РОССИЯ – ЕВРОПА: ЧЕТЫРЕ    СКОЛА   ПРОБЛЕМЫ  

В конце  года   в  сети появилось  несколько нетривиальных  работ,  посвященных  проблеме «Россия- Европа.    Академичность  Бориса  Межуева,  страстный  напор  Сергея  Батчикова,  презрительный  прищур      А.Дугина, корпоративные  грезы   Олега Платонова  и  византийские  аллюзии Аркадия Малера очень  удачно,  на  мой  взгляд,  дополнили друг друга.

 1.   Борис  Межуев

Обсуждая     эту   проблему, Б.Межуев ("Восточный экспресс из Модерна в Постмодерн и обратно" ,     (http://politklass.ru/cgi-bin/issue.pl?id=919)  исходит прежде  всего  из  наличия   ценностного  расхождения  между  западным и  восточным  вариантами  европейской  цивилизации,  которое конкретизируется    как  расхождение   западной  постмодернисткой  аксиологии и аксиологии российской,  преимущественно  модернистской,  но   с  ксенолитами,   выразимся  так,  не переработанного традиционалистского. 

Высшая ценность модерна -    свобода   человека  от  внешней  власти. Государство -  главное  средство   защиты. Нация   -  коллективный носитель высшей  ценности   и, следовательно, связующее звено индивида  и государства при  решении этой  задачи. Решая свою  задачу,  государство  может  присваивать  себе     часть  индивидуальных  прав, то есть  посягать   на то,  что  призвано   защищать. Поскольку свобода здесь – «лишь независимость от власти, и ничего более», то  утрачивает  свою  ценность   все  многообразие    ценностей  групповых(классовых, этнических и пр.).     

  Основная целевая  и  ценностная  установка постмодерна  «реабилитация  прав разнообразных меньшинств».Универсалистские  принципы модерна  показали свою несостоятельность  прежде всего  на  социальном поле, где     претензии  трудовых меньшинств (одного  класса)  и  были противопоставлены     ценностям всего общества.     Именно  по стопам   пролетариата  в  дальнейшем  двинулись  иные  меньшинства – этнические,  гендерные,  и  пр.   Партикуляризация, приватизация   энергично  захватывают, таким образом,   ценностную сферу. Универсальной становится характерная  для  постмодернисткой  идеологии   инверсия(  перевертывание ­)   незыблемого  для  модерна    иерархического  соотношения  части  и  целого ( часть  всегда   внутри  целого)  ­-  опрокидывание  его  в  плоскость  (  часть    рядом  с  целым  и  по    статусу  подобна   ему ).  Поскольку    иерархический  принцип    является  сущностным  принципом   всякого  человеческого сообщества,  то  не может не появиться    какая-то  иная, на других  основаниях  выстроенная   иерархия. Или   «некое сверхобщество,которое возвышается над целым множеством более мелких обществ и в целях утверждения над ними всячески способствует не просто дифференциации частей, но их обособлению». То  есть    попранное было  целое  возвращается,    но качественно оно    совершенно  иное.      Если  в  модерне   иерархический  принцип   вырастал  изнутри,   являлся   естественным стержнем,  то   теперь  он  становится   исключительно  внешней  скрепой  -  корсетом, оковой,  в      гипотетическом  мягком  варианте -   облаком (  в  звездно-полосатых  штанах  дяди  Сэма,  естественно  - куда  от  них  на  этой  планете  денешься  )..

  Б.  Межуев    подробно  характеризует  особенности  этого нового – постмодернистского  -  целого   и    его главной   нормы,  восходящей  к   бобоковскому «обнажимся»  -   сбросим все  условности  и  табу  с  корабля современности. Но, к  сожалению, Б. Межуев оставляет   без   внимания   внутреннюю  противоречивость  постмодернистской   иерархии.  Вертикальная  по  форме,    она    сверх  всякой  меры  усиливает   роль горизонтального.    И  в     этом  есть  что-то  дурное,  шизофреническое.   Такое  двоение  на сущностном  уровне  просто  трудно  рассматривать   как   здоровое  явление …

   Четко  определена  Б. Межуевым   и  главная  причина,  спокойной  реакции  народных   масс  на современные  иерархические  и ценностные манипуляции.   Последние   слишком  уж  хорошо  коррелируются  с ростом  благосостояния  и  безопасности  существования  и  воспринимаются   потому  ПОКА,  как и  счастливая  находка  человечества:  наконец-то  можно  пожить   во  благе  - без глобальных  войн  и потрясений.  Складывается  впечатление,   что и  сам  Б.  Межуев  находится  под  некоторым  влиянием этой  иллюзии   -   мировоззренческий постмодернизм, похоже, принимается им  в  качестве  чего-то естественного,  не представляющего  особой    опасности  для европейской   цивилизации.

      Россия  находится  как  бы  меж  двух  огней.  Инстинктивно(  исторически, сущностно) она    тяготеет  к  модерну  - в   качестве  постмодернисткого  кашеподобного  варева  она  попросту  немыслима. Но  с другой стороны, без постмодернизации России иллюзорен западно –европейский  рай  на   земле.   И  Европа  с  Америкой  потому  жизнь  свою    должны  положить  на  то,  чтобы   опутать  Россию -     одурманить  ее постмодернисткими  чарами.

Б. Межуев вроде  бы  чувствует,  что  России -то    угрожает  опасность:  « следует отдавать себе ясный отчет в том, что любая интеграция в европейский мир потребует от России радикальной ценностной перестройки, на которую она в настоящий момент едва ли способна пойти….Именно поэтому России и Европе в настоящий момент необходимо вполне четкое размежевание по цивилизационному  признаку». Но, как  видите,  для  него это  - лишь  пока-опасность.  Дойдет  Россия до  кондиции   -  рысью устремится  за  Европой.  Сбрасывая   кандалы  своих   обветшалых  ценностей  и …разламываясь  на  бегу… Так вроде  бы  получается…

    2.  Сергей  Батчиков

             С. Батчиков    ( "Дыхание хаоса" ,  http://www.apn.ru/publications/article18608.htm) представляет, можно сказать, противоположный  подход  к  проблеме.  Постмодернисткий  проект   развития цивилизации, то есть  все  то, что  у   Б.Межуева  упрятано под  термином сверхсообщество)       увязывается   С. Батчиковым с доктриной   нового мирового порядка — глобализацией.  И  прорисована  она  в  беспощадно   жестких  красках:  «цивилизацию трущоб», «неоязычество», «полный   отказа от гуманистических идеалов», «опустошение, чистка от людей целых стран и континентов»,  «глобальная  война  неолиберального Запада против остального человечества»,   «дегероизация сознания молодежи, насаждение  культа силы и вседозволенности как нормы жизни», «внедрение антигуманных и антирациональных установок массового сознания», « революция отщепенцев»,  «системные операции против национальных экономик»,  «мировая информационно-психологическая война»…

         Академическог благодушия,   характерного  для  Б.  Межуева,    у  С. Братчикова  нет и в помине.  Сконструированные им картины   постмодернистского  рая  -  всецело   апокалипсические  картины...    И  мне   представляется,   что  этот   явный  перебор,  это очевидное сгущение красок в  нынешней российской  ситуации  является  крайне  полезным.  Мы  настолько  сбились   с  пути,  настолько  позволили  себя одурманить  потребительскими   испарениями  Запада,  мы  в  такой  степени доверились  нескольким десяткам  наших  самозваных   властителей  дум    и настолько  позволили  им    оттеснить и  вековые традиции,  и   великую  культуру,  что  нам    сегодня  просто  необходимо   особенно  резко выгребать  в  противоположную   сторону.   Чтобы  выстоять  и   в  конце  концов  вырваться   из  безумного  западного  мейнстрима  (  так, кажется, принято  сегодня  обзывать  главную  тенденцию ).    

       Насколько, интересно, это понимают два наших новоиспеченных консула,   выстраивающих  теперь  уже  горизонталь  власти  между   Кремлем  и  Домом  на  Краснопресненской  набережной…

    С.Братчиков  делает  в  своей  работе   хотя  и   скромненькую,    но  выписку  из  А.  Панарина:  «Монетаризм — больше чем одно из экономических течений. Он является сегодня, может быть, самой агрессивной доктриной, требующей пересмотра самих основ человеческой культуры — отказа от всех традиционных сдержек и противовесов, посредством которых любое общество защищалось от агрессии денежного мешка»…

  Это,  конечно,  еще   не  мировоззренческий прорыв, но та маленькая  подвижка,  с  которой, пожалуй,   можно  связывать  какие-то надежды  на ренессанс   русской   идеологии. По  моему  глубокому  убеждению только  тогда и  можно  будет  говорить о  возрождении национально  ориентированной    элиты,    о  том, что  она действительно  превратилась  из  «элиты»  в  элиту  -  когда   те,  кто  претендуют на  право  высказываться   по  достаточно  общим   вопросам  бытия, начнут   осваивать наследство  таких  своих  современников  как Александр  Панарин.

    На  то,  что  от России,   чтобы   выгрести, вырваться  из европотока,  потребуются   сегодня сверхнапряжения,     указывает и  состояние (  уровень агрессивности  прежде  всего )  самого   этого   потока,  совсем  недавно  и    самым   замечательным  образом  охарактеризованное в      интервью   одной знаменитой супружеской    пары (Новая волна богатства,  http://www.expert.ru/printissues/expert/2008/02/interview_elvin_i_heydi_toffler/).  Откровения   философов-футурологов  Тоффлеров    -  это   величественный   апофеоз  потреблению,  сметающему  все  без  исключения    на своем   пути: «Сегодня мир находится на пути к созданию совершенно новой системы богатства. Такие системы возникают нечасто, но каждая формирует новый стиль жизни и новую цивилизацию. Не только новые структуры бизнеса, но и новые типы семьи, виды пищевых продуктов, моду, новое отношение к религии и свободе личности»... 

  Слепота поразительная, фантастическая…Они  даже  не  задумываются   о  том,  что  в  основу    у  них  заложено  массовое  и  бесстыдное  ограбление  -   что восславленное ими  сверхпотребление  немыслимо   без  нарастающей  нищеты большинства…

  И    полное  отрицание того,  благодаря чему  сама Америка   когда-то  начала  свой  рост.  Свинья  под  дубом…  Оплывший жиром  американский  хряк,  подрывающий  корни    мировой  цивилизации…

3.    Александр   Дугин  и    Олег Платонов

      Оценки    А. Дугина  ("Альтернативная Европа ", http://www.mn.ru/issue/2007-47-38)    можно,   похоже, считать   оптимальными.     Во-первых,  Россия  определена   у  него не как часть европейской цивилизации,  а  как « равнопорядковое  Европе  явление»,  то есть   как самостоятельная,  самодостаточная  цивилизация. Он  не  говорит,  правда,   о  том,  что   в западном   своем  варианте   европейская   цивилизация  зашла   сегодня  в тупик и  без поддержки восточно-европейской (  российской )  самостоятельно  из  этого тупика  не  выберется. Но само признание  России  как особой  формы европейской  цивилизации  важно  здесь чрезвычайно  важно,  поскольку   не только избавляет   нашу  страну  от  необходимости  кого-то  догонять,  под  кого-то  подстраиваться,   но  и,  как  минимум, открывает  возможность   говорить  о  взаимодействии  двух  цивилизаций   на  паритетных  основаниях.

Сама  западно-европейская  цивилизация, по  мнению А. Дугина,  неоднородна,  и  в  ней      интенсивно  вызревает  и  обретает  автономию  чисто  американская   идентичность.  Европа,  получается,  как  бы  зависает   между   двумя  возможностями  -  между наименее  деформированным,  традиционным вариантом христианской   цивилизации, еще  сохранившейся  в  России,  и  другой  крайностью -  чем -то  предельно  утилитарным,  жадно потребляющим, распластанным  в  плоскости.    А.  Дугин  касается даже    и  такой  экзотической   возможности,  как  присоединение   Европы   к  России.   И  хотя, как  он  считает,  сейчас  это малореалистично, но кто  знает,  как  сложится  противостояние  двух гигантов  идеологии - России   и  Америки -  да    еще   в   усиливающемся     мусульманском поле…

Опорное  же  заключение  А. Дугина  (« Россия - это альтернативная Европа. Мы никогда не сможем стать Европой. Те, кто говорит об этом, либо невменяемы, либо сознательно нас обманывают» ) звучит  предельно   определенно. И  столь же  определенно,   увы, расходится  с  некоторыми  положениями   первой  развернутой  речи  второго (пока)   консула.

Позиция  О.Платонова ("Духовные ценности Святой Руси и корпоративное  государство", http://www.rv.ru/content.php3?id=7275) по  существу  своему  очень  близка  к   дугинской,    но   в  ней   значительно острее  и четче проступает  идея  кризисности    западного  варианта  европейской цивилизации.   Важно  и то,   что с   ссылкой  на одного  из  славянофилов  он   привлекает  внимание   к  истокам   этого  кризиса:

« Начиная с эпохи Ренессанса вся культура Запада постепенно отходит от духовных ценностей Нового Завета и заменяет их ценностями Талмуда. Меняются менталитет и психология европейца. Из христианина средний европеец превращается в язычника – жадного потребителя товаров и услуг, умело управляемого "избранным народом"»
    Нужно, конечно,  с большой  осторожностью относиться  как   к   имеющемуся  здесь резкому   противопоставлению   эпохи  Возрождения  и  ценностей  Нового   Завета,   так  и  к  менеджерским   возможностям «избранного  народа».  Но  идея противостояния и борьбы    смыслов  Ветхого и  Нового  завета при формировании  двух  вариантов  европейской   цивилизации (  западного и восточного), представление  о  сущностном  расхождении  России и Запада  здесь  явно  поддержаны.  И усилены. 

       О.  Платонов  считает, что    это  расхождение  уже  нельзя  относить   лишь  к  чисто   теоретическим  -  его     самым  решительным  образом   следует  перевести   в  практическую  плоскость -  «духовные ценности русской цивилизации»   должны  стать  «основой создания мощного национального корпоративного государства».  То  есть  российское  государство  обязано  не  только  всеми  средствами  ограничивать  попытки   подстроиться   под    западную   цивилизацию,   но  и  оказывать  сильнейшую  государственную поддержку    исконным  духовным   ценностям  русской  цивилизации.

      И  он конечно  же  прав.  При  нашем,  особенно  близком к  евангельскому,   толковании   христианства,  при наших  масштабах  и природных  богатствах,  при   нашей  естественной  и  нисколько  не имперской  многонациональности,  при нашем,  наконец, колоссальном опыте строительства социально  ориентированного   государства  мы  просто  обязаны   начать материализовывать наши  духовные  ценности  -  осторожно и   неторопливо   обращать  их  в  правила  ежедневной  жизни.

            4.  Аркадий   Малер

В  своем  фундаментальном  исследовании «Преодоление  постмодернизма» , http://www.katehon.ru/html/top/philosophia/preodolenie_postmoderna.htm  А.  Малер  предлагает, на  первый  взгляд,  весьма    завершенную концепцию  мировоззренческой   триады  «  традиция -модерн – постмодерн»,  где  переход  от   традиции  к   модерну    также  воспринимается  как    смещение   в  ценностном   ряду  - от     абсолютного  ( объективно-онтологического)  в пользу  относительного (  человек  как  мера  всего),    от  теоцентризма  в  пользу антропоцентризма.     Но  смещение  крайне  резкое:    решительный   отказ  от  одного  в  пользу  другого.    Похоже, что   именно это  «экстремистское»  толкование  и  является   той  неточностью,  которая  в  конце  концов  ограничивает  возможности всей концепции.   Ведь  даже   в  области    самого  отвлеченного   мышления,     даже  у  одного  конкретного   апологета  модернизма    это  смещение  не  носит  характер   разрыва,  а  является    достаточно мягким  переходом, тенденцией,  которая   лишь  внешне   независима   от    традиции,     а  в  действительности   осуществляются   через  влияние  на  нее.  Влияние модернистского   на  традиционное,   которое обеспечивает   очищение  традиции от  всех  отложений, ее    омоложение  и,  в конце концов, ее существование,  полностью как  раз     и теряется   при   «экстремистском»  толковании.

Возможно,     все  это    не  просто  принять,  но  традиция   столь  устойчива   все-таки    благодаря   ее  постоянному   модернистскому   обновлению.  Таким  обновлением   по  отношению к   иудейской  традиции     вполне  можно  считать   христианство.   Именно   резкий  отказ  привел  иудеев  к  тому,      к  чему  привел   - к  своего  роду  этнической  автаркии, к утрате  ими     цивилизационной    инициативы.

 Чрезмерно  резкие  границы,  проводимые   А. Малером, несомненно  полезны.  Так же,  как  полезны  систематизирующие классификации,  как   полезны  все    графии…   И   предложенная   А.Малером   коллекция   из  двенадцати историософских   суперпозиций  вещь,  несомненно,     нужная…Эти  девять  механических   трехкомпонентных смесей   и  сами  три компонента  в  чистом  виде,  вне  всякого  сомнения,  помогут     навести  хоть  какой-то  порядок  в  нынешнем  мировоззренческом  многообразии … 

Но  ведь  кроме  графий  есть еще и  логии  …Для      них  же,   занятых  в  основном  функциональными,  а  не   формальными  особенностями  и  ориентированных   на взаимодействия   и  взаимовлияния,   чисто  механические  смеси    не  представляют  особого  интереса … Поэтому в  той  же   мере,  в  какой    построения  А. Малера     хороши в качестве  описательных,  систематизирующих,  они   несовершенны   в  качестве      модели  реальных  цивилизационнных  процессов.

  А. Малер  рисует  свою историю  европейской  цивилизации  смелым,  крупным   мазком. Но   он  категорически  отказывается  смешивать  краски.  Он  вообще, похоже, не пользуется  кистью   и  палитрой,   а   жмет   их  из   тюбиков  прямо  на  холст.   И  он  вроде  бы,   порой,  признает   смешение:  «никаких четких границ между этими “волнами” нет, они наслаиваются одна за другой, и никогда не исчезают бесследно…». Но на  поверку это  -  смешение  без влияния  и   его  « логия»  по  существу   так  и  остается     «графией».

Именно  на   механическом  характере    связи  традиция -  модерн    строится   представление   А.  Малера  о  постмодерне.    А.  Малеру  явно    несимпатично   представление   о  постмодерне (ПМ)  как  о  мутации  модерна,  допускающее взаимодействие    и взаимовлияние   в связке  традиция –модерн  и  позволяющее  рассматривать  ПМ  всего лишь как  патологическое отклонение, как  некоторый   трагический     сбой,    последствия которого  цивилизация   вовремя  не  оценила,  да  и просто по состоянию  организации своей  оказалась  не готовой  к  подобному  нарушению  интеллектуального  ритма. То  есть  не  имела  ни понимания  опасности,  ни средств  для   локализации  болезни.

 Заболевание    неокрепшего, не накопившего  силы  организма… Как чума,  холера, проказа в каком- нибудь  15  веке... Как эпидемия, возникшая при   попытке   приспособиться к  изменившимся  условиям ( к  интенсификации  информационных  потоков  прежде  всего)  и  спровоцированная   наивно,  по-детски   понимаемой  свободой … 

    А.  Малер,  судя  по всему,  склоняется   к  одному из   двух  других   названных  им вариантов,  в  той   или  иной  степени  допускающих   определенную  самодостаточность  постмодерна (то  есть   чума,   не  как   болезнь, а как  одно  из естественных   в  целом  состояний).  Отсюда и  его   замечательная   классификация,  и  его  экзотическая  установка:  «с Модерном против Постмодерна, … с Постмодерном против Модерна».

Можно,  конечно,   допустить, что  альтернативный, самодостаточный  ПМ  выскочил на путь  человечества  «неожиданно,  как убийца  из- за угла».  Можно уповать  на  новое  Средневековье,  говорить  о том,  что модерн  рухнул, традиция   перехватила    историческую  инициативу  и,  если ей  удастся   умело  стравить    модерн  и  ПМ,  то   она непременно   полностью восстановит свои  позиции.  Но  для  таких  оценок   необходимо,  по  самой крайней  мере,  допустить,  что  ПМ является пусть  аномальным,  но  здоровым  и  способным   к устойчивому существованию   образованием.    И  понятно,  что  все  эти  построения  теряют    смысл,  если  ПМ    - болезнь.  Тогда  не  об    экзотических  союзах  должна   идти речь,  а  об    источниках  болезни  и  средствах  ее   лечения.

А  это  крайне  сложно  уже   по   самой  постановке  задачи,  поскольку болезнь  из  той сферы  (область   идей),   которая  уже  не  один  век   с особым  ожесточением  защищается  от  всякого   внешнего   вмешательства,  какого-либо  управления или   общественного воздействия.     Одна  только  мысль  о  подобном  вмешательстве  для   сегодняшнего  интеллектуала   кажется  настолько  дикой, что     для   ее  легализации  в  его  сознании  необходимо  что-нибудь  вроде масштабного  цивилизационного   кризиса...  Но  источник    искать   можно  и  нужно  уже  сегодня.   И  искать    в кризисных  явлениях  философии, например, в  тех  трагических подвижках   отвлеченного  мышлении,  что  связаны   с  именами  Гуссерля  и  Хайдеггера,    слишком  уж  решительно   снявших    в  свое  время  узду с    мышления   познающего  субъекта.  Именно благодаря им    постепенно сформировалась та  питательная  среда,  из  которой    штамм  постмодернизма  начал  свое победное   шествие,  превратившееся    на фоне  полного  провала  первой  попытки  социального строительства      в   шествие  триумфальное.

 Нельзя  не  заметить, что жесткая   граница, проведенная Малером  между   традицией  и модерном,  представление об их  принципиальной  несовместимости    до  известной  степени   ослабляет потенциал   христианства  как   опоры (  все   еще  опоры!  )современной   европейской  цивилизации.  По  той  же  причине  повисает  в  воздухе  и  замечательная     вторая  часть работы А. Малера,  посвященная  «христианской мистике Личности и  языческой магии Безличного».   И  как  это  ни  странно,  но ПМ   (в     работе А.Малера  и  благодаря  ей)   обретает  какую-то  значительность,   какое-то    право  претендовать    на  теоретическую  роль.  Хотя конечно,   эта     значительность   -   лишь   значимость болезни  во  время  эпидемии,  не  более  того.

          Но  патологический характер   ПМ   в рассуждениях  А.  Малера,   особенно   в той  их  части, которая касается  языческих  корней  ПМ,       все-таки    проступает.  Во  всяком  случае,  очень  трудно    вести  разговор  о  ПМ  как о   форме,  в  которой  модерн   якобы  приспосабливается  к  меняющимся  условиям,   когда   параллели  с  язычеством    с  особой  четкостью   высвечивают,   куда   скатывается всякое  ретивое обновление,   всякий   вырвавшийся  из   поля  традиции  модернизм…      Отнюдь не формы  адаптации  человеческого  духа  рождает  тогда он     -  он  вырождается,  демонстрируя     потерю  способности к   приспособлению. И  выражается это ( в  полном  соответствии с  великими естественными законами)  в  разупорядочении, в стирании  иерархий,   в  выравнивании  всего  и  вся.    Таким  разупорядочением  является  и  неоязычество  по  отношению  к  монотеизму,   и   ПМ  по  отношению  к  классическому  модернизму. Уничтожение иерархии  и неоднородности  -  вот  главная цель  ПМ.  Всюду   -   в  искусстве, в  политике, в государственном  строительстве  -  любая  неоднородность   должна  быть  третирована,  оттеснена,  подавлена.  Исключение  -  абсолютное  исключение -   делается  лишь для  одной    иррегулярности  -    связанной   с  деньгами.   Именно  поэтому   жирные  коты   всех  мастей   так  охотно    поддерживают усредняющие процессы  во всех  сферах,  видя  в этом  выравнивании, видимо,  самый  надежный  путь  к  укреплению  и  усилению  главной  для  них  неоднородности. 

     Складывается  впечатление,    что   традиционалисты  в  своем   противостоянии  секуляризации,  связанной  с  модерном   лишь усилили  позиции  ПМ.  Но  традиционалистичность  ПМ -  это,  скорей  всего, аберрация  традиционного  сознания,  перевозбужденного   созерцанием успехов   ПМ.    Рано  или  поздно  эта  иллюзия  изживет  себя  и  мировоззренческий  эрзац-триумвират уступит место  нормальной,  естественной  и  вечнозеленой связке традиция- модерн.

        Где-то   в  начале  90-х,  когда у нас  велась  настоящая     охота  на    все классическое,   мне      представился  однажды  случай   при обсуждении проблемы  кризиса  идеализма (  http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2000do/krizidel.htm   ) порассуждать   на  тему  соотношения  классики  и   авангарда  в  искусстве  и  литературе.  Мне  кажется,  что проблематика  пары  традиция- модерн      формируется  и  разрешается  по  той  же  схеме.   Поэтому  и рискну  завершить  этот  текст  следующей   выпиской.

       Один  только разрыв с классической культурой  сам по себе —  и в общем  случае независимо  от конкретных социальных условий,—  оставляя художника  один на один с действительностью, провоцирует его начинать если не с эстетического нуля, то с некоторой случайной, частной эстетики. И тем самым пробуждает в нем авангардистское начало. Невостребованная, неусвоенная классика  и, как следствие,— эстетическое своеволие.

      Однако данное  явление нельзя принимать  как сугубо «отрицательное», ибо этот разрыв является одновременно и необходимым  условием творческой  свободы. Ведь и сам материнский массив мировой   культуры не остается неизменным и наращивается   исключительно за счет того, что когда-то явилось   миру как отрицание всех и всяческих традиций —   как новое и несомненно авангардистское видение   мира. Классическая культура существует лишь в постоянной, никогда не исчезающей «оболочке»  авангарда, и авангард в этом смысле действительно   как бы выравнивает жизнь и искусство — жизнь   текущую и искусство классическое. Собственно, через этот «ядовитый», постоянно «корродирующий»   классику слой и идет ее приращение — ее   обновление и развитие.  Все истинные  первопроходцы в искусстве, все те его авангардисты, что расширяют  горизонты классики за счет пространств,    пока еще ею  не освоенных, всегда Колумбы  —    большинству из них, увы, так и не суждено знать,    что ими  на  самом деле  открыто. Но  то, что    открыто, может быть удержано  —  приращено  к    материальному массиву —  лишь  только индивидуальными усилиями, лишь только благодаря близкой к классической силе выразительности. Она, а не    новизна как таковая и позволяет прививать все    новое. И чем   ярче выражена,  чем последовательнее проявлена индивидуальность художника,    тем более служебен,  второстепенен его внешний,    формальный авангардизм — тем более сам он, по существу    своему, классичен.  

2008

  

ЧИСЛО            ПОСЕЩЕНИЙ		ПОИСК  ПО САЙТУ на сайте  в интернете
НАПИСАТЬ  АДМИНИСТРАТОРУ                САЙТА	Рассылки Subscribe.Ru Советую прочитать	©ВалерийСуриков