходил туда-сюда.  

    - Где? - прошепелявил Толик, в отличие от Толяна мгновенно сообразивший, 

что выкрутиться здесь можно только одним способом: прикинуться дурачком и 

умыкнуть "курочку".

    - А вот здесь, - с вызовом ответил человек из электросетей.

    Мало что по молодости знавший  о федякинцах, он легкомысленно начал 

диалог. А этого  допускать нельзя было никак. "На поле диалога федякинец не 

победим", - говаривали в районе еще в начале колхозного строительства. Ведь 

самостоятельный колхоз в Федякино слепить так и не удалось :отец нынешнего 

Канарея, Канарей Первый ,заговорил тогда начальство. Да так искусно, что не 

было никакой возможности, даже в те веселые времена, призвать на помощь 

органы.

      Начальник электросетей сделал лишь шаг навстречу Толику. Но Толик, как 

истинный  федякинец, ответил тремя ,и потому уже через минуту держал в руке 

свою "курочку", а еще через минуту она  благополучно "спрыгнула" в подпол. 

Причем никто и не заметил, куда она "выпорхнула ".

    Но начальник  был из грамотных и, кроме необходимой для его должности 

устойчивой ненависти  к рядовому потребителю электроэнергии ,располагал еще и 

кое-какой информацией.

    - Ты думаешь ,я буду искать твою пленку?.. Я счетчик твой сниму, при 

свидетелях опечатаю и отдам на экспертизу.

    При последнем слове Толик и Толян вздрогнули и одновременно покрылись 

 багровыми пятнами - федякинцы до смерти не любили чужих слов, особенно на 

букву "э".

    - Там в миг отыщут крошки от пленки. И катиться вам   тогда по тундре, по 

широкой  дороге. Вместе с вашей Танькой.

    Начальник электросетей был человеком вообще-то незлым. Но представьте 

себе начальника, который около трех лет никак не может добиться от 

подчиненных, чтобы у  какой-то там Таньки провели ревизию  показаний. 

Который, потеряв ,наконец, всякое терпение, решает лично разобраться во всем, 

для чего собирает все данные о Таньке, узнает о ее намерениях посетить сноху, 

три дня загримированный на  сухомятке лежит в бурьяне, затем врывается в 

желанный дом и обнаруживает "курочку ".Да еще двойную. ..Тут и   ангел 

озвереет.

   И начальник ,действительно ,озверел - организовал сначала экспертизу ,а  затем и суд над Танькой.

                                        4

       Таньку обвинили в крупной краже государственного имущества - на сумму в 365

 рублей. Это для Федякино времен застоя была колоссальная сумма: Толик 

зарабатывал такие деньги за восемь месяцев. Обвиняемая до самого суда так и 

не верила, что все это серьезно. Она и на суде не верила. И даже судей 

пыталась убедить ,что все это шутка, что   повеселились, мол, и домой  пора. 

И только, когда  поймала на себе ледяной взгляд судьи, своей, какой-то очень 

дальней родственницы, с которой когда-то на чьей-то  свадьбе танцевала  в 

одном "паровозике " летку-енку, только   тогда поняла, что попалась, и, рухнув

 на пол, забилась в такой истерике, что пришлось объявить перерыв.

    После перерыва в бой совершенно неожиданно  вступили Толики –оба .Едва 

было объявлено о продолжении заседания ,как Толик и Толян встали, подошли к 

судейскому столу и начали делать заявление, совместное как по содержанию, 

 так и по форме. Они говорили одновременно и очень складно - чувствовалось, 

 что хорошо репетировали .Из их слов следовало, что их жена и теща является  

образцом бережного отношения к государственному  имуществу ,что она и им 

постоянно внушает, и словом и кулаком, что оплата электроэнергии это святой 

долг советского человека. И  виноваты здесь только они : это они на почве 

беспробудного пьянства захотели утаить часть денег, которые им были оставлены 

для оплаты  электроэнергии, чтобы купить лишнюю бутылку. Потому и засунули в 

счетчик "курочку".

    Толик и Толян  очень долго несли все это.Но слушали их все равно с 

большим вниманием. Не только собравшиеся в зале федякинцы, но и судьи. У 

одного из судей даже слеза навернулась - так умилили ее речи Толиков .Хотя 

она, конечно же, знала, что по заключению эксперта "курочка" торчит в 

Танькином счетчике уже около десяти лет.

    Не заметить заключение эксперта суд ,естественно, не мог. Но он не мог не 

откликнуться и на самоотверженность Толиков - такое случалось в этом суде 

очень редко. И суду пришлось искать соломоново решение: посчитав, что душить 

прекрасные порывы все-таки не следует, суд - как потом выразился Канарей - 

впендюрил эти 365 рублей не Таньке, а Толику.

    Это, действительно , было очень мудрое решение. Оно, во всяком слуае 

,спасло Толику жизнь. Потому как еще до суда Танька сказала: "Не повинишься - 

не жить тебе". Зачем ей понадобилось это, так и осталось  тайной .К мнению 

других о себе она всю жизнь относилась равнодушно - она   его попросту  не 

замечала. Деньги как у Толяна, так и у Толика она отнимала полностью - 

сбивала с ног, слегка придушивала и выворачивала все карманы и складочки. 

 Одним словом, выгоды от признания Толиков ей  не было никакой. Так ,во 

всяком случае, казалось тогда. Потом, конечно, вспомнят об этом суде и 

скажут:

    -Да она никогда и никому  ни в чем не уступала ,даже к стене припертая 

всегда выворачивалась и по-своему все кроила..      

     Но это будет потом. Сейчас же  федякинцы ,  действительно, ничего не 

поняли. Но вся эта история, включая и ту расправу , которую учинила Танька 

над Толяном и Толиком после суда - два часа гоняла она несчастных, лупя их 

шваброй - ,как это ни странно ,укрепила среди  федякинцев мнение о Таньке, 

как о самом непримиримом борце с  госсобственностью.  И поэтому ,когда 

востребовался  в сахарный комитет человек с твердыми убеждениями, все указали  

на Таньку.

     - Вот вы все :шапка ,шапка. Ну, стянула она эту шапку, -  говорил, 

обращаясь к собравшимся в магазине, рассудительный и уважаемый  Халыч, 

который, между прочим, Таньку не любил и иначе, как шалавой, не называл. 

 - Так у кого стянула-то? У Се-е-е-ньки. ..Который чуть было не загубил наш 

сахарный завод. Который  вообще был блатным и даже свояка имел в Москве 

...Она, может быть, - продолжил после небольшого раздумья Халыч,- стянув

 эту шапку, сигнал нам дала: "Не по Сеньке шапка ,гоните его в шею,  

станишники , пока беды не наделал, кормильца нашего не загубил. ..Вот ты, 

Дусяка, шипишь на Таньку громче всех. А ты лучше скажи, ты бы смогла два часа 

без устали лупить шваброй своего Тихоныча, если бы он взял да запустил в дом, 

когда там подвешена "курочка", кого-нибудь из этих волков лесных - 

проверял?.. Ясное дело ,что нет - это тебе не чеснок на соседской меже 

втихаря сажать. Здесь воля нужна. И святая ненависть к общественному добру. 

Такая , чтобы даже мужика своего не жалко было. ..Так что голосуйте, бабы, за 

Таньку. Лучше ее никто ворованное не сбережет. А самой ей воровать ,вы знаете, 

Васяка не даст.

                                        5         

    Так Танька оказалась в   сахарном комитете. И нужно сказать, что 

управлялись они с Васякой неплохо. Делили справедливо - по ртам, не обижали 

ни малых, ни старых. Последнее даже повлияло на нравы в Федякино - в деревне 

как-то совсем по-другому ,внимательнее,  ласковее, стали относиться к 

старикам .Словно опасались грубым словом, несправедливым замечанием сократить 

их жизнь. Повысилась в Федякино и рождаемость, в чем тоже ничего 

удивительного не было. На пятьдесят килограмм сахара в те времена вполне 

можно было прокормиться и здоровому мужику. А ведь именно такую норму на 

каждую живую душу  постепенно установили. По мере того, как были закрыты  

- жестко пресечены лично Танькой и Васякой ,когда кулаком, а когда и дубьем

 - все каналы  хищения сахара .Так что малые дети - ну сколько сахара съест 

 ребенок - очень скоро стали весьма популярны в Федякино ,и уже начали  

поговаривать о том, что пора расширять здесь детский сад и школу.

    Танька с Васякой дело, действительно, наладили. И  главное, они почему-то 

не пытались за счет комитета улучшить жизнь свою и своих родственников. Это 

было дико. Как для самих федякинцев, так и для осведомленных людей из 

района(а они , конечно, были - Степаныч просто обязан был заручиться 

поддержкой) .

    Уже три поколения федякинцы на дух не переносили всякое благородство. И с 

той же страстью, с какой  расталкивали друг друга при посадке в рейсовые 

автобусы,  оттесняли они друг друга и в борьбе за общественное добро.  А в 

автобусы  в Федякино, между прочим, садились только в таком порядке :наглые 

молодые мужики, сорокалетние отцы семейств, их жены и подружки, бойкие 

молодухи, школьники всех классов, пенсионеры-мужчины, пенсионеры женщины,  

дряхлые старушки и, наконец, беременные женщины. 

   И  вот тебе на,   двое получили власть над источником жизни и не гребут 

под себя, никого не расталкивают, а делят все по справедливости. Да не просто 

делят, а еще следят, не хуже КГБ, чтобы никто не посмел покуситься на  

общественное добро.

   Попытался было Гундос, мужик дикий ,звероподобный, отсидевший  за 

убийство, пригреть пудик сахарку. Люди видели, вмешиваться не стали, но 

Таньке  донесли. Прихватив Васяку, она, а дело было  глубокой осенью, уже 

вторые рамы вставили, подлетела к Гундосовой избе, выдернула из стога 

здоровенную слегу и, не долго думая, саданула ею по окнам. Гундосиха - 

 в крик, сам Гундос почти впопыхах выскочил, потянулся было к вилам, но 

 тут из-за спины Таньки вырос Васяка и шарахнул Гундоса кулаком в лоб. 

Гундос, хотя и сам тянул пудов на шесть, но не только не устоял на ногах, а 

отлетел к заборчику и проломил его.

   - Сахар завтра вернешь. А еще раз нашкодишь ,бить будем всей деревней, - 

сказала  тогда Танька, глядя в упор на Гундоса, который, запутавшись в 

собственном заборе, все никак не мог подняться. 

   К странностям  в поведении Таньки и Васяки – к их неизвестно откуда 

появившейся   исключительной порядочности по отношению к ворованному 

общественному  добру  -  федякинцы относились с подозрением: они не верили 

,что вот так, ни с того ни с чего Танька,  которая за гривенник могла полезть 

в драку, и свирепый Васяка, который  материл не только жену, сестер, дочерей, 

снох, но и своих  внучек, сумели   преобразиться и возлюбить другого. Они 

видели  здесь какой-то очень хитрый расчет и все  ждали, когда этот расчет 

 обнаружит себя.

    Федякинцы, правда, не знали еще об одном  - тайном - члене комитета ,о 

том, что сразу же после выборов  Таньку и Васяку  пригласил к себе Степаныч и 

долго говорил с ними. Объяснял, что пять процентов это очень много, что если 

все организовать, как следует, и перестать воровать внаглую, то деревня будет 

жить скоро как при коммунизме. Он убеждал,  что, если не будет тайного 

воровства, то у завода будут хорошие показатели, будет расти выработка, 

а значит, и в районе про завод забудут и ничем, кроме знамен и грамот, 

беспокоить не станут.

     - Чем строже вы все сделаете ,тем дольше все это будет. У нас в России 

еще никто не додумался до этого - организовывать воровство .С ним не бороться 

надо, а в русло направить. Тогда все довольны будут: и люди, и начальство, и 

прокурор. Да и воровством оно перестанет быть: так, тринадцатая зарплата, 

причем всем строго по ртам - в деревне до сих пор только такую справедливость 

и ценят , - сказал тогда на прощание Степаныч.

     С Танькой и Васякой никто и никогда так умно и доверительно не 

разговаривал. Они были потрясены и сразу же полностью Степанычу доверились 

,увидев в нем существо высшее, достойное поклонения, любви и безоговорочного 

послушания. Они так благоговели пред ним, что передай сейчас телевизор, что 

Степаныч назначен вождем и нужно развешивать его портреты, они приняли бы эту 

весть с восторгом. А пока они с большой аккуратностью стали делать то ,что 

Степаныч предлагал при регулярных тайных встречах. И все это им дико 

нравилось. 0ни чувствовали себя хозяевами большого дела, влиятельными  

людьми.

      Нужно сказать, что достаточно долго вся эта отменно продуманная и ловко 

организованная афера с сахаром оставалась тайной - в районе знали единицы, но 

их Федякино хорошо подкармливало. Четкая работа Таньки и Васяки давала 

возможность Степанычу пять процентов выработки вообще не проводить через

 документы. Выдача же сахара через комитет была столь регулярной и обильной, 

что в Федякино в конце концов не осталось недовольных - образовалась 

невиданная по прочности круговая порука.

      Почти десять лет без каких-либо осложнений длилось федякинское сахарное 

благополучие. Но пришло время ,и район зашевелился. Во-первых - слухи, во-

вторых - уж больно высоким стал уровень жизни федякинцев. Настолько, что это 

стало бросаться в глаза, и районное начальство начало задумываться, а почему 

это у каких-то федякинцев, а не у нас, так быстро растет уровень жизни. И 

напустило на Федякино проверял: ревизоров, следователей, прокуроров. Однако

, первая волна как накатилась, так и откатилась. Федякино выстояло и тайну 

своего процветания удержало. Тогда начальство стало готовить второй набег - 

стало искать слабые звенья, надеясь перекупить нестойких. Но тут подоспела 

перестройка, а спустя два года в областной газете появилась огромная статья 

"Тайная политэкономия Степаныча”, из которой следовало, что директор 

федякинского сахарного завода уже несколько лет с риском для жизни осваивает 

новые метода хозяйствования…

    Вскоре после этой статьи Степаныча забрали в Москву,в министерство, где 

он и сгинул - в министры не выбился .Его идеи могли потрясти воображение 

Таньки и Васяки, которые, как и все федякинцы, несмотря на практичность и 

жесткую хватку во всем, что касалось материального существования, были людьми 

с полетом, то есть могли вдруг взять и  полюбить что-нибудь возвышенное, не 

приносящее пользы, а то и вовсе идеальнее. В городе таких днем с огнем не 

найдешь, а в большом - тем более. Вот и сгинул наш Степаныч в Москве- не на 

кого ему там было опереться...

    Так говорил Канарей , объясняя односельчанам ,почему Степаныч не выбился 

в министры - не стал со своей теорией организованного воровства знаменитым 

даже при Ельцине.

                                       6

    После Степаныча директора на заводе менялись часто. И   уже первый 

снова ввел охрану. Танька ,Васяка и несколько энтузиастов попытались было  

и в этих условиях организовывать воровство ,то есть таскать с завода в общий

  котел, а потом делить поровну. Но федякинцы, конечно же, на это не пошли

. Одно дело, когда  за тебя своровали, а потом выдали   со склада, сколько

 тебе  положено. А тут с риском для жизни пронеси, да потом делись с каким-

нибудь оглоедом, который рисковал не на пуд ,а на два килограмма.

    И система рухнула. И тут же покосилось благосостояние федякинцев. Когда 

же в Федякино забрел капитализм, который рыскал по области, затравлено 

озираясь ,сверкая голодными глазами и плотоядно облизываясь, поскольку  

область упорно плевала на все либеральные разговоры и голосовала 

исключительно за коммунистов. Так вот, когда он однажды  все-таки забрел в 

Федякино, и там появилось акционерное общество, благосостоянию и вовсе пришел 

конец.

    Об этом обществе в Федякино вели разговоры исключительно нецензурными  

словами. Толку с него не было никакого. Бестолочь от него и та была 

совершенно непохожей на прежнюю, советскую, - какая-то особая, с вывертом. 

Одним словом, объявили это общество, завод объединили с совхозом, всем 

федякинцам выписали по куску земли в девять гектаров и... прекратили 

выплачивать зарплату. Дадут к Новому году по два - три мешка сахару, и все. 

Земля  же у кого была ,там и осталась ,хотя у каждого теперь был документ на 

владение девятью гектарами.  Правда, одновременно каждому в обязательном 

порядке всучали  и другой документ, по которому  получалось, что новый 

владелец земли тут же и совершенно добровольно сдает свою землю в аренду 

акционерному обществу, за что оно, в свою очередь, обязуется раз в год

 вспахать владельцу  его приусадебный участок.

     Ясное дело, что от такой жизни федякинцы постепенно  стали  погружаться  

в нищету. Промышляли  мелкими  кражами сахара и потихоньку  спивались. Пить 

после прихода капитализма начала и Танька.

     Нельзя сказать, чтобы  при социализме Танька совсем не пила. Тетка она 

была здоровая, аппетит у нее ,едва только прорезался первый молочный  зуб, 

обнаружился волчий и нисколько не уменьшался с  годами. Поэтому, наверное, 

даже в самом буйном застолье и после трех стаканов самогона она, хоть и 

багровела, но никогда не теряла рассудка. Лишь только петь начинала своим 

громовым  голосом. Сначала "Вот кто-то с горочки спустился" ,а затем 

частушки, всегда, начиная еще с юности , исключительно похабные. А чтобы  там 

опохмеляться - не только привычки такой не имела, но и мужикам своим не 

позволяла Какой бы развеселой ни была гульба ,утром  всем по литру рассола и 

управляться со скотиной.

     Ее громадное хозяйство и не давало ей расслабляться .К тому же 

постоянное увеличение поголовья ,хорошие привесы, сытые и довольные морды 

животных - все это очень Таньке нравилось. Она не просто трудилась, она 

трудилась вдохновенно и каждый день, засыпая, с огромным удовольствием 

прикидывала, как пойдет ее дело дальше, сколько чистым весом потянет бычок, 

удастся ли , наконец, дождаться ежедневных ста яиц от своих кур. И еще что-

нибудь такое же приятное и радостное .Никакая пьянка не доставляла Таньке и 

малой доли того наслаждения, которое она получала, созерцая свои стада, 

грядки, закрома.

    И вот теперь все это кончалось - капитализм перекусил пуповину, 

соединявшую Танькино хозяйство с заводом и совхозом :поток кормов, ослабевший 

еще при перестройке, окончательно иссяк.

    Новый строй показал свой звериный оскал :  воровство общественного добра 

резко сократилось - все стали охранять, да и само добро начало куда-то 

исчезать и уже не маячило нагло перед глазами ,не подталкивало под руку: 

 "Стяни!" И  если какие-то кражи   сохранились, то уж совсем дикие 

:растаскивали, например крыши, полы, стены пустовавших ферм.  Танька со 

своими мужиками также совершала набеги на фермы. Но разве этим дела 

поправишь, когда за каждый мешок комбикорма приходилось теперь платить 

наличными. И с каждым днем все больше и больше. А ведь раньше при щедрой и 

милосердной советской власти за пару бутылок самогона тебе ,бывало,  привезут 

целую тележку этого  комбикорма да еще и разгрузят.

    Но все равно некоторое время Танька отчаянно сопротивлялась, поддерживая 

стойкость духа воспоминаниями о работе в комитете и тем, что регулярно лупила своих мужиков.

    Толика она иначе как "чубайс" теперь не называла ...Тогда в прищурившейся 

на власть российской деревне повсюду все рыжее называли  “чубайсом”  .  Много 

разной живности с таким именем ходило и по Федякино .Так что Танька лишь 

поддержала общую моду, когда вспомнила, какой лихой с легкой рыжинкой чуб 

выбивался в молодости у ее Толика из-под шапки… Толяна же она звала Гусянским 

- но это задолго до появления НТВ и исключительно за любовь зятя к гусям, 

запеченным   в яблоках : он один без напряжения мог уговорить любого самого

 крупного ,а Танька в мужиках прожорливость ценила не меньше, чем мелкий 

рост.

    На ежедневном избиении “проклятых капиталистов” Танька собственно и 

втянулась в пьянство.

    -Ну что ,господа толигархи,- сказала она как-то вечером, окончательно поняв ,

что поголовье придется сокращать,- загубили, ироды ,социализм ,- 

осушила стакан и взяла в руки швабру… Однажды взяла, а затем стала делать это  

ежедневно.

     Толика Танька била к тому времени уже с четверть века, и потому тот 

быстро привык и к ее ежедневным побоям. К тому же лупила Танька без злобы 

- полупит минут десять и пригласит  за стол .

     - Ну чего тут плохого, - думал обычно Толик, закусывая  Танькин  

шестидесятиградусный какой-нибудь  котлеткой.

     А вот Толян ежедневную порку так и не принял. Год ,правда,из-за самогона 

потерпел ,а потом взял да уехал, прихватив с собой и Танькину  дочь и 

Танькиного внука .Даже не уехал, а сбежал ,оставив на столе записку  без 

подписи: ”Уехали очень далеко и навсегда. Терпеть тебя больше не можем и не хотим”.

     Таньку  это предательство так потрясло ,что она несколько дней пила 

беспробудно. Толик все эти дни прятался в выходе - боялся, что будет убит за 

соучастие (хотя  ничего не знал о подготовке побега) .Танька и в самом деле 

несколько раз пыталась найти мужа, чтобы учинить допрос, но ей и в голову не 

могло придти, что он отсиживается в холодном погребе. И хорошо, что он не 

попался ей  на глаза .Кто знает, может быть, Танька и попыталась осуществить 

то, что время  от времени вдруг начинало свербеть  в ее изнуренных  мозгах: 

"А,  может,. мне и этого извести... Пошто он мне нужен? Кроме грязи, ничего 

от него не вижу..."

     Толик тогда выдержал, не дрогнул: будто Папанин на льдине  (разъяснил 

потом Канарей) просидел он все смутное время на куче картошки ,тревожно 

вслушиваясь в писк крыс и покрикивая на них полушёпотом:  "Пошли, пошли. 

..",но так и не вылез на поверхность - не ввел Таньку в грех.

     А она вдруг внезапно угомонилась - вышла из запоя и будто совсем забыла 

о предателе  зяте и его пособнике. Свой стакан по вечерам  она  по-прежнему 

выпивала ,но за швабру больше не бралась. Да и о социализме тосковать 

прекратила.

     Танька смирилась. И это было впервые с тех пор , как она себя помнила. 

Помнила же она себя хорошо со второго класса, когда впервые пошла против 

всех. Тогда   из-за безнадежной неуспеваемости ее не пустили  в пионеры. Но 

назначили в классе санитаркой. И она так взялась за дело , что через две 

недели не только лица у всех ее одноклассников просветлели, но и цыпки у 

большинства сошли...

     Не было прежде такого - всегда она сминала любого и оборачивала в свою 

пользу любую, самую неблагоприятную ситуацию. И вот теперь - обмякла, 

отступила…

     С тех пор, как она думала, и пошло .И дело не в беглецах : те через два 

месяца приползли назад – грязные, худые и кроткие…

                                          7

            Настоящая беда пришла внезапно и с неожиданной стороны:   в Москве 

погиб Танькин сын. Если о  нем пока не вспоминали, то потому только, что 

покинул он родной дом, едва повзрослев: после школы в армию, а из армии сразу 

же под венец .Причем примаком - к матери вести свою жену отказался наотрез.

    Сына своего Танька почитала. Наверное, это было единственное в мире 

существо - ну, еще, может быть, директор Степаныч, на которого Танька 

смотрела снизу вверх, с трепетом и умилением. .Даже по отношению к внукам она 

не испытывала такой радостной нежности, какую вызывал в ней ее малой. И это 

чувство не проходило ,хотя малой вырос, начал курить, материться, мало-помалу

 еще в школе потянулся и к самогону. Ну,  конечно, она ругала его, иногда в 

сердцах чем-нибудь замахивалась, но никогда ,ни разу не ударила. А ведь он 

был очень похож на отца своего.

     Все Федякино, естественно, знало об особом положении Танькиного сына .И 

недоумевало - это была неразрешимая загадка .Даже Канарей и тот 

безмолвствовал и только беспомощно помаргивал . Некоторые особо 

любознательные и неукротимые в своем желании знать все,  подступались к самой 

Таньке с просьбой перестать мучить деревню и, объяснить,  наконец, почему 

одного она лупит нещадно ,а другого лелеет ,хотя рожи, повадки у обоих совершенно одинаковые.

     Такие расспросы Таньку нисколько не сердили – они ей очень даже 

нравились. Но особенно нравилось не отвечать на них, а таинственно улыбаться. 

 Ну не могла же она объяснить всем этим дурам то, что и самой-то ей не было 

понятно. Как это так, у нее, у бабы, и  вдруг рождается это  прекрасное 

существо с маленьким крантиком... Этого она вместить не могла -  ее мало 

приспособленный к просвещению разум отказывался принимать за естественное 

то, что было для  нее величайшим чудом.

     Не могла она никак нарадоваться на сына и потому, что уж больно по 

характеру и нраву напоминал  он ее самою. Деловой,  хваткий, быстрый, ничего 

своего не упустит ,а в случае чего и о чужом позаботится .Вот и женился не 

куда-нибудь, а прямо в Москву ,в московскую квартиру. И работу нашел бравую: 

шоферил ,но не так, как федякинские - вечно в жоме да в мазуте, а на чистой 

машине да при денежном хозяине, который что-то строил, но не от государства, 

а от себя.

     Появились  тогда такие хозяева - и до Федякино дошел о них слух. 

Федякинцы,  правда, никак не могли понять, где их Горбачев сумел отыскать – 

ведь подчистую, казалось, извел всех хозяев Сталин со своими наркомами: мели 

чисто, если кого и оставляли, то только тех, кто в рваных портках да босиком 

от снега до снега, А вдруг на тебе: стоило только разрешить какие-то 

кооперативы ,и хозяин тут же прямо из-под земли и попер…

     Силилась и Танька понять все это, но не могла .И потому ,хотя и 

радовалась за своего малого ,настоящего покоя в душе у нее не было. А когда 

он вместе со своим хозяином уехал к армянам помогать им строиться после 

землетрясения, покой и вовсе пропал. Несмотря на то, что радость в то время 

иногда просто захлестывала Таньку. "Ну, до чего справный малой получился ! 

Куда-а-а мне до него", - повторяла она, каждый раз, когда сынок ее  подъезжал 

к дому и разгружался.

     Приезжал же он часто и все по ночам. И привозил, как все считали, гробы. 

Кто внушил это федякинцам - неизвестно. Но молва прошла: Танькин малой ездит 

к армянам, собирает  разное добро (дома, мол, там все разрушены, народ в 

основном побит - бери не хочу) и в гробах ,которые всюду стоят в несчетных 

количествах, возит это добро к матери .В Москве, мол, держать боится ,а здесь 

стоят гробы на потолке ,и никому нет до них дела. Ну, ладно, кто-нибудь бы 

видел эти гробы ,как их разгружали. Нет, об этом никто не говорил. Но зато 

каждый взрослый федякинец и того и другого пола мог очень подробно -с 

восторгом и сладострастием - рассказать, какое добро находилось в гробах. В 

описании содержимого рассказы были очень похожи. По-разному оценивали лишь 

количество привезенных гробов: одни настаивали на четырех, другие на пяти.

     Итак, гробов никто не видел, изменений в Танькиной жизни в сторону 

какой-либо непозволительной роскоши так же не наблюдалось. Но молва шла. И 

дым был не без огня.

     Сама Танька ничего о гробах ,конечно же ,не говорила ,но физиономия ее в  

дни  приезда сына сияла тем светом ,который исходил от Таньки лишь тогда, 

когда она приобретала в дом какую-нибудь обнову. Все люди радуются обновам. 

Но Танька не просто радовалась ,она - светилась откуда-то изнутри. 

     Всю зиму, пока у армян разгребали завалы ,Танькин малой регулярно ездил 

в Федякино. А Танька светилась. Поэтому, наверное ,и пошел слух -ведь в 

Федякино не только Канарей любил все додумывать до конца и все объяснять …

     Погиб Танькин сын через семь лет после трясения земли у армян. Армяне к 

тому времени и отстроились, и даже вообще ушли от нас - зажили сами по себе, 

без нашего присмотра. Да и в Федякино стали потихоньку забывать о гробах. И 

вдруг - телеграмма из Москвы... Когда погибшего привезли в Федякино, в доме 

Таньки перебывала вся деревня. Следов насильственной смерти на лице покойника 

федякинцы не нашли, однако, и с тем, что говорили родственники (во сне от 

сердца умер) не согласились. Деревня снова вспомнила о гробах и уже через 

день после похорон категорически определила: "Армяне разыскали и отомстили".

     Танька как взрыдала ,получив телеграмму ,так и до самых сороковин не 

затихала. Разве только на пару часов, пока проваливалась в сон. Но 

просыпалась, пила, и вновь неслись по деревне ее истошные - громкие, 

надрывные , без слов - вопли, наводя ужас не только на людей, но и на 

животных.

     Много смертей пережило Федякино, но такой страшной - невыразимой и 

бесконечной - тоски по покойнику не знало. Даже самые бесчувственные стали 

догадываться: с Танькой что-то произошло, что-то шибануло ее то ли с неба, то 

ли из-под земли - не только по малому своему она надрывается. И разными были 

прогнозы. "Не выживет", - говорили сердобольные. "Оклемается", - отвечали им 

бессердечные. Те и другие  встревоженные сочувствием,  которое ни с того ни с 

чего вдруг появлялось у них к Таньке. Ибо  большинство федякинцев сочувствие   

обычно испытывало лишь к себе, к своим бедам и горестям. Что же касается 

других, то здесь всегда преобладало любопытство: "Надо же, Иван умер ","Надо 

же ,Степан сгорел"  - между не  своей бедой и удачей разницы федякинец,  как 

правило, не чувствовал.

     А тут вдруг почему-то становилось жалко. И кого - эту шестипудовую халду 

Таньку, которая, как танк, могла переехать любого и не оглянуться...

     Федякинцы молчали об этих странных ощущениях - старательно прятали свою 

жалость к Таньке и все ждали, когда скажет что-нибудь Канарей. Канарей же не 

просто молчал, а вообще не показывался на глаза - словно   свое собственное 

сострадание к Таньке боялся обнаружить. Но за день до сороковин он все-таки, 

хотя и в узком кругу, но высказался:

     - Все, мужики, кончилась наша сладкая жизнь. Эта шкуреха, кажется, 

заразила нас своей тоской - все скоро взвоем...И пока она всю свою тоску в 

нас не перельет, наверное, не утихнет.

     Эта весть мигом разнеслась по деревне – наряду с  исклюительной любовью 

к собственной личности федякинцы славились и столь же ненормальной 

склонностью к самовнушению. В это трудно поверить ,но стоило любому федякинцу 

только подумать: "Что-то знобит", - как через полчаса у него уже был жар, 

ломило кости и раскалывалась голова… Поэтому прогноз Канарея так мгновенно и 

разлетелся по дворам, и уже утром федякинцы потянулись к Танькиному дому.

     Они не имели намерения пугать Таньку - они, еще сами не зная как, шли 

помочь ей заглушить тоску, чтобы она, избави Бог, не перелила ее в них 

полностью. Большинство из них и не помнили вовсе о том,  что у ее малого 

сегодня сороковины.   А Танька ничего не знала о Канареевом прогнозе.   Она 

только видела: люди идут к ней один за другим, один за другим ,и все со 

словами утешения. И Танька… заплакала – заплакала тихо ,беззвучно.

     Простояв в этих тихих слезах полдня ,она, хотя и напилась вечером, но 

уже без рыданий и крика. Тоска ушла. Может быть, даже улетела. В тот момент, 

когда после поминок стояла у Танькиного дома вся деревня и, повернувшись на 

восток, махала руками. Так в Федякино испокон веку на сороковины провожали 

душку покойника .Но впервые - всей деревней.

     Танька сильно переменилась после этих многочасовых кротких слез на миру 

.Нет ,она как и прежде свирепо руководила своим ,хотя и редеющим, но все еще 

громадным хозяйством, пила самогон, лупила время от времени своих мужиков .Но 

вела себя порой очень странно. Там ,где раньше, бывало, ввернет какое-нибудь 

словцо, да к месту и еще с оттягом,  хохотнет своим грубым утробным хохотком, 

теперь лишь вскинет глаза, пошевелит губами и отвернется. Или  остановится, 

как вкопанная ,и, уставившись в одну точку, стоит так долго-долго.

     Никто и представить себе не мог, какие страшные вихри носились теперь, 

после того стояния в слезах пред всей деревней, в Танькиной голове. Ведь так 

,как в тот день, она и вправду никогда не отступала. Да еще не перед случаем, 

не перед судьбой ,а перед людьми.

                                      8

      Совсем немного времени прошло с тех памятных сороковин, как в Федякино 

начались почти ежедневные кражи - кто-то по серьезному тряс огороды. Сначала 

выкапывали рассаду, затем взялись за чеснок и лук, потом дело дошло до 

картошки ,морковки, бурака и, наконец, капусты. И все это по ночам, в разных 

концах деревни и без каких-либо следов - собаки и те не лаяли. А самое 

странное было в том, что все это время отсутствовал Кольдян Волчья лапа – 

усадили все-таки молодца за драку.

    Сгоряча федякинцы решили было, что снова чигогошки  озоруют – так звали 

они за глаза соседей из дальней деревни Ксизово, откуда раньше, до  войны, 

федякинские женихи постоянно брали невест, а тамошние парни отыгрывались на 

федякинских огородах. Послали  туда выборных,  но ксизовские старики признать

 вину отказались: "Некому у нас воровать , давно уж некому. Если даже и 

украдем, то не донесем - ищите гада у себя".

    Стали искать. Выставляли ночные засады - кражи прекращались. Снимали 

засады ,и тут же у кого-нибудь что-нибудь исчезало. "Неужели Танька?”, - 

зашептали по дворам…

     А после Покрова, когда Федякино, дружно срубив остатки капусты и 

перетаскав ее в выходы, вставило вторые рамы и попряталось по домам, понимая, 

что вот-вот в Москве переведут часы, и уже настоящая осенняя тьма опустится 

на деревню, вот тогда в Федякино и грабанули в одну ночь два дома .Такого в 

деревне не было со времен гражданской, когда через Федякино туда-сюда сновали 

красные с белыми и дома грабили днем, прилюдно. Здесь, правда, все случилось 

ночью ,и дома принадлежали старикам, уезжавшим на зиму к детям в город. Но 

вынесли зато все, кроме печек, - так даже белые с красными в этих местах не 

грабили. Розетки, выключатели, счетчики - все повыдергивали. В одной избе 

даже обои пытались  содрать. "И кого грабят-то, - возмущалась деревня, - 

стариков ,  мхом  заросих ,вековой паутиной опутанных, голытьбу из 

голытьбы.”

    - Нет, - говорили самые проницательные, - это с умыслом сделано и кем-то 

своим.

    - Кто-то с деревней счеты сводит , - уже весной подвел итог Канарей.

    Федякинцы словно ждали этих слов, заволновались с новой силой и решили 

еще раз позвать районную милицию, которая осенью уже была и ничего, конечно, 

не нашла. Теперь в район собрали целое посольство - с челобитной и дарами. 

Возглавили же посольство Канарей,  Халыч и Васяка, все трое в кожанках и 

вычищенных  сапогах,  трезвые, вымытые, постриженные.

    Прибыв в район, выборные сразу же направились к первому партийному 

секретарю. Хотя он и назывался теперь по-иному – главой администрации ,- но 

личность была та же, знакомая всему району до боли .И сидела она, невзирая ни 

на какой капитализм, в том же кабинете ,в том же кресле. Даже костюм на этой 

личности был тот же – добротный, ноский, не наш, с каким-то не то отливом, не 

то мерцанием, не то искоркой. Он и из-за стола вышел так же, как выходил 

последние тридцать лет: чуть припадая на левую ногу, строго улыбаясь, 

суховатым жестом приглашая рассаживаться и пожимая каждому руку.

    - Ну, что там у вас, Канарей, приключилось? – сказал  секретарь, 

дождавшись ,когда все расселись и наёрзались на стульях, прилаживаясь к 

долгому сидению. Канарея он знал как главного федякинского  ходатая. В таком 

качестве знал, кстати, Канарея и первый секретарь области, называвшийся ныне 

губернатором.

    Когда-нибудь, может быть, и представится случай привести полностью  хотя 

бы одну из речей Канарея. Чтобы каждый  на себе почувствовал чарующую силу 

его слова и оценил потрясающую точность этой клички – Канарей. Сегодня же 

приведем лишь самые последние слова его речи, которые он, как обычно ,усилил 

эффектно выброшенной в пространство рукой:

    - Помогайте, Евдоким Захарович, помогайте! Иначе конец нашей деревне – 

смутой вся изойдет. Виданное ли дело, мужики заборы на меже начали ставить – 

волками друг на друга глядят...

    — Так чем же я-то помочь могу, - ответил бывший партийный начальник, - 

ведь, тут чисто милицейское дело, и шли бы вы лучше к Пыткину...

    - Да были они уже у нас, были,  - перебил начальника Канарей .-Вы что 

наших ментов не знаете?3абыли,что без хорошего пинка под зад они и в своем 

доме кражу расследовать не станут.

    - Ну ,ладно, ладно...Ты, Канарей, не очень-то...Не забывайся - не на 

митинге, - возвысил голос начальник и так зыркнул на Канарея, что тому 

мгновенно вспомнилась коллективизация. Пять лет было  Канарею ,когда волокли за

 грудки из собственного дома его деда, но  помнил он все до мелочей.

    - Ты извини,3ахарыч,если что не так, - смягчил сразу же свой тон Канарей, 

но при этом и на ты сразу же  перешел. - Но нам и вправду нужна твоя помощь. 

Уж ты не выдай, а...

    Может быть, эта резкая перемена в тоне, этот переход от демократической 

развязанности к старинной простодушной уважительности произвел впечатление на 

Захарыча. Может быть, он вспомнил, что никогда и никому не удавалось 

отвязаться от Канарея - повисал, как бульдог, мертвой хваткой, и разжать его 

челюсти было  невозможно. Ведь тогда ,в тридцатом, отец этого Канарея пол-

России измотал в разговорах - до самых страшных мест в Москве дошел: на 

Лубянке по доброй воле был, к самому Сталину через кремлевскую стену лез. И ведь

 добился своего: и дом вернули и старика-подкулачника назад из ссылки 

привезли. ..Одним словом, Захарыч подумал, подумал и решил проявить чуткость.

     - А кого сами подозреваете, - перевел он вдруг разговор в практическое 

русло, - Кольдян, я слышал, сидит. Неужто Гундос за старое взялся?..

     Евдоким Захарович был все-таки выдающимся руководителем .Вы  думаете из 

особой любви к Федякино был он так осведомлен? Или, может быть, полагаете, 

что сам он был родом из Федякино? Ничего подобного. Он просто принаддежал к 

той старой гвардии ,которая и вправду была в гуще и знала все.  Любая, самая 

захудалая деревня района цепко удерживалась его памятью. Поэтому ,наверное, 

несмотря   на почтенный возраст, на захудалое образование, полученное заочно 

в сельхозтехникуме ,на ужасный партстаж, он с абсолютным отрывом уже трижды 

выигрывал выборы в районе, не оставляя и малейшего шанса  мордастым 

предпринимателям, увешенным дипломами юристам, директорам совхозов...

     - Нет, нет, Евдоким Захарович. С Гундосом мы бы справились сами. Но он 

тихо сидит .А с тех пор, как Васяка заплел его в штакетник ,вообще на глаза 

не показывается. Тут, Захарыч, - продолжил Канарей, - дело похуже. Тут не 

просто кражи ,тут, я боюсь, диверсия против деревни. Тут...Танькин след, - 

добавил Канарей, почему-то переходя на шёпот.

     - А что, улики есть? - Захарыч тоже понизил свой голос.

     - В том-то и дело, что нет ,чисто все сделано .И без обыска ее  не 

взясть. Потому и пришли к тебе - разреши обыск. Сердечно просим - разреши. За 

ценой не постоим...

     - Да вы что, мужики, - вскочил с места Захарыч. - Вы забыли, в какое 

время живем .Да меня самого тут же сунут в каталажку, если вмешаюсь…А 

газетенка наша? Вы представляете, как она завоет на всю область про Танькины 

права человека?... 

     -Ты не горячись,3ахарыч,не горячись. Ты что думаешь, мы совсем уж пеньки 

- закона не знаем, время не чуем. Мы не просто пришли - мы с планом. Не 

пойдем же мы с этим планом в милицию, к Пыткину.. .Ему не объяснить...А ,вот, 

тебе, мы знаем, объяснить можно .А ты, если захочешь  ,можешь и Пыткину 

объяснить.

     - А что за план?

     - План хитрющий, - лукаво улыбнувшись, ответил Канарей. – Нас здесь 

сколько? Шестеро. Так, вот, мы все добровольно разрешаем себя обыскать. 

Милиция, которую ты пошлешь, начнет обыск с нас. Бдительность усыпим, а потом 

внезапно - четвертой или   пятой - обыщем Таньку.

      - А если у нее ничего не найдут?

      -  Обижаешь,3ахарыч,все схвачено. Первые три дома - это ее соседи 

слева. И если мы с них начнем - она задергается, она себя завсегда обнаружит, 

коли ей четвертой идти. Ну а уж если не обнаружит ,мы справа пойдем - в клещи 

ее,  в клещи!.. Вот, посмотришь, Захарыч, она дернется. Она, может быть, и на 

втором еще доме дернется. ..Так что зови Пыткина. Мы ,вот ,и гостинцы для 

него прихватили. Ты-то мзду, мы  знаем, так и не научился брать .А милиции, ей вон куда 

тащиться. Да еще, того гляди, жизнью рисковать…

                                        9

    Канарей не ошибся в своих расчетах: Танька дернулась на втором доме; 

когда поняла, что милиция приехала не к одному только Халычу и от него 

двинулась в ее сторону .Пока "потрошили" Халыча, Танька стояла около своего 

дома ,руки в боки, и наблюдала. Когда же милиционеры и понятые вышли вместе с 

улыбающимся Халычем на улицу, Танька, как сообщил потом один из сыновей 

Васяки , специально посаженный в бурьян около ее дома, аж вся напряглась: 

руки с боков скинула и въелась глазами в дорожку, что вела от дома Халыча к 

выгону - все высматривала, куда повернут .А как в ее сторону повернули, 

длинно выругалась и пошла в дом.

     Еще милиция только направлялась ко второму дому, а в Танькином бурьяне 

уже началось легкое шевеление. Это внуки и внучки Васяки, посланные его 

сынами, поползли,  чтобы донести до всех: "Дернулась Танька, дернулась..." И 

все  Федякино ,примкнувшее к своим окнам - и это несмотря на то, что операция 

готовилась в глубочайшей  тайне - с облегчением вздохнуло :"Ну, теперь 

попалась, шалава!" 

     Потом будут говорить ,что раз вся деревня об обыске знала за неделю и не 

только знала, но кое-что попрятала - мало ли что ментам в голову ударит , - 

раз даже активисты, такие как Канарей, перед тем как отправиться к Захарычу 

подозрительно долго разгуливали по своим огородам с лопатами, то почему тоже 

самое не сделать бы и Таньке.

     - Да, попрятала, попрятала она все лучшее свое добро .И гробы попрятала, 

- будет кричать в магазине давнишняя ненавистница Таньки Дусяка.

     Но все это будет потом. А пока Танька вошла в дом ,а через десять минут 

на крыльце появился Толик с вместительным мешком на плече и свежайшим  

фингалом под глазом. Но тут же из бурьяна, слева  и справа от дома, поднялись 

два Васякиных сына. Толик заметался и убежал в дом .Но уже через полминуты, 

видимо, после очень сильной затрещины, он вылетел из двери, выходившей во 

двор. Но тут же из бурьяна, на меже слева и на меже справа, поднялись еще два 

сына Васяки.

     Танька, конечно ,помнила, сколько у Васяки сыновей - если он вывел их 

всех, то из дома не только Толик - мышь не уйдет. Знала она и то, что не 

пустить милицию в дом она сегодня не сможет. Вот, если бы они пришли к ней 

одной, она бы подняла крик, и тогда народ мог бы повести себя по-всякому – 

это как и что кричать. Можно ведь повернуть народ и против ментов... Но раз 

обыск общий и никого не щадят, крик не поможет - сорвут двери, вырвут рамы, а 

в дом все равно влезут. Танька хорошо знала федякинские правила жизни. Она и 

сама повела бы себя так же; могла и ментов начать крушить, могла и рамы 

выворачивать...

     Так ли, иначе думала Танька никто и никогда не у знает .Может быть, у 

нее в эти  полчаса вообще не было никаких мыслей – осталась одна только боль, 

одна только смертная тоска:" Обложили - не вырваться теперь...”

     Через полчаса, когда милиция все еще находилась во втором доме, из 

правого окна Танькиного дома повалил густой дым, и тут же жарко занялись 

фронтон и крыша. Из дома с сумасшедшим криком выскочил Толик, а через пять 

минут вышли два Танькиных внука, одетых во все зимнее и с мешками на плечах. 

За ними шла Танька - в валенках, полушубке ,с двумя огромными чемоданами и 

двустволкой. Танька бросила чемоданы на траву, скинула с себя и внуков теплую 

одежду, прошла во двор и открыла двери своих закутов. Разволновавшаяся 

скотина - пламя охватило уже всю крышу, дым валил уже из всех окон -  

бросилась на выгон.

     А к дому уже бежали люди. Милиция тоже бежала, но каким-то уж очень 

неуверенным бегом. Танька тем временем подошла к чемоданам, открыла один из 

них, вынула лежащую сверху клеенку и, расстелив ее , вытряхнула  содержимое 

чемоданов и внучьих мешков.

     - Нате, ищите! Все, что лишнее - ваше - сказала она подбежавшим. Сказала 

- как сплюнула. Потом глянула на раскрасневшиеся милицейские рожи, в их 

промытые свежевыгнанным  самогоном глаза и расхохоталась:

     - Во, как вы обыскиваете, псы поганые...

     Менты дали Таньке возможность  высказать  все, что она думает о них и 

только потом попытались было возмутиться .Но в это время начал лопаться шифер 

на горящей крыше , и все взоры обратились к дому. 

     -Ты что стоишь в развалку, дура , - подлетел к Таньке Васяка в окружении 

девятерых своих сыновей , - все ведь сгорит… 

     - А ну стоять, - гаркнула Танька, схватила лежащую на земле двустволку, 

бросилась к порогу дома  и взвела курки - свое спасайте, а с моим я сама 

разберусь.  

     Возглавлявший милицейский наряд Пыткин попытался было протянуть руку к 

кобуре, но тут же ее одернул - Танька вскинула ружье и дуплетом пальнула в 

воздух.

     - Не шали, Пыткин, у меня не дробь, у меня - на медведя, -злобно 

крикнула Танька, заталкивая два новых патрона и не сводя глаз с Пыткина. - В 

дом я тебя все равно не пущу. Ордеру у тебя так и так нет, а если есть, то 

подотрись им, - и еще раз пальнула в воздух дуплетом.

     Хоть после двух застолий и был готов  Пыткин на любые подвиги, хоть в 

кобуре у него и находился не бутерброд с сыром, а настоящий пистолет, он все-

таки приказал своим архаровцам отступить. Уж больно грозна была Танька. А в 

отсветах пылающего дома своего - так просто страшна. Вместе с милицией 

отступило и Федякино - все к тому времени собрались. Так и стояли молча, пока 

дом не выгорел полностью. Федякинцы, все как один - кто с ведром, кто с 

багром, - кучка милиционеров среди них и Танька с направленной на всех 

двустволкой. Она так и не повернулась к дому.

                                           10

           Уж на что федякинцы считались народом скрытным ,умеющим не 

раскидывать свои чувства налево направо по каждому случаю ,но и они несколько 

дней после пожара  находились в настоящем шоке. Как молча разошлись от 

сгоревшего дома, так и молчали с неделю. Все, что случилось, никак не 

укладывалось в их головах. Ведь все видели, что Танька была трезва и в 

здравом рассудке. Ведь все знали, ч т о для нее значит ее добро - не было в 

деревне, а, может, и во всем районе более рачительной хозяйки: каждую 

хворостинку в дом волокла...

     Когда же федякинцы заговорили - сбросили   оцепенение, в которое 

повергла их своим чудовищным деянием Танька, то и тогда они так и не смогли 

прийти к чему-либо путному - все случившееся никак не связывалось вместе...

Если огороды прошлым летом драконила она ,то зачем? На своем гектаре, 

ухоженном так, что цепляй его трактором да волоки в Москву  на выставку, 

Танька выращивала все, что можно, и в таких количествах, что с трудом 

изводила это за зиму... Если со зла пошла по огородам, а осенью погнала своих 

мужиков чистить безнадзорные дома, то за что ей на деревню злиться? Разве мы 

всей деревне не  провожали душку ее малого - ведь плакала тогда перед народом 

и не стыдилась совсем своих слез... Ну дали, конечно, маху - позвали Пыткина.

 Так ведь не из-за нее же позвали - из-за деревни: с ума люди стали сходить 

,межу перегораживать. А потом  - каждый малец в деревне загодя знал про 

ментов, и от Таньки тоже ничего не скрывали - могла бы и припрятать ,коль что 

не так. Но зачем домяку-то палить, которому еще лет сто стоять? Не из-за 

рванья же, что из тех домов унесла?... Неужто из-за гробов, будь они неладны? 

Ну пусть они там стояли. Что из этого? Всегда, ведь, можно отбрехаться: для 

себя, мол ,и семьи впрок припасла. И любой, самый хитрый мент не найдется, 

что ответить... А потом, что мент? Ну пришли бы они и даже вместе с понятыми. 

Танька, что, стол не может сделать что ли?0на такое на стол метнуть может, 

что ни один мент, ни один понятой не устоит и от восторга душевного через 

полчаса целоваться полезет. А тогда  менты уже были тепленькими , их и 

кормить-поить не надо - укладывай штабелем, и все дела. Жечь-то зачем?..

     Неужто  она настолько обиделась на весь мир, что  стерпеть не смогла ? 

Но за что?.. Может быть, за то, что не взяли ее в делегацию по обыску? Ну не 

могли мы тебя, дурья голова, взять, хотя ты и есть самый  общественный 

человек в деревне - Халыч с Васякой тебе и в подметки не годятся. Ведь тебя 

же саму обыскивать собирались...

     За всеми этими разговорами федякинцы не обратили внимания на слова одной 

совсем уж древней старухи, о которой не помнили даже чья она. Знали только, 

что была она в свое время лучшей подругой то ли Танькиной  бабки то ли 

прабабки. Эта старуха и сказала соседке, узнав о пожаре:

     - Экое диво…  Да это к ней Кэм опять приходил. Он еще к бабке ее, Раяке,  

повадился. Уж я-то знаю. К Нинке, Танькиной матери, не ходил.  Она его к себе  

и на дух не подпускала -  все в церковь  бывало, все в церковь. А уж потом, 

когда Танька заневестилась , к ней стал бегать. Вот и опять, видать, 

прибегал…

     Случилось все это в конце мая, было совсем уж тепло. Танька с семейством 

поселилась в одном из своих сараев и тут же начала резать скотину и птицу – 

Толик, Толян с Людкой теперь не вылазили с районного рынка. Сама же Танька 

пошла по домам .Она обошла все деревни в округе, рассказывая о своем горе и прося помощи. 

И хотя впереди Таньки катилась по деревням молва - сама, мол, 

стерва, запалила,  чтобы новый дом отгрохать, еще лучший; хотя о Таньке в 

иных деревнях знали не меньше, чем в Федякино, и также не питали к ней 

никаких теплых чувств, деньги давали все. Ругали на чем свет, кто в глаза, а 

большинство за глаза, но деньги давали: кто синенькую,   а уж зелененькую – 

каждый.

     Деньги продолжали давать и после скандала с утюгом .В одном из домов, 

когда хозяйка вышла за деньгами ,Танька схватила со стола еще теплый утюг и 

сунула его в сумку. Пропажу обнаружили тут же,  бросились вдогонку и утюг 

отбили. А на следующий день об этом знали все и в Федякино. И вновь взялись 

за Таньку :вспоминали о директорской шапке и чесали затылки- зачем ей 

понадобился этот старинный неэлектрический утюг.

     В середине лета, Танька вместе с Толиком, Толяном и Людкой ,вместе с 

двумя внуками покинула Федякино. Пропала и все тут .Оставив коробку 

сгоревшего дома, десяток пустых закутов, засеянный под завязку гектар, и штук 

тридцать кур на дворе. Ушла она налегке : два чемодана, да на спине у каждого 

по сидору...Такими их видели в райцентре при посадке в автобус, отходящий в 

южном направлении.

     Может быть, Танька просто надоела деревне, но ее побег, можно сказать 

,остался не замеченным. Кто-то, правда, высказался и по этому поводу :мол, 

сын покойный еще вон когда надоумил ее перевести все добро в доллары 

,насобирать с народу денег и тю-тю в теплые края…

     Канарей же припечатал:” Это она в Чечню подалась, к Басаеву...”

ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ		ПОИСК  ПО САЙТУ на сайте  в интернете
НАПИСАТЬ  АДМИНИСТРАТОРУ                САЙТА	Рассылки Subscribe.Ru Советую прочитать	©ВалерийСуриков